Сосед по парте

* * *

Тетя Наташа, Джамиля и Оксана работали уборщицами в технологическом колледже и вместе снимали трехкомнатную квартиру на первом этаже. Тетя Наташа приехала из маленького поселка, где раньше работала на фабрике. Но фабрику закрыли, работы не стало, а внуки у неё совсем маленькие. Пришлось ей приехать к нам на заработки.

Джамиля в Дагестане была учительницей в небольшом селе. Теперь там школы не полагается. Здесь она почти не тратит на себя заработанные деньги, но два раза в год ездит на родину с огромными сумками, в которых подарки для внуков и племянников. Джамиля аварка, как поэт Расул Гамзатов, и живет на «Горе языков». Так слово «Дагестан» переводится. Его десятки народностей населяют, и у каждой свой язык. Если бы не русский — трудно было бы договориться.

А Оксана из тех мест, где теперь идет война. Брат ее успел оттуда уехать, но Оксана долго не знала куда. Тёти Наташины друзья по «одноклассникам» его нашли. А недавно Оксане от него мэйл пришел. Брат писал: «Ты мечтала горы и «трембиту» увидеть. Приезжай — и увидишь, здесь все будут тебе рады».

* * *

В тот же день Шишкарев позвал меня к себе.

— Послушай, Кит, батя мне приставку купил, только на что она мне. Ты же знаешь мой комп, на нем можно пользоваться любой программой. Но для отца главное — лавэ на меня потратить, для очистки своей совести. Он понятия не имеет, как можно комп из рабочего в игровой превратить. Так что считай, я приставку однозначно могу в школе толкнуть.

— Ну, а если отец узнает?

— Я же говорю — ему без разницы. Я вместо приставки набор «сумасшедшего профессора Николя» куплю и остальное — твое! Мама в эти дела не вмешивается.

— Твоя — может быть, а моя?! Как я ей скажу, откуда деньги!

— Не тормози! Можно же не сразу деньги отдавать, а по мере надобности использовать. И не лично ей, а кому нужно будет.

* * *

Я свой первый класс в другой школе совсем не помню: ни учительницу, ни учеников. Мне было шесть лет, и последний год я провел, как узник, в библиотечном архиве. Бабушки Мани уже не было, мест в детском саду не оказалось, и меня, с согласия Марты, прятали от посторонних глаз то в хранилище, то в архиве. Я рисовал, читал и даже самостоятельно учился писать по прописям. В школе меня заставили неправильно произносить слова по частям и что-то там обводить и раскрашивать в длинных тетрадях. Из-за маленького роста, который не соответствовал моему имени «Кит», я был постоянным объектом для унижения. Все смеялись, когда я становился на цыпочки, пытаясь написать что-то на доске. Самая маленькая девочка была выше меня на пол головы и не желала идти со мной в паре. Кончилось тем, что в конце года маме предложили перевести меня в коррекционный класс. Мама перепугалась и перевела меня в другую школу.

В первый же день нас выстроили по росту. Я ожидал очередного унижения, но вдруг мальчик, который был явно выше меня, хотя и стоял последним, уступил мне место и стал замыкающим. По доброй воле. Это был Шишкарев. А как мы подружились с Вандой? Она пришла к нам в третьем классе. Мэри Поппинс в натуре! Худая дылда с двумя тугими торчащими косицами, сплетенными из курчавых волос. На перемене стояла, подпирая стенку, окруженная хихикающими девицами, как волчонок в стае домашних щенков. И тут к ней подошел Шишкарев, а там уже и я подтянулся. Теперь так и держимся втроем: длинноногая, как цапля, Вишневская, «крепкий орешек» Шишкарев, едва достающий ей до плеча, и между ним я как среднее арифметическое.

«Без правды не жизнь, а маята»

Вторая неделя после выписки мамы из больницы подходила к концу, и мне начало казаться, что все обойдется. Мама уже не была такой бледной, затеяла в квартире генеральную уборку и даже испекла мой любимый «тертый пирог». Приходя из школы или после плавания, я заставал у нас то тётю Галю-французскую, то Марту, то Дору или тетю Наташу. Мне кажется, что мама даже немного уставала от этого внимания. Что же касается меня, то я просто не представляю, что бы без них делал. Марта пыталась объяснить мне, почему мама все от меня скрывает: ей хочется, чтобы моя «детская жизнь» продлилась как можно дольше. Она не догадывалась, что эта жизнь закончилась в тот день, когда ее увезли в больницу, и я осознал, что могу остаться без неё, один на всем свете! Теперь мы старательно делаем вид, что у нас все по-прежнему. И я, кажется, первым не выдержу. Правду тетя Наташа говорит: «Без правды не жизнь, а маята».

* * *

На днях Марта, когда мы были одни в комнате, сказала:

— Кит, Михаил Маркович ящик в своем столе для тебя освободил, и полку для книг. Ты же знаешь, как он тебе будет рад. Монеты свои пересматривает каждый день, ждет, когда вы вместе ими займетесь.

Наверное, я должен был ее поблагодарить, но я здорово обозлился. Они, значит, всё за меня решили и собираются, как щенка или котенка в переноске перевезти в чужую квартиру. Даже коврик для меня приготовили и лакомую косточку! Но я сдержался. Марта и Михаил Маркович раньше жили недалеко от нас, и я часто бывал у них в гостях. Он мне очень нравился. Большой, лохматый и очень добрый. Меня поражала не только черно-серая грива волос на его голове, но и бурная их поросль на руках и груди. По младенческой наивности я был уверен, что имя Михаил ему дали именно из-за этого. Дядя Миша с удовольствием играл со мной на ковре в машинки и там же устраивал «борьбу без правил». И еще у него была коллекция старинных монет, которую он обещал мне подарить в год окончания школы.

* * *

Но если дома при виде мамы в обычных хлопотах надежда во мне укреплялась, то за его порогом, наоборот, — слабела. Не масло, а просто-таки бензин в огонь моих переживаний плеснула наша соседка со второго этажа, которая вместе с дочкой жила напротив тети Гали-французской. Она въехала к нам, когда я был в третьем классе и представилась так: «Куркина, вдова». Познакомившись со всеми, она четко определила для себя круг тех, с кем поддерживала знакомство хотя бы на уровне обычных приветствий, и тех, кого она просто не замечала. А ее дочка, которая работала в салоне спа-услуг, не здоровалась ни с кем. С Варварой-Грозой и тетей Галей-французской «вдова Куркина» была, можно сказать, даже любезна. С мамой и мадам Свижской — здоровалась. Дору и «тетю Галю-черненькую» — обе работали укладчицами на кондитерской фабрике — «не видела в упор». А, встретившись с Джамилей, Оксаной и тетей Наташей, делала такой вид, будто встретилась с чем-то беспредельно возмутительным. Так вот, как-то на этой неделе я спешил и не придержал за собой входную дверь, которая захлопнулась перед ее носом. Варвара в это время стояла на площадке третьего этажа. И вот, когда я поднимался к себе, «вдова Куркина», обращаясь к ней, громко сказала: «Малолетка наглый! Ну ничего, останется без матери, и жизнь его поучит!» У меня после этих слов перехватило дыхание. Последнее, что я услышал, вваливаясь в переднюю, был бас Варвары: «Да заткнитесь, мать вашу!». С этой поры я стал прислушиваться к тому, что, как мне казалось, говорили обо мне и маме не только соседи, но и учителя в школе. Вообще, мне теперь казалось, что все об этом только и говорят. Проходил я как-то мимо нашей классной, Марии Планетовны… то есть Платоновны, которая с химичкой разговаривала и слышу: «Ну, это так обычно и бывает: хорошо-хорошо и вдруг…» Тут химичка видит меня, обрывает фразу на полуслове, а классная так сочувственно мне:

— Здравствуй, Никита, как там мама?

У меня во рту пересохло, и я едва выдавил из себя: «Спасибо, хорошо».

Она опять фальшиво так:

— Вот и прекрасно, а ты старайся, твои хорошие отметки для нее лучшее лекарство.

Историк записывал желающих участвовать в пешеходном квесте в Коломенском, я поднял руку, а он спрашивает: