Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 15 из 15



Глава пятая, в которой происходят две крайне интересных беседы

На следующий день состоялось формальное вступление письмоводителя Брагинского в должность. Он явился в знакомое уже здание Московского управления, не без труда нашел корпус номер шесть, приземистый и длинный, в котором располагался его департамент, зашел в пахнущую сургучом и деревом приемную. Оттуда его провели в кабинет Трезорцева, а тот уже представил новичка всем сотрудникам: десятку чиновников разного возраста в синих мундирах. Все они, кроме Трезорцева и Рожествина, были людьми, а нового сотрудника взглянули без особого интереса. Не велика птица — письмоводитель.

Герман осмотрел свой стол, покрытый кое-где заляпанным чернилами зеленым сукном, неприязненно взглянул на эльфа, едва удостоившего его кивком, и отправился выполнять свое первое задание, полученное еще вчера. Он твердо решил, что сколь бы это ни было скучно, справка у него получится отличная. Было у него вообще такое свойство: если уж он брался за какое-то дело, то твердо знал, что сделано оно должно быть не как-нибудь, а по высшему разряду.

Но когда спустя четыре часа он возвращался из архива с гудящей от непривычной работы головой, то внезапно услышал за углом коридора голос Трезорцева, причем его поразило то, что голос этот звучит виновато, словно оправдывается. Таким он Трезорцева еще никогда не слышал, ему отчего-то подумалось, что уши ротмистра, должно быть, в этот момент прижаты к голове.

— Да вы что, ваше высокородие, — говорил он. — Это совершенно невозможно. И подите, пожалуйста, а то вы и меня в беду введете. Внутреннее расследование…

— Перестань, Трезорцев, скулить, — оборвал его собеседник, голос которого показался Герману смутно знакомым. — Мы, слава богу, не чужие люди… «Внутреннее расследование»… ты сам-то себя слышишь? Тут судьба России решается… да чего там, не только России. Некогда рассуждать, если сейчас упустим… Короче, мне нужно все, что ты накопаешь по Вяземскому. И что уже накопал. Я почти уверен, что его не просто так убили, что это дело связано с моим…

Услыхав про Вяземского, Герман навострил уши и решил осторожно выглянуть из-за угла, взглянуть, кто же так насел на штабс-ротмистра. И тут же отпрянул назад с бешено колотящимся сердцем. Напротив смущенного гнолла спиной к Герману стоял человек, одетый на сей раз не в жандармский мундир, а в летний белый сюртук, но с узнаваемой короткой седой шевелюрой. Вот где Герман слушал уже этот голос — в доме коллежского асессора Румянова. Век бы его не слыхать…

Герман хотел уж, было, бежать со всех ног, пока человек, убивший Аглаю, не исчезнет из здания, но остановил его спокойный голос Внутреннего Дворецкого:

— Да чего ты трусишь, барин? Ты-то его видал, да он-то тебя — нет!

И в самом деле. Брагинскому ничего не угрожало, даже если бы он сейчас столкнулся с этим человеком нос к носу, тот его ни за что не узнает. Ему и в голову не придет, что здесь, в здании Московского управления работает человек, которого он упустил в Твери. Значит, нужно было остаться и послушать, сколь бы ни было это занятие малопочтенным.

— Ваше высокородие, — понизил голос Трезорцев. — Вы сами знаете, такое строжайше запрещено. Мне и говорить с вами не положено, я только в виде исключения.

— Эх, Трезорцев-Трезорцев, — проговорил седоволосый и, кажется, проглотил какое-то ругательство. — Я же тебя из грязи вытащил, без меня ты бы до сих пор в своем Архангельске бумажки переписывал. Есть в тебе что-то человеческое, отвечай⁈ Или что же, подсидел начальника, да и радуешься?



— Вы, ваше высокородие, не имеете права такого про меня говорить, — Трезорцев с трудом сдерживал ярость. — Я вас не подсиживал, и вы это отлично знаете. Место это мне все равно не достанется, и будь моя воля, служил бы я под вашем началом и дальше. Вы же сами все это устроили. Взяли со склада темпоратор, который брать права не имели. Поехали брать группу, никого не предупредив, не взяв дополнительных сотрудников, да вот хоть бы меня. И уж простите за откровенность: провалили операцию. Одни трупы, ни единой улики, хозяйка дома убита, ее муж обивает пороги, требует кары. Зачем это все было? Зачем вы вообще туда поехали? Разве это наше с вами дело — ловить революционеров, какие бы там они опасные ни были? Для этого есть Департамент охраны государственного порядка. А мы с вами…

— А мы с вами расследуем преступления, связанные с внешней магией, — проговорил в ответ барон. — Точно так. И эти люди именно внешней магией занимались. При них находилось устройство не из нашего мира. Возможно, эльфийское. Устройство чудовищно опасное, которое способно перевернуть все, все!

— Если так, то куда же оно делось? — скептически поинтересовался гнолл.

— Там был кто-то еще, Трезорцев, — произнес барон, и от сказанного, а также от того, каким тоном оно было сказано, у Германа внутри все похолодело. — Я знаю, там был кто-то еще, я кого-то упустил.

— Почему вы так думаете, ваше высокородие? — ротмистр, кажется, навострил уши.

— Труп хозяйки, — произнес барон негромко. — Я видел, она сидела в своей спальне абсолютно голая, платье лежало на полу. Почему? Что за охота солидной барыне в спальне раздеваться догола и платье на грязный пол бросать?

— Ну, мало ли… — Трезорцев смущенно засопел. — Может, мыться собиралась или еще что-нибудь эдакое… какие-нибудь шалости…

— А такие, Трезорцев, шалости, что у нее был мужчина, — ответил на это седой. — Очень просто. Спровадила госпожа Румянова любезного муженька в отъезд, да и привела домой какого-то хахаля. Заметь: прислуги в доме не было, барыня ее отпустила. Для чего? Ну, ясное дело, чтоб кухарка и горничная барину не насплетничали. Однако же вся группа при штурме погибла, хозяйка тоже, а вот кавалера ее мы не нашли ни живым, ни мертвым. И мне кажется, что я, когда за этим попом фальшивым гнался, который Борисова застрелил, то видел еще вторую фигуру рядом. Тогда-то я еще подумал, что померещилось, а теперь понимаю: нет, там правда был кто-то еще. И я, Трезорцев, его найду! Землю буду носом рыть, но найду! Потому что это сейчас самый опасный человек во всей империи, хоть он, может быть, и сам того не знает.

Конец ознакомительного фрагмента.