Твоя Мари. Неубиваемая

Я молчу, перекатывая холодную бутылку туда-сюда. Я до сих пор не считаю решение Олега правильным, но оспаривать его бесполезно, потому остается только молчать и подчиняться – что я еще-то могу?

– Маш… ну, что ты молчишь?

– Да не знаю я… мне не кажется, что ситуация улучшилась.

– Я видел твои анализы – там слегка поинтереснее, чем было весной.

– Денис, да что это меняет? Чувствую я себя все равно плохо.

– Маш… – он осторожно берет мою руку и чуть сжимает. – Надо потерпеть, понимаешь? Еще слишком мало времени прошло.

Можно подумать… я это знаю лучше их обоих, но выживать-то в этой шкуре приходится мне, а сейчас стало совсем невыносимо.

– Знаешь, мне кажется, что все дело в Олеге. Если бы не он – я бы давно перестала лечиться совсем, а там уж было бы как было. Но…

– Ты, оказывается, влюбилась все-таки, Машка. А любовь это плод послушания, не знала? – Денис чуть кривит губы и берет сигарету из лежащей рядом с ним на лавке пачки.

– Ой, ну надо же! Из всего Ницше ты выбрал именно это. Хотя… чему я удивляюсь-то, где ты и где Ницше. Ну, так я тебе скажу, что это не догма. Ты, например, своими попытками научить этому послушанию всю мою любовь убил. А у этого выражения, кстати, есть вторая часть – а плод любви – свобода. Улавливаешь, к чему я?

– Что тут улавливать? У тебя все мысли всегда сходятся на одном – на Олеге.

– И тебя это бесит, да? Знаешь, почему? Ты не понимаешь простую вещь. Любить в Теме – это уметь делать больно. Уметь вот это – чувствовать грань, за которую нельзя, видеть реакцию, угадывать ее. Понимаешь? Причинять боль – это искусство, и далеко не каждый, у кого в руке плеть, это умеет. Махать девайсом легко, тут вообще много не надо – знай точки, по которым нельзя бить, и все. Ну, согласна, это примитивное объяснение, – предвосхищаю его возмущенный вопль, – но ведь по сути-то это так и есть. А вот научиться чувствовать нижнего – это дар. И ты тоже знаешь, что у Олега это есть, потому и злишься.

– Ой, да ладно – чего я злюсь? Просто от тебя странно слышать. Мне кажется, ты вообще ни в ком не способна признать какие-то хорошие черты.

Пожимаю плечами – нападение, конечно, лучшая защита, но к чему это сейчас, когда мы просто разговариваем?

– Дело твое. Но поверь – я даже в тебе до сих пор вижу что-то хорошее.

– А, то есть, я не так безнадежен? – снова кривится Денис, выбрасывая окурок. – Мне полегчало.

– И прекрасно. Может, ты теперь и сам поищешь в себе что-то человеческое? А не только корону великого Доминанта будешь на затылке удерживать?

– Что ты привязалась к этой короне? Да, мне нравится быть сверху, нравится смотреть, как нижняя выполняет мои прихоти – что в том плохого? Это Тема, детка, тут так принято.

– И даже тут не принято ломать человеку психику.

– Машка, ну, сколько можно-то?

– Сколько нужно, чтобы ты понял – это для тебя же самого может закончиться плачевно. Если не сказать – уголовно.

– Ты об этом хотела поговорить или все-таки о том, что тебе опять хреново?

– Мне на самом деле хреново, Диня, – вдруг признаюсь я, опустив голову. – Я не сплю, почти не ем, у меня нет сил ни на что. Я даже сюда еле доехала.

Его рука аккуратно убирает за ухо прядь моих волос, занавесивших опущенное лицо, и тыльной стороной прикасается к щеке:

– Машуль… ну, что ты раскисла-то совсем? Ну, хочешь, я с твоим врачом переговорю? Может, мне он скажет что-то другое, чем Олегу говорит? Я врач все-таки.

– Что изменится от разговоров? – я чуть отодвигаюсь от него, давая понять, что его прикосновения мне неприятны, и Денис убирает руку. – Я тебе позвонила потому, что во мне накопилось вот это все, а с Олегом разговаривать на такие темы бесполезно. Мне, видимо, нужно просто поныть кому-то, кто поймет, а разберусь со всем я потом сама.

– Ну, мне ты можешь ныть в любое время, я готов тебя слушать. Тут другое, Маш… что делать с симптомами?

– Этого, похоже, никто не знает.

– Я боюсь тебя потерять, – вдруг говорит он, отворачиваясь так, чтобы я не видела его лица.

И у меня не поворачивается язык сказать, что он давно меня потерял.

Едем на дачу – Олег оставил в гараже набор инструментов, хватился только когда нужно было собрать полки в кабинете и новый крест в «норе». На улице адская жарища, но я все равно еду с ним, не хочу оставаться одна. К нашему удивлению, во дворе обнаруживаем мотоцикл Леры, Олег хмыкает:

– Вот так они и работают. Стоит только мне на пару дней из офиса уйти – все, никого не найдешь.

– Интересно, что она тут одна делает…

– Мари, нас это не касается, – он отпирает гараж, а я иду в дом – поздороваться.

На первом этаже никого, похоже, что она приехала недавно и точно одна. Зато наверху явно что-то происходит – такое ощущение, что в мастерской, где Денис рисует, падают на пол какие-то предметы. Поднимаюсь по лестнице и замираю – по небольшой       комнатке, как фурия, мечется Лера, сметая на своем пути все.

– Сдурела? – интересуюсь я, прислонившись к дверному косяку.

На звук моего голоса она останавливается, переводит дыхание – глаза бешеные, губы белые, руки трясутся:

– Ты откуда здесь?!

– Мы с Олегом заехали забрать кое-что.

– Так забирайте и валите!

– Но-но, полегче! – предостерегающе произношу я.

– Полегче?! – орет она. – А как – полегче, скажи?! Я устала! Я не могу больше все это терпеть!

– Что именно?

– А вот! – она со всей силы пинает в мою сторону мольберт, я едва успеваю увернуться, и когда он грохается на пол, вижу приколотый лист с законченным карандашным рисунком – две полуобнаженные девушки, одна закрывает половину лица другой ладонью.

– И что?

– А ты не видишь?! Тут опять какие-то левые бабы были! И он их голых рисовал! Сука Север – явно его телки! – Лерка раздувает ноздри и тяжело дышит. – Мало мне было твоих изображений – так еще и это теперь! Ну, давай, оправдывай его, говори, что он талантливый и по памяти это делает!

– Ты децибелы- то убавишь или нет? – спокойно спрашиваю, снимая рисунок с мольберта. – Или хочешь, чтобы Олег тоже сюда поднялся?

– Тоже заступаться будет?! Почему вы всегда за него? Почему ты, например, никогда не становишься на мою сторону?

– Совести у тебя нет. Я никогда не становлюсь на его сторону – и всегда на твою, но что толку, если у тебя в башке дым? Все вы, бабы, одинаковые и неблагодарные, вам что ни дай – все мало. Я тебя покрывала с Лизкой – не моя вина, что ты сама спалилась, правда? Но заметь, я так и не сказала ему, что все знала.

– Да ты просто боишься, что он тебя прибьет, если узнает! – уже менее экспрессивно возражает Лера.

– Я? Я уже давно ничего не боюсь. И уж точно – не боюсь Дэна. А тебе повторю в тысячный раз: не устраивает что-то – либо говори об этом, либо уходи, если, конечно, не мечтаешь быть искалеченной. Но ты, похоже, ничему не учишься, и шашлыки зимние тебя тоже не убедили в моей правоте. Ты никак не можешь понять – Дениса надо загнать в рамки и в них держать, это для твоей же безопасности. А ты так боишься его потерять, что позволяешь ему то, что вообще не надо. С каждым разом круг его друзей, юзающих тебя, будет расширяться, а ты уже не сможешь отказать. Но кому я это говорю, да? Тебе это, видимо, нравится, – я разворачиваюсь, бросая на пол рисунок. – Кстати, телки эти, скорее всего, плод его фантазии. Если внимательно присмотришься, одна из них очень похожа на тебя.

Оставив Леру офигевать с открытым ртом, спускаюсь вниз и выхожу на улицу, вытаскиваю сигарету и зажигалку, закуриваю на крыльце. Олег возится в гараже, слышно, как ругается негромко – у Дениса там, как обычно, бардак, ничего не найдешь сходу.

– Тебе помочь? – интересуюсь я, прислушиваясь к тому, что происходит в доме, но там тихо, похоже, Лерка выпустила пар и успокоилась.

– Не надо, я нашел уже, – Олег появляется в дверях с набором в руке. – Лерка там?

– Там. Мастерскую разнесла.