Пропавшие души

Считаю до трех, а потом откидываю одеяло и вижу, что у меня перебинтовано бедро. Уверен, повязок куда больше. Чувствую, как на лбу выступает испарина, мне не хватает воздуха и приходится дышать через рот. Мой взгляд прикован к бинтам, я смотрю на них и лихорадочно пытаюсь вспомнить, что случилось.

Было обычное дежурство, ничего особенного не происходило, мы шутили, а затем что-то… Зажмурившись, вспоминаю: пациент, лифт, взрыв… А потом? Что, черт возьми, было потом?

Меня захлестывает волна воспоминаний и вопросов.

Это не сон.

Я не плыву.

Я тону.

Глава 6. Сьерра

– На кого ты похожа? Посмотри на себя! Ты работаешь в больнице или на стройке? – доносится до меня насмешливый голос мамы. Если бы у меня оставались силы, я бы развернулась и вышла за дверь. Но я едва держусь на ногах, поэтому прислоняюсь к стене возле гардероба и на несколько секунд закрываю глаза, чувствуя на себе ее сверлящий взгляд.

Меня не должны ранить мамины слова, но они как соль на открытую рану. Неужели она не видит, что мне плохо? Почему, черт возьми, она всегда так себя ведет? Почему за все эти годы я не научилась ее игнорировать?

И почему в глубине души у меня все еще тлеет надежда, что однажды она изменится?

Я вымотана. От меня воняет. Пропитанная потом и кровью туника липнет к коже. Воспоминания – образы, запахи, чувства, звуки, мысли – давят на меня, тяжелые как свинец, и мне приходится сдерживать тошноту. Смогу ли я когда-нибудь избавиться от запаха гари, который въелся мне в волосы…

Я хотела принять душ и переодеться, прежде чем отправиться домой, но вместо этого пошла в отделение ожоговой хирургии, к палате Митча, а увидев его, чуть не разрыдалась. Последние силы оставили меня. Все, чего хотела, – это выбраться оттуда. Оказаться подальше от Митча, от всего, что произошло. Я взяла из шкафчика вещи, вышла из больницы и села в такси, игнорируя растерянное и испуганное выражение на лице водителя. Я представляла, как выгляжу.

Иногда я возвращаюсь домой пешком, но не сегодня. Удивительно, что я вообще смогла добраться до квартиры, несмотря на свое состояние.

– Слышала, что случилось. В новостях показывали. Раздули такую драму! – фыркает мама.

Поверить не могу, что приходится это выслушивать! Мама знает о взрыве, о том, что я могла оказаться среди пострадавших… и ей все равно.

– Умойся, ты выглядишь ужасно. Надо было послушаться моего совета, стать адвокатом или выйти замуж за мужчину, который бы тебя содержал. Теперь ты работаешь с утра до ночи, в постоянном стрессе. Вон, морщины уже появились! И ради чего?! Если бы прислушалась к моим словам, у тебя было бы меньше забот и положение в обществе!

Можно подумать, у адвокатов и домохозяек беззаботная жизнь.

Мамин голос звучит тепло, почти заботливо. Если бы не слова, может показаться, будто она подбадривает меня, говорит, что все будет хорошо. Впрочем, это не в ее стиле – и никогда не было. Мама думает, что ей не пришлось бы волноваться, если бы я ее слушалась. Она уверена, это мой долг – после всего, что она для меня сделала, чем пожертвовала. Она не говорит этого сейчас, но ей и не нужно. Последние несколько лет она повторяла это постоянно.

Мама осуждает меня – так было всегда. Она не устает рассказывать, как после незапланированной беременности ее жизнь пошла под откос. Если бы тогда она знала, чем все кончится, никогда бы не стала встречаться с моим отцом. Конечно, вся вина лежит на нем. А она никогда не виновата. Ей пришлось бросить институт и стать секретарем, а не адвокатом. Я же выбрала профессию врача, а значит, никто из нас не воплотил ее мечту…

Ужасное разочарование.

– Я вернусь поздно. Не жди.

Наверное, попытается подцепить богатого «папика» в каком-нибудь баре, но я не спрашиваю. Мне все равно, куда и зачем она идет: я рада любой передышке.

Мне снова приходит мысль, что я ни капельки не похожа на мать. Не унаследовала ни ее золотистых кудрей, ни острого носа, ни высокого роста и худощавого телосложения – чему очень рада.

В глубине души понимаю: наши отношения не спасти.

Она смотрит на меня, потом цокает, еще раз выражая разочарование, влезает в туфли на высоких каблуках, берет сумочку и указывает в сторону гостиной:

– На забудь прибраться. Квартира в ужасном состоянии.

Мама проходит мимо меня к выходу, и я тихо, чтобы она не услышала, бормочу:

– Да, потому что ты никогда не убираешься.

Но даже если бы она услышала, это ничего бы не изменило.

Дверь захлопывается, и я остаюсь одна.

Пять минут. Приди я домой пятью минутами позже – не пришлось бы выслушивать все это. Но мне не повезло, и теперь я чувствую себя еще хуже, чем прежде, хотя это кажется невозможным.

Не знаю, понимает ли мама, что своими замечаниями она ранит меня. Она твердит, что беспокоится, но я больше не могу этого терпеть. Я собираюсь съехать. Должна, потому что желание поладить с мамой и заслужить ее любовь не пересиливает желания избежать боли, которую она мне причиняет. Я хочу отдохнуть – от мамы, ее слов и осуждающих взглядов. Пусть даже это означает, что мне придется дольше выплачивать кредит за учебу и потуже затянуть пояс. Я справлюсь. Оно того стоит. В одном абсолютно уверена: беспокойство за свою дочь выглядит иначе. Недостаточно повторять, что «беспокоишься», – нужно подкреплять слова действиями, чего мама не делает. По крайней мере, в последнее время. Хотя в общем-то никогда не делала. Я оставалась с ней, потому что надеялась: когда-нибудь это изменится и все наладится… или однажды мне станет все равно. Но сегодня особенно больно осознавать, что мои мечты так и остаются мечтами. Что наши с мамой отношения нельзя назвать ни близкими, ни сердечными, и мое безразличие – всего лишь защитная реакция. Ужасно, но я часто спрашиваю себя: полюбит ли меня кто-нибудь, если даже маме плевать на меня?

Вместо того чтобы идти домой, я как минимум раз в неделю ночую в больнице – и это помимо ночных дежурств. Лишь бы не возвращаться сюда и не встречаться с мамой. Чудо, что это еще не заметили. Даже Лора не знает. А две недели назад я сняла номер в гостинице, что делала не в первый раз.

Тру глаза.

Да, я найду себе другую квартиру. Но не сейчас. Не сегодня. Завтра, может, послезавтра. Когда приведу себя в порядок, заглушу воспоминания и немного посплю.

Сегодня понедельник. За выходные я почти не видела маму. Повезло. Я надеялась, что многочасовой сон пойдет мне на пользу, но чувствую себя так, будто и не ложилась в кровать. Мне снились кошмары. В последний раз кошмары мучили меня перед выпуском из медицинской школы, когда я боялась провалить экзамены. Я долго не могла добиться результатов, которые бы отвечали моим ожиданиям, и это меня убивало. Не думала, что буду страдать из-за страшных снов, но оказывается, они бывают не только у детей. Кошмары – жадные маленькие чудовища, которые вонзают острые коготки в каждый твой страх, каким бы незначительным он ни был, заставляя его расти и набирать силу, – и чем хуже тебе становится, тем чудовища довольнее. Кошмарам все равно, сколько тебе лет, откуда ты и чем занимаешься, – они найдут и поглотят тебя.

Господи боже… Все выходит из-под контроля.

Я снова стою перед палатой Митча и проклинаю себя за это. Жалюзи опущены, мне ничего не видно, но я не могу заставить себя войти внутрь. До чего смешно. Смешно и нелепо.

Снимаю шапочку, кладу ее в карман вместе с маской и вздыхаю.

Интересно, что бы подумал Митч, если бы знал, что я стою здесь, не решаясь войти?

– Вам помочь?

Вздрогнув, резко поворачиваюсь и вижу одного из врачей. Он на голову выше меня. Узкие губы, короткие темно-каштановые волосы, светло-карие глаза, скептический и в то же время теплый взгляд. Он держится уверенно. «Доктор Томас» – написано на бейджике.

– Это вы – лечащий врач Митча?

Он слегка расправляет плечи.

– Верно. Доктор Ривера – мой пациент.