Страница 50 из 53
— Он не приехал?
— Он приехал. Но перепутал магазин. Я стояла у одного, а он у другого.
— Как хорошо! — вздохнула Вика. — Страшно подумать — он твой муж, а я его дочь.
Вика вытирает пыль, моет посуду, потом снимает фартук и причесывается перед зеркалом. У двери Красильниковых ее ждет кот Мавр. Черный, пушистый, он не смотрит на Вику и первым шагает в открывшуюся дверь. Мавр и Вика презирают друг друга. Когда Красильниковы уезжают в отпуск, Мавра кормит Викина мама.
— Ты не возражаешь, если мы пообедаем на кухне, — спрашивает мадам, — у Сергея Платоновича совещание.
Вика любезно улыбается.
— Конечно, что за вопрос! — Она еще вчера вечером решила, что не будет больше стесняться и жевать с закрытым ртом, на кухне даже уютней. — Мы дома всегда едим на кухне.
Мадам молча ставит на стол фарфоровую вазу с бульоном.
— Очень красивая ваза, — говорит Вика, — сразу видно, что старинная.
Губы мадам собираются в узелок, глаза моргают, как будто Вика сказала что-то непристойное.
— Это супница, — говорит она скорбно.
Вике хочется бросить ложку и спросить надменным голосом: «Вы в этом уверены?» Но сделать этого нельзя: мадам если что-нибудь знает, то знает точно. Вика стучит ложкой, загребая мясные шарики, бульон хлюпает у нее во рту, но мадам, как хорошо воспитанный человек, этого не замечает.
— Ты ответила своим родителям? — спрашивает она.
— Да, — отвечает Вика, — я пишу им каждый день. Когда они приплывут в Горький, на почте им вручат целый ряд открыток.
Мадам ничего не знает. «Целый ряд» — это любимое выражение папы. И еще у него есть противных два словечка — «иди отдохни». Это когда она ему надоедает. «Ах, мадам, если бы вы знали, как мне без него скучно». Вике впервые хорошо за столом, ей хочется чем-нибудь развеселить хозяйку, но та глядит на нее настороженно, от каждого слова ждет подвоха.
— Мой папа, — говорит Вика, — очень любит маленьких детей. Когда он с ними встречается, то всегда спрашивает: «А ну, кто знает — куда впадает Волга?» И, представляете, они не знают.
Вика смеется и вдруг вспоминает, что у мадам нет детей. Мама права: ее дочь бестактная и пустоглазая. Мадонна без профиля.
Она поднимается, благодарит:
— Все было очень вкусно. Спасибо.
Закрывает за собой дверь и понимает, что вела себя отвратительно. «Все было очень вкусно». Надо же быть такой идиоткой: поднялась и ушла, а мадам сейчас моет посуду.
В комнате она с размаха кидается на тахту, переворачивается на спину и продолжает казнить себя. Никогда из нее ничего не получится. Мама права: люди, из которых что-то получается, уже в детстве находят свой профиль. Рисуют, сочиняют стихи, ведут наблюдения над животными. Толик в детстве ходил в планерный кружок, сейчас он в авиационном институте. Даже у томной, нигде не работающей мадам есть профиль. В детстве у нее была нянька, знающая испанский язык. И теперь мадам переводит стихи на испанский. Папа утверждает, что она в основном переводит бумагу, но он просто плохо переносит мадам. Он сопит и водит под пиджаком лопатками, когда мадам заявляется к ним в квартиру.
— Ничего нового, — говорит мадам, — писатели написать не могут. Гениальный Лопе де Вега сказал всё. Вы любите творчество Лопе де Вега?
Папа дергает головой, как будто ему стал тесным воротник, и незаметно подмигивает Вике:
— О да! Особенно эту его знаменитую комедию «Овечий… хвост».
Мадам собирает губы в узелок, опускает глаза и тихонько, как подсказывают двоечникам, шепчет:
— «…источник».
После ее ухода папа делает гимнастику:
— Нормальные соседи приходят по конкретному поводу — за солью или за спичками. Вика, запомни — к соседям надо ходить за солью или за спичками, ну, и еще в крайнем случае за пятеркой до зарплаты. Если ты будешь ходить к ним с литературными лекциями — ты не моя дочь.
На стуле возле тахты лежат три письма. Вика берет то, что написано папиным почерком, и перечитывает. «Новостей целый ряд, но самая удивительная — это та, что нам тебя не хватает. Почему-то ты решила навещать нас по ночам. К маме явилась голодная, с репейником на макушке. А меня пришла и стала морочить: сказала, что теперь тебя зовут Вандой. Пожалуйста, ешь у Красильниковых без стеснения, иначе их Мавр в свой час вынужден будет ловить мышей. Репейник не отдирай одним махом, а постепенно. До свидания, Ванда-веранда. Наш пароход все плывет и плывет и, если недоглядеть, может спокойно вместо Каспийского моря прибиться к какому-нибудь Азовскому. Поделюсь этим с капитаном».
Вика кладет письмо на лоб и стонет от тоски и одиночества. Если бы у нее был профиль, она бы не лежала сейчас и не стонала. У нее просто не было бы для этого времени. У человека с профилем впереди цель. У Вики впереди длинных полдня и такой же длинный вечер. У Галки спектакль, и она придет не раньше одиннадцати. Вика поднимается, берет в ящике письменного стола рубль и отправляется в кино. В очереди у кассы на нее оглядывается парень в замшевой куртке, шепчет товарищу, и тот тоже оглядывается. У товарища усики и томные круглые глазки.
— Девушка, — говорит он, — почему вы там стоите, мы же были за вами?
Вика хмурится и отворачивается. Они берут билеты и ждут у двери. Вика понимает, что ждут они ее, и идет к двери, соорудив на лице каменное равнодушие.
— Ничего особенного, — говорит ей вслед один.
— Зеленый помидор, — добавляет другой.
Она знает, чем можно убить первого: «Курточку вчера купили? Между прочим, замша выгорает на солнце». Но связываться с такими типами, когда ты одна, опасно. Вика выходит на улицу и смотрит в лица выходящим из кино людям. Девочка с длинными волосами не идет, а плывет. Ее толкают, закрывают плечами, а она, как лодка, выныривает и плывет дальше. Вика смотрит ей в лицо и решает — хороший фильм.
Вечером она говорит Галке:
— Все плачут, все переживают, а у меня ни в одном глазу.
Галка видела фильм.
— Это у тебя возрастное. Пятнадцать лет — самый жестокий возраст.
Вика замирает от обиды.
— У меня перспективный возраст, — упавшим голосом говорит она.
Галка сидит перед зеркалом, льет на вату лосьон и вытирает лицо. Вика разбирает постель, раздевается, ложится и смотрит на худенькую Галку в зеленом, шелковом халате, на ее большую, в колючках бигуди голову. «Похожа на кузнечика, — думает Вика. — Такой милый, зеленый кузнец».
— Галка, — говорит она, — разве я виновата, что мне их не жалко?
Галка не отвечает.
— Галка, если они любили друг друга, то почему не поженились?
Галка еще немного молчит, потом отвечает:
— Чем умней люди, тем сложней жизнь. У дураков все просто.
Вика поднимает брови и снимает халат. Потом говорит:
— А я считаю, что наоборот.
— Что наоборот?
— У дураков все сложно. Этот физик из картины — дурак. У него на полу шкура белого медведя.
— При чем здесь шкура?
— Он же не охотник. Шкура на полу должна быть или у охотника, или у дурака.
Галка щурится и смотрит на Вику внимательно.
— А ты умеешь наблюдать. Ты это верно подметила. Шкура белого медведя должна быть у охотника.
Вике хочется спросить, как Галка стала режиссером, какой у нее в детстве был профиль, но Галка потушила свет и сказала в темноте:
— Спи, подросток.
Утром Вика увидела из окна Толика. Он шел по двору с рюкзаком в руке. Ремни рюкзака тащились по асфальту, ворот рубашки расстегнут, и даже издали видно, как он загорел и похудел. Вика открыла окно и крикнула:
— Толик, у тебя уже кончилась практика?
Толик остановился, задрал голову и помахал рукой:
— Привет соседям.
Вика подождала, пока он взберется на свой этаж, и позвонила по телефону:
— Толика можно?
— Толик только что приехал, дайте ему время стряхнуть с себя пыль.
И тут же голос Толика, громкий, тревожный:
— Кто говорит?
— Вика.
— А, Мадонна… — В голосе Толика послышалась досада: — Ну, что новенького?