Сирруш

— По делу, — охотник отпил из фляги, а затем протянул ее пастуху.

— Нет, благодарю, — вежливо отказался он, продолжая жевать тростинку, — я нахлебался с утра на день вперед так, что жажды не испытываю.

Шанкар пожал плечами и убрал флягу. Все равно, вода в ней нагрелась и напоминала прокисшее молоко.

— И что же за дело привело к нам столичного человека?

— Сарасвати.

— А-а-а, — протянул пастух и выплюнул тростинку, — понимаю.

— Что с рекой? — задал вопрос в лоб Шанкар.

Пастух пожал плечами:

— Не знаю, это вам глава деревни пусть расскажет. Ему-то лучше знать. Я ведь в речных вопросах ничего не смыслю. Но скажу так, добрый путник, — он почесал затылок, — последнее время староста ходит какой-то озабоченный.

— Озабоченный? — переспросил охотник.

Пастух кивнул:

— Хмурый, как небо в пасмурную погоду, только не плачет. Ни с кем не разговаривает, окромя гонцов, что он посылал на север к верховьям Сарасвати.

— А что там, в верховьях? — поинтересовался Шанкар, чувствуя, что эта информация крайне важна.

— А шер его знает, — пастух отломил новую тростинку и сунул ее в рот, — нам, простым смертным, он в последнее время ничего не докладывает.

— Понятно, — протянул охотник, про себя решив переговорить со старшим на деревне.

— Угу, — буркнул пастух и тупо уставился на овец.

Только сейчас Шанкар осознал, что пастух произнес незнакомое ему слово и спросил:

— А что такое шер?

Тот отвлекся от созерцания кудрявых барашков и непонимающе воззрился на охотника.

Кажется, на мгновение, он потерял нить разговора:

— А?

— Вы сказали «шер». Что это значит?

— А-а-а, — протянул пастух, — вы про это, — он снова почесал затылок, а затем осмотрел пальцы, будто намереваясь увидеть там блох, — гостил у нас как-то один странник. Шел он откуда-то с запада, — пастух небрежно махнул в ту сторону рукой, — и вот, за обедом, я спросил, не повстречался ли у него на пути синха? Я еще помню, что тот посмотрел на меня тогда, словно на идиота… Я ведь не похож на идиота?

— Нет, — заверил его Шанкар, однако, когда пастух вновь зачесал с тупым видом затылок, слегка усомнился в праведности своих слов.

— Ну вот, тот мужчина спросил, о каком таком синха я говорю. Пришлось объяснять, что, мол, зверюга такая. Полосатая, клыкастая, усатая и рычит постоянно, — пастух попытался изобразить рык синха, но получился лишь жалкий хрип, который рассмешил бы даже котенка. Кроме того, он чуть не проглотил тростинку. Раздраженно выплюнув ее, пастух продолжил. — Ну, странник понял, о ком я толкую, и сказал, что у него на родине, в Парсусе[1], таких зверей называют шер, — тут пастух пожал плечами, — мне показалось сие название более звучным, чем привычное синха.

— Хм, — безразлично хмыкнул Шанкар.

Монотонный рассказ пастуха, вкупе с убаюкивающим шелестом листьев и сильной жарой, навеяли на него дремоту. Глаза начали слипаться сами собой, но он усилием воли сумел прогнать сонливость.

— Вот так, — закончил свой рассказ пастух и опять уставился на овец.

Окончательно победив сон, охотник спросил:

— Что происходит с лугами?

— А?

— С лугами, — терпеливо повторил Шанкар.

Пастух перевел взгляд в указанном направлении:

— А че с ними не так?

Охотник вскинул брови:

— Разве не видно? Земля высохла и потрескалась. Трава поредела и приобрела желтый оттенок, — он взял из-под ног в ладонь ком земли и демонстративно надавил — тот тут же рассыпался на мелкие крошки, словно зола из очага. Подхваченные ветром, они разнеслись по округе.

— Не знаю, — вновь зачесал затылок пастух, — вы лучше у главы спросите, он…

— Разбирается в этих вопросах лучше, чем вы, — закончил за него Шанкар.

— В-о-о-о, — он поднял указательный палец вверх, — правильно мыслите.

— Вы меняете места выгона?

Пастух тупо уставился на него:

— Нет, а зачем?

Шанкар едва сумел сдержать стон:

— И сколько лет вы пасете здесь овец?

— Я не помню, — пастух опять полез пальцами на затылок.

Понимая, что больше ничего от него не добьется, Шанкар поднялся. Как бы хорошо ни было сидеть под салом, но нужно продолжать путь. Да и компания пастуха начинала его утомлять.

— Уезжаете? — спросил тот.

— Да, мне пора, — бросил охотник, отвязывая кобылу и вскакивая в седло.

— Жаль, — сказал пастух. В его тоне было ровно столько жалости, сколько испытывает женщина к таракану на кухне.

— Доброго вам дня, — вежливо попрощался Шанкар, выезжая на дорогу под палящие лучи солнца.

— И вам того же, — бросил ему в след пастух, глаза которого вновь приняли отсутствующее выражение.

Вскоре Шанкар оставил за своей спиной луга для выпаса скота. Впереди начинались поля с засеянными злаками и первые оросительные каналы. На горизонте показалась ближайшая деревня. Работников на полях оказалось меньше обычного. Видимо, большинство из них пережидали жаркое время суток под крышами своих жилищ.

Обливаясь потом и, то и дело, прикладываясь к фляге, Шанкар мечтал поскорее оказаться в прохладном месте.

Поселение представляло собой небольшую деревушку с двумя параллельными улицами, окруженную со всех сторон полями, которые покрывала сеть оросительных каналов. Река Сарасвати находилась немного восточнее, примерно в получасе езды верхом. Дом главы располагался на невысоком пригорке южнее остальных хижин. Это было двухэтажное здание из необожженного сырцового кирпича.

Не долго думая, Шанкар направил кобылу в сторону жилища старосты, в уме предвкушая прохладное омовение и отдых за кувшином свежей воды. О том недоразумении, что осталось болтаться во фляге, охотник и думать не желал.

Распугав по пути ватагу загорелых до черна детей, которые в изумлении уставились на его лук за спиной и копье, прикрепленное к седлу, Шанкар остановил кобылу возле массивной деревянной двери и спешился. Животное издало фырк облегчения и мотнула головой. Потрепав лошадь по загривку, охотник решительно и громко постучал.

По ту сторону послышались шаркающие шаги и скрип отодвигаемого засова. Дверь слегка приоткрылась, и на пороге показался худой щуплый старик, подслеповато щурящий серые глаза из-под густых седых бровей, сросшихся на переносице орлиного носа.

— Что вам угодно? — прохрипел он скрипучим голосом.

— Мне нужно видеть главу деревни, — ответил Шанкар.

— По какому поводу?

— Насчет Сарасвати.

Лоб старика пробороздили морщины:

— А вы, собственно, кто будете?

— Шанкар. Охотник из Мохенджо-Даро, — он вытер пот со лба и мысленно попросил Богиню-мать, дабы та вразумила старику впустить его внутрь как можно скорее.

— А, вы, наверное, тот благородный охотник, которого хотел к нам прислать Его Светлость, да хранит его здоровье Богиня-мать, — догадался старик.

— Совершенно верно, — Шанкар моргнул, дабы сбросить с глаз соленые капельки пота.

— Входите, — старик распахнул дверь и отошел в сторону, пропуская его внутрь.

Очутившись в прохладном сумраке комнаты привратника, Шанкар испытал настоящее облегчение.

— Можете оставить свои палки здесь, — прошамкал старик.

«Палки?».

Однако охотник спорить не стал, а спокойно снял со спины лук, отстегнул кинжал от пояса и поставил свое добро в углу, на который показал скрюченным пальцем привратник. Копье осталось снаружи, прикрепленное к седлу лошади.

— Я провожу вас до ванной комнаты, — старик зашлепал вперед босыми ногами, — смоете дорожную пыль, расслабитесь, а затем пройдете в гостиную. Староста примет вас там.

Шанкар устало пожал плечами и, молча, пошел следом. Зайдя в комнату слева, они оказались в квадратном помещении с местами для омовений. Возле каждого стояли по одной кадке и кувшину с водой.

— Полотенце на крючке за дверью, — пробубнил старик и скрылся за порогом.

Шанкар подошел к одному из небольших возвышений и потрогал руками сосуды. В кадке была холодная вода, в кувшине — горячая. Видимо, ею при необходимости разбавляли ледяную. С презрительной усмешкой на губах, Шанкар отодвинул подальше кувшин и, сняв насквозь пропитанную потом рубаху и набедренную повязку, окатил себя холодной водой. Издав блаженный вздох, он вытерся полотенцем и вновь нацепил набедренную повязку, однако рубаху одевать не стал. Вместо этого, он замочил ее в другой кадке, выжал и повесил на крючок поверх полотенца.