Страница 53 из 102
Статус Андреева, который, как и Каганович, был одним из самых активных членов команды во время Большого террора, в военное время также понизился. В первые годы войны он был секретарем ЦК, его основными сферами ответственности были эвакуация, снабжение фронта продовольствием и обмундированием, а также организация госпиталей для раненых солдат; позже он был назначен ответственным за сельское хозяйство. Как и в 1930-х годах, он много ездил по стране, теперь с целью организации поставок и отправки продовольствия на фронт. Почему его статус понизился, не совсем понятно. У него было слабое здоровье, и один из источников указывает, в конце 1930-х годов он перестал участвовать в неформальном общении со Сталиным и его командой[510]. Согласно одному из наркомов военного времени, чьи воспоминания могут быть не совсем точны, вклад Андреева в оборону был полезен, но при этом, вспоминает он, когда они вдвоем с Андреевым встречались с генералом, «меня он знал, Андреева не знал. Его вообще мало кто знал. Был он небольшого роста, одевался сверхскромно. Неброская личность. Да и сердце имел больное»[511].
Калинин, которому к концу войны было почти семьдесят лет и у которого было слабое здоровье, все еще занимал должность главы государства, но сведения о его деятельности во время войны крайне отрывочны. Первые два года он провел в эвакуации в Куйбышеве, потом, вероятно, вернулся в свою кремлевскую квартиру, по крайней мере, к середине 1943 года. Воспоминания о нем во время войны очень положительные, поскольку, в отличие от большинства других членов команды, Калинин не был скомпрометирован в послесталинские десятилетия. В основном вспоминают, как приятно было с ним говорить, его доброжелательность и мудрые советы. Маршал Жуков был одним из тех, кто проявлял к нему сильную привязанность и вспоминал, как заходил к нему в 1945 году, чтобы рассказать о битве за Берлин. Калинин редко бывал в кабинете Сталина, но Яков Чадаев говорит, что Сталин и другие члены команды часто ему звонили, чтобы посоветоваться по экономическим вопросам. Удивительно, но самым частым гостем Калинина из команды был молодой Вознесенский, глава Госплана[512].
Непосредственное участие Сталина в руководстве военными действиями хорошо известно, хотя мнения относительно ценности его вклада различаются. После войны Сталин однажды сказал Молотову: «Никто из вас не интересуется военными делами», и Молотов согласился, что в этом есть доля правды[513]. Вероятно, это относилось и к самому Молотову: на протяжении всей Гражданской войны, а затем и во время Второй мировой войны он был занят кабинетной работой. Он не носил военную форму, и ему не хватало тех многолетних рабочих и личных связей с командирами Красной армии, какие были у Микояна, Кагановича и Хрущева, не говоря уже о Ворошилове, который на протяжении многих лет сам считался военным. Правда, в результате репрессий погибли многие друзья членов команды из военных, такие как Егоров, Якир, Гамарник и Уборевич. Но война породила новые связи между военными и политическими лидерами, как в профессиональном, так и в личном плане.
Сталин был в постоянном контакте с военачальниками на протяжении всей войны; его взаимодействие с ними было столь же важно, как и его взаимодействие с командой в рамках ГКО. У Сталина был свой неформальный «военный совет», куда входил маршал Борис Шапошников (начальник Генерального штаба и заместитель Сталина в Наркомате обороны в 1941–1942 годах), маршал Александр Василевский (преемник Шапошникова на посту начальника Генерального штаба и заместителя наркома обороны) и маршал Георгий Жуков (заместитель Верховного главнокомандующего с 1942 года). Сталин особенно уважал Жукова, одного из немногих людей, которые смели ему возражать. Сталин связывался со своими военными по телефону и встречался с ними в Кремле, а его знания о фронте и состоянии армии были из донесений, а не из первых рук. Он не считал это недостатком[514]. Когда украинский драматург Александр Корнейчук (муж любимой Сталиным польской писательницы Ванды Василевской и один из заместителей Молотова в Наркомате иностранных дел в военные годы) написал пьесу с критикой «старого стиля» руководства армией, Сталин счел, что это очень полезная информация, и негодовал, когда маршал Семен Тимошенко раскритиковал Корнейчука в прессе. «Вы зарвались, зазнались, — сказал он. — Вы военные, вы все понимаете, вы все знаете, а мы, гражданские, не понимаем»[515].
У других членов команды были свои контакты среди военных, многие из них оставались друзьями и в мирной послевоенной жизни. Хрущев, закончивший войну в звании генерал-лейтенанта, в качестве представителя Политбюро вел кочевую военную жизнь на фронте, у него было множество друзей и протеже среди военных. Вскоре он обнаружил, что ему легче общаться с профессиональными военными, чем со своими коллегами в Москве, и иногда выступал на их стороне против Кремля. Когда в ноябре 1943 года, после двух лет, проведенных с солдатами на фронте, пока его вотчина Украина находилась под немецкой оккупацией, он вернулся в Киев, ему хотелось, как он вспоминал позднее, увидеть наступление в Восточной Европе, но нужно было остаться наводить порядок на Украине. Среди друзей Хрущева были Жуков, Василевский и Тимошенко, «хороший человек и хороший солдат», которого он в 1940 году, безусловно, в нарушение всех правил сопровождал на самолете «в глубь Бессарабии за линию румынских войск», чтобы повидать брата и сестру Тимошенко в их родной деревне[516].
Микоян, отвечавший за снабжение Красной армии, установил тесные отношения со своим армейскими коллегами: генералом Андреем Хрулевым и генералом Николаем Ватутиным, командующими Воронежским и Юго-Западным фронтами[517]. Берия, по словам его сына, был покровителем и защитником ряда военачальников, в том числе Жукова и Василевского, а также хорошим другом Тимошенко еще до войны. Во время войны он конфликтовал с различными военачальниками, что было неудивительно, учитывая, что он контролировал вспомогательные подразделения НКВД, которые не должны были использоваться в активном бою. Его визиты на фронт, как и визиты Кагановича, часто раздражали военных, потому что он приезжал с большой свитой и всячески подчеркивал свою значимость[518].
Даже те члены команды, которые провели большую часть войны в Москве, в 1940-х годах приобрели друзей среди военных. Взять хотя бы Маленкова, о котором Хрущев вспоминал, как он прилетал в Сталинград: «Не знаю, зачем он тогда прилетел и чем мог нам посодействовать. Но прилетел ведь из Москвы, а Москва, как говорится, видит выше и дальше. Вот и находился он у нас, проводил дни и ночи без всякой пользы для себя и без пользы для нас»[519]. И все же сын Маленкова, как и все мемуаристы из числа членов семьи, подчеркивает «личную дружбу» своего отца после войны с Жуковым, Василевским, Константином Рокоссовским и адмиралом Николаем Кузнецовым, главой военно-морского флота[520]. Дочь Андреева также отмечает, что ее отец дружил с Кузнецовым и маршалами Иваном Коневым, Рокоссовским и Тимошенко, а в послевоенные годы любил собираться вместе с ними и вспоминать о войне[521].
Тем временем жены и дети членов команды вели относительно комфортную, но в то же время довольно скучную жизнь в Куйбышеве, общаясь со знаменитыми писателями, балетом Большого театра, иностранными корреспондентами и дипломатическим корпусом и мечтали вернуться в Москву. Дочь Сталина Светлана, которой в 1942 году исполнилось восемнадцать, смогла вернуться в июне того же года и сразу же попала в беду. Брат Василий познакомил ее с Алексеем Каплером, известным режиссером и писателем, который был на двадцать четыре года старше ее, она влюбилась в него, и у них сложились страстные, но, по-видимому, так и не реализованные отношения, а ее испуганные телохранители прятались и были готовы вмешаться в любой момент. Этот роман закончился на высокой романтической ноте, когда Каплер опубликовал в «Правде» эссе, в котором осмелился написать, как он смотрит из окна гостиницы на Кремль и думает о своей любимой. Светлана получила грандиозную взбучку от отца, с которым она почти не виделась с начала войны. Когда Светлана, оправдываясь, заявила, что это любовь, Сталин, что неудивительно, был взбешен. Он считал Каплера (чьи телефонные разговоры со Светланой прослушивались) соблазнителем малолетней школьницы. И не только вспомнил о патриархальном режиме грузинских семей, но и добавил собственную жестокую нотку («Посмотри на себя — кому ты нужна?»). Каплер, который был одним из привилегированных представителей культурной элиты, имевших контакты с иностранцами, был арестован в 1943 году как английский шпион и отправлен в ГУЛАГ на пять лет.
510
Kun, Stalin, р. 332.
511
Куманев, Говорят сталинские наркомы, с. 314 (цитата из И. В. Ковалева).
512
Г. К. Жуков, Воспоминания и размышления (Москва: Новости, iggo), т. з, с. 303; Куманев, Говорят сталинские наркомы, с- 492–494 (Чадаев).
513
Чуев, Сто сорок бесед, с. 271.
514
Bialer, Stalin and His Generals, p. 343; Симонов, Глазами, с. 360.
515
Пьеса Корнейчука «Фронт», 1942: Симонов, Глазами, с. 356 (реплика Сталина генералу Коневу, критиковавшему пьесу); Власть и художественная интеллигенция (Москва: Международный фонд «Демократия», 1999), с. 781 (примечание, телеграмма Сталина маршалу Тимошенко).
516
N. Khrushchev, Khrushchev Remembers, р. 163, 164, 211, 218.
517
А. И. Микоян, Так было, с. 394~39^» 475-
518
С. Берия, Мой отец (1994), с. 195; Knight, Beriia, р. 120; Bialer, Stalin and His Generals, p. 452.
519
N. Khrushchev, Khrushchev Remembers, p. 196.
520
А. Г. Маленков, О моем отце, с. 42.
521
Андреев, Воспоминания, с. 330.