Страница 23 из 102
У жен был свой собственный круг общения, частично он пересекался с кругом общения мужей, частично нет. Зинаида Орджоникидзе и Ашхен Микоян, которая была младше, как и их мужья, были душой компании и всеобщими любимицами. Известно, что Надежда Аллилуева особенно дружила с Полиной Жемчужиной, Зинаидой Орджоникидзе, Ашхен Микоян и Дорой Хазан, но, видимо, это было обусловлено статусом жены Сталина и тем, что центром общения была сталинская дача, сама Надежда не была особо теплой и дружелюбной. Она писала своей невестке Марии Сванидзе в 1926 году, что за все эти годы, как ни странно, не нашла в Москве хороших друзей, добавив, что в отношении женщин предпочитает общаться с теми, кто не были членами партии. Властная и элегантная Полина Жемчужина не пользовалась особой популярностью у других жен, и Нина Берия тоже не очень хорошо вписывалась в их компанию: она была молодой и красивой, и все остальные жены членов Политбюро ненавидели ее. С другой стороны, Сталину она очень нравилась, как и его дочери Светлане, когда та выросла, несмотря на то что к мужу Нины она испытывала отвращение[176].
Жены членов команды не были ханжами или, по крайней мере, раньше не были, поскольку они происходили из революционного поколения, которое рассматривало брак как буржуазно-патриархальный пережиток. Браки не обязательно регистрировались: Микояны, эта образцовая пара, так и не зарегистрировали свой брак, несмотря на пятерых детей, так же жили Бухарин и его вторая, и, вероятно, третья жена. Сталин и Надежда жили вместе несколько лет, прежде чем зарегистрировали свой брак; Хрущев и его жена Нина были вместе с начала 1920-х, но не регистрировались до 1960-х годов[177]. Полина Жемчужина была в числе наиболее эмансипированных женщин сталинской команды: они с Молотовым, вероятно, состояли в открытом браке (хотя и были преданы друг другу много лет), и у нее была дочь от другого мужчины[178]. Даже у тех жен, которые впоследствии стали чрезвычайно респектабельными «советскими дамами», как Екатерина Ворошилова и Зинаида Жданова, раньше были свои сексуальные приключения и другие браки[179]. Но по мере устрожения нравов в 1930-х годах подобные приключения со стороны жен — хотя и не обязательно мужей — стали более редкими. Даже в сравнительно свободных 1920-х годах считалось не вполне приемлемым, когда старый большевик оставлял жену — старую большевичку ради более молодой женщины, как это сделали Куйбышев, Бухарин и Каменев. В случае Куйбышева, первая из младших женщин, его вторая жена, Галина Трояновская, была дочерью старого друга Сталина Александра Трояновского, и Сталин был в ярости, когда узнал, что Куйбышев бросил ее, после того как она заболела[180].
Многие из детей в семьях команды родились после революции, и, как это было принято в СССР в этот период потрясений, в их семьях также были приемные дети. Зачастую это были дети погибших товарищей, например, Артем (Томик) Сергеев, взятый в дом Сталина, чтобы составить компанию его сыну Василию, или сыновья расстрелянного бакинского комиссара Степана Шаумяна, которых усыновили Микояны, или сын и дочь командира Михаила Фрунзе, Тимур и Татьяна, которых после смерти их родителей в середине 1920-х годов Политбюро передало на попечение Ворошиловых. Дочь Орджоникидзе Этери, сын Ворошиловых Петр и сын Томского Юрий также были усыновлены, а Юрия Кагановича, как говорили, выбрала в приюте его дочь-подросток Майя[181].
«Кремлевские дети» росли вместе, хотя и не всегда ладили друг с другом. Говорили, что Полина Жемчужина опасалась плохого влияния буйных ребят Микояна на ее деликатную Светлану, одну из лучших учениц в классе[182]. Сыновья Микояна, а также сын и дочь Андреева пошли в школу № 32 (которая была под особой опекой Крупской и славилась прогрессивным подходом), там они общались с детьми светил интеллигенции и иностранных коммунистов. Светлана Сталина и Светлана Молотова, пошли в столь же знаменитую школу № 25, где среди их одноклассников был сын американского певца Пола Робсона. Василий тоже пошел в эту школу, что вызвало беспокойство у его учителей, которых Сталин призывал забыть, что это сын Сталина, и спрашивать с него по всей строгости[183]. Для «кремлевских детей» члены команды были «дядями» и часто между ними была взаимная любовь: у Серго Берии с юности были самые теплые воспоминания о Сталине и Кирове. Светлана Сталина, чьи воспоминания после ее отъезда были менее позитивными, тем не менее признавала, что Каганович, Молотов и Орджоникидзе были ей «дядями» в детстве, Микоян и Хрущев также любили ее и пытались поддерживать в дальнейшей жизни. В детстве Светлана и ее отец играли в игру, в которой он называл ее «хозяйка» и исполнял роль ее «секретаря»[184]. Каганович также играл в эту игру со Светланой («Сегодня рапортовал нашей хозяйке-Светлане о нашей деятельности, — писал он Сталину в Крым, когда Светлане, оставшейся в Москве, было девять лет, — как будто признала удовлетворительной. Чувствует она себя хорошо. Завтра уже идет в школу»)[185].
В реальном мире, где секретарь партии Каганович докладывал Сталину, а не Светлане, в течение нескольких лет после исключения правых, несмотря на трудности, возникшие в результате Великого перелома, команда сохраняла стабильность. Политбюро, избранное в июле 1930 года, состояло из следующих членов: Сталина, Молотова, Кагановича, Кирова, Калинина, Куйбышева, Станислава Косиора (первый секретарь Компартии Украины) и Рудзутака. Орджоникидзе временно покинул Политбюро, потому что стал главой Контрольной комиссии партии, а две эти должности совмещать было нельзя, но он вернулся, как только в конце 1930 года начал работать в промышленности, после чего ЦКК несколько лет возглавлял Андреев. В таких случаях выход из Политбюро был формальным требованием: человек мог продолжать участвовать в его заседаниях, хотя и без права голоса. Андреев, наряду с Микояном и украинцами Григорием Петровским и Чубарем, были кандидатами в члены Политбюро; им же был новый молодой любимец Сталина из Сибири Сергей Сырцов, который, впрочем, пробыл в этом качестве совсем недолго. Никто из украинцев, работавших на Украине, не был постоянным участником заседаний Политбюро в Москве. Не присутствовал там постоянно и Киров, работавший в Ленинграде, но его статус члена команды был гораздо прочнее, чем у украинцев, чьи позиции были слабее. Павел Постышев, секретарь ЦК в начале 1930-х годов, был постоянным участником официальных заседаний Политбюро, а также неформальных встреч в сталинском кабинете, когда он бывал в Москве, и, таким образом, в этот период он также был членом команды. Яков Яковлев, нарком земледелия, также был постоянным участником заседаний Политбюро и встреч в кабинете Сталина.
Как всегда при Сталине, членство в Политбюро и членство в команде были тесно связаны, но не идентичны. Сталин придерживался старых привычек собирать свой ближний круг — «пятерку», «семерку» и т. д., в который входила только избранная группа членов Политбюро. Это оскорбило вновь прибывшего Сырцова, и он жаловался, что Куйбышева, Рудзутака, Калинина и его самого не приглашали на совещания в этом узком кругу[186]. Он назвал подобное «фракционностью», но это, вероятно, не самое удачное определение: состав этой фракции ближнего круга мог измениться, так что это был в основном способ Сталина осуществлять контроль над своими коллегами, пользуясь правом включения/исключения. В то время Куйбышев был довольно частым гостем в кабинете Сталина, примерно наравне с Орджоникидзе и Микояном, поэтому неясно, соответствовали ли действительности слова Сырцова. Ближайшими соратниками Сталина, судя по тому, как часто они бывали в его кабинете, были Молотов и Каганович, на третьем месте — Ворошилов. Молотов был незаменимым помощником капитана команды в эти годы. Сталин забеспокоился, когда Молотов захотел уйти в отпуск в то же время, когда и он сам планировал отсутствовать, летом 1933 года: очевидно, он думал, что Каганович, который должен был оставаться в Москве, один не справится, а Куйбышев «мог уйти в запой»[187].
176
Vasilieva, Kremlin Wives, р. 128; Аллилуева, Двадцать писем,с. ю8; А. И. Микоян, Так было, с. 360; Андреев, Воспоминания, с. 298, 303–304; письмо к Марии Сванидзе, цит. по: Kun, Stalin, р. 202; S. Beria, Beria, Му Father, р. 150, 246; Аллилуева, Только один год, с. 354.
177
Зенкович, Самые секретные, с. 64; Alliluyeva, Only One Tear,p. 45–46; Kun, Stalin, p. 275; Taubman, Khrushchev, p. 58.
178
Обычно пишут, что Светлана Вячеславовна Молотова, родившаяся в 1928 году, была единственной дочерью, но, согласно переписи 1939 года, в семье Молотовых была еще одна дочь, Рита Ароновна Жемчужина, родившаяся в 1927 году (Revelationsfrom the Russian Archives, p. 340). Это подтверждается письмом Полины Жемчужиной Марджори Дэвис, жене бывшего посла США, от 17 августа 1948 года, в котором она пишет, что две ее дочери, Светлана и Соня (sic), обе студентки, вышли замуж в один и тот же месяц: РГАСПИ, 82/2/1595.
179
Васильева, Кремлевские жены, с. 8о; Юрий Жданов, Взгляд в прошлое (Ростов: Феникс, 2004), с. 308; Зенкович, Самые секретные, с. 275.
180
Зенкович, Самые секретные, с.177, 206–207, 210; Олег Трояновский, Через годы и расстояния (Москва: Вагриус, 1997), с. 162.
181
Montefiore, Stalin, р. 12; С. Микоян, Воспоминания, с. 24, 29,163;Зенкович, Самые секретные, с. 167; Кардашов, Ворошилов, с. 227; Чуев, Так говорил Каганович, с. 95–96.
182
А. И. Микоян, Так было, с. 198–199.
183
С. Микоян Воспоминания, с. 29–31; Андреев, Воспоминания,с. 297; Larry Holmes, Stalin’s School (Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 1999), p. 71–72, 165–168; Revelations from the Russian Archives, p. 341 (данные переписи о семье Сталина).
184
Аллилуева, Двадцать писем, с. 114–118.
185
Сталин и Каганович: переписка, 1931–1936 (Москва: РОССПЭН,2001), с. 544 (Каганович Сталину, 31 августа 1935).
186
Стенограммы заседаний Политбюро, т. 3, с. 176.
187
Письма И. В. Сталина, с. 247 (Сталин Молотову, 1 сентября 1933)-