В следующее новолуние

Им дали чашки, ложки, яйца и сахар, чтобы они приготовили себе гоголь-моголь. Матильда терпеливо и тщательно взбивала яйцо, пока гоголь-моголь не получился белым и воздушным. Хердис же, беспрестанно облизывая ложку, съела свой гоголь-моголь задолго до того, как растаял сахар. Теперь ей оставалось только смотреть, как Матильда не торопясь наслаждалась гоголем-моголем, который, конечно, можно было бы съесть гораздо быстрее.

Хердис приоткрыла дверь, выходившую на балкончик, высунула голову и, сморщив нос, понюхала воздух.

— Странно. Дождь смыл все запахи. Кроме запаха моря. Море так морем и пахнет.

Матильда усмехнулась:

— Вечно ты со своими запахами. У тебя все чем-нибудь пахнет.

— Это потому, что у меня такой большой нос.

Матильда могла бы сказать, что нос у Хердис вовсе не такой уж большой, но она, прикрыв глаза, блаженно облизывала ложку, перед тем как снова погрузить ее в лакомую белую массу, и даже не подумала возражать Хердис. Хердис сказала:

— Доедай скорей свой гоголь-моголь и давай придумаем что-нибудь интересное. Может, пойдем в сарай? Там стоят старые сундуки. Доедай скорей и пошли!

— Что ты, у меня еще целых полчашки! Знаешь, как вкусно! — Матильда с нежностью погрузила ложку в гоголь-моголь, осторожно вытащила ее и, прежде чем слизнуть капельку светлой массы, влюбленно посмотрела на нее.

Ну, это уж слишком. В Хердис всколыхнулась мрачная злоба, она сказала:

— Есть люди, которых я терпеть не могу. Они постоянно…

Матильда, конечно, даже не слушала, она сказала:

— Знаешь, что? Я думаю, что погода скоро переменится. Твоя мама говорила, что в следующее новолуние погода обязательно переменится. А оно уже скоро.

— В следующее новолуние? Значит, и рыба вернется. Сегодня нам попалась одна-единственная жалкая треска. Рыба всегда возвращается в новолуние.

Хердис вздохнула с облегчением. Может, это погода на нее действует? Хорошо, что она не сказала Матильде того, что хотела.

Ей понадобилось сбегать домой.

— Подожди меня здесь, я сейчас вернусь и принесу лото или еще что-нибудь, — сказала она.

Но вернуться ей не удалось. Когда она спускалась по лестнице, спрятав лото под плащом, ее остановила мать.

— Хердис, на одну минутку.

Мать говорила очень тихо. В соседней комнате тетя Фанни укачивала маленькую Ракель Юханну. Лицо у матери было бледное и печальное, в потемневших глазах — тревога.

— Хердис, я хочу, чтобы вы с Матильдой оказали мне маленькую услугу.

Ну вот! Только они решили развлечься. Хердис мялась на месте с недовольным выражением лица. Мать сказала:

— Дядя Элиас… На него, видимо, погода действует. Он во что бы то ни стало хочет поехать в Квалевикен. — Она замолчала, нервно барабаня пальцами. — Мне не хотелось бы, чтобы Фанни заметила, что я нервничаю.

— А из-за чего ты нервничаешь? Из-за того, что он едет в Квалевикен?

Мать усмехнулась:

— Да пойми же ты! Он говорит, что ему надо к парикмахеру. Понимаешь, к парикмахеру!

— Но ведь у нас и дома есть виски, — сказала Хердис, наморщив лоб. — И мы с Матильдой могли бы сыграть с ним в тройной вист. Или…

— Нет. Хердис, ты не понимаешь. Он хочет выпить… в мужской компании. Ему надоело пить дома в одиночку разбавленное виски. Он… он такой злой сегодня…

У матери задрожали губы, но она овладела собой.

— Ты его знаешь.

Хердис кивнула. Да, теперь она его знала. Хотя ей было трудно согласиться, что дядя Элиас злой.

— А при чем мы? Как же мы сможем удержать его дома?

— Вы поедете с ним. Сделаете для меня кое-какие покупки. Я… я дам вам каждой по кроне… О, Хердис…

Теперь она плакала. Хердис отвернулась.

— Вы прокатитесь в город, И подождете его возле парикмахерской. Понимаешь?

Хердис гордо вскинула голову. Какое важное и ответственное поручение. И каждая получит по кроне! По целой кроне!

— Я понимаю, — кивнула она. — А когда он выйдет от парикмахера, мы возьмем его за руки и будем крепко держать.

— Ну, это не обязательно, — с усилием сказала мать. — Будет достаточно, если он увидит, что вы его ждете.

— Думаешь, тогда ему не захочется выпить?

— Мм-м… Но если он пойдет в отель, вы тоже пойдете с ним. И постарайтесь, чтобы он вернулся домой вместе с вами. О, Хердис!.. Для вас это будет очень приятная поездка.

Приятная поездка. Приятная…

Во всяком случае, они были нарядно одеты. А поездка всегда поездка.

К тому же время от времени прояснивалось. Становилось чуть светлее, чуть холоднее, и только деревья по-прежнему кропили их водой при малейшем дуновении ветра. Откидного верха на тарантасах Ларса Хисвога не имелось, зато был клеенчатый полог, прикрывавший колени пассажиров.

Дядя Элиас почти не разговаривал. И даже не замечал, что капюшон сполз у него с головы и дождь, промочив насквозь его полотняную шляпу, сбегает по лицу извилистыми ручейками прямо за воротник.

Наверно, дядя Элиас вымок до нитки. Но он не обращал на это внимания. Лишь изредка он перемещал языком табак за другую щеку, с отсутствующим видом глядя прямо перед собой. На сердце у Хердис стало тягостно — дяде Элиасу, ее дяде Элиасу нехорошо. Она через силу болтала с Матильдой о предстоящих покупках и о том, что можно приобрести на деньги, которые им дала мать. Девочки сидели на заднем сиденье под материнским зонтиком и громко прыскали всякий раз, когда лошадь издавала очередной неприличный звук. Матильда непринужденно заливалась своим добрым звонким смехом и искоса поглядывала на дядю Элиаса. Хердис сделала попытку развеселить его.

— Это не я, дядя Элиас, это лошадь. А ты, наверное, подумал, что это я?

Дядя Элиас улыбнулся, если можно улыбаться одним уголком рта, переместил табак за другую щеку и на секунду встретился с ней глазами.

— Что захотел, то и подумал.

И его мысли опять унеслись куда-то вдаль.

Девочки, как могли, растянули смех, вызванный его словами, поговорили о лошадях, которых нельзя научить приличным манерам. Хердис чуть не плакала. Она и сама слышала, что в ее смехе нет ни капельки веселья.

Они с облегчением спрыгнули с тарантаса, который, как и следовало, остановился возле местной парикмахерской. Уставшие, промокшие и продрогшие, они стояли у парикмахерской и строили планы, как лучше всего выполнить поручение и не выпустить из-под надзора дядю Элиаса.

Пока они топтались у парикмахерской, оттуда вышел какой-то человек. Хердис сделала перед ним реверанс, но он не заметил ее и быстро направился к набережной.

— Вот дурак! — сказала она. — Даже не замечает, что с ним здороваются! Это Касперсен, — ответила она на вопрос Матильды. — Он служит в пароходной компании и был у нас в гостях.

Ларс уехал, у него были свои дела в Квалевикене. Но он будет ждать их на набережной. Примерно через часок, идет?

Девочки вдруг подумали, что это звучит неопределенно. Но они должны были дождаться, когда дядя Элиас выйдет из парикмахерской.

Матильда взяла записку, корзину и деньги, которые мать дала на покупки. Хердис не смела покинуть свой пост.

Она стояла под стрехой и, глядя на круживший по дороге дождь, раздумывала, чего именно на этот раз так опасалась мать. Может, это было связано с дамами?

Нет, она отбросила эту мысль, хотя и не очень решительно.

«Эти попойки, Хердис… из-за них может произойти все что угодно. Абсолютно все!» — сказала ей мать однажды в минуту откровенности.

Но… Здесь, в Квалевикене, не было особенно большого выбора дам. Во всяком случае, они с Матильдой будут настороже.

Какой-то человек быстро подъехал к парикмахерской. Под распахнутым плащом Хердис увидела красивую морскую форму, однако зюйдвестка помешала ей разглядеть его лицо. Она узнала этого человека, когда он остановился, явно испугавшись ее.

— Бог ты мой… хе-хе… Никак это маленькая фрёкен Хауге прохлаждается здесь в эту чертову… в эту собачью погоду?

Хердис, не улыбнувшись, сделала реверанс. Это был коммерсант Тиле.