Шоу Подбор

— Нам пришлось, ведь…

— …ведь надо же как-то прикрыть собственный прокол. — закончила я за него. — Потому что честно и открыто признаться, что наследница рода вовсе не наследница — это выше сил рода Оплфорд.

— Не вдавайся в юношеский максимализм, — поморщился отчим. Или отец? — ничего не изменилось. Ты по-прежнему наша дочь, просто не…

— …ваша. — снова закончила я, ощущая, как ступор отходит на задний план, а его место занимает раздражение, вызванное этим обманом. — Кто мои настоящие родители?

— Мы твои родители, — сухо произнес приемный отец, словно отрубив. — которые, заметь, не сдали тебя в приют и обеспечили тебе беззаботную жизнь.

— Беззаботную?! — в этот вопрос я вложила столько яда, что сама себе поразилась. — Интересно, а какую именно часть моей жизни ты считаешь беззаботной? Может быть, в пансионате, куда вы являлись хорошо если раз в год? Или моя жизнь была беззаботной в тот момент, когда пятилетняя я должна была развлекать ваших гостей, получив впоследствии очередную паническую атаку? Да ты понятия не имеешь какая у меня жизнь!

— Ты ни в чем не нуждалась! — раскатисто напомнил он, что рычаги давления остались прежними.

— И ты не устаешь об этом напоминать каждый раз, когда тебе нужно использовать очередную тактику психологического шантажа! — отозвалась я, тоже вскакивая на ноги. — Вот только материальное благополучие не означает психологический комфорт!

— Да на что тебе жаловаться? — презрительно фыркнул батюшка. — Мой отец бил меня ремнем до крови, пытаясь воспитать из меня достойного члена общества. Я же к тебе ни разу не применил ни один из его воспитательных методов! Я отличный отец, на которого ты просто не имеешь права жаловаться!

— Как звали мою подругу? — вопросила я горько.

— Какую из? — сделал он вид, что не понял.

— Единственную, — охотно пояснила я, даже не попытавшись скрыть желчь в каждом слове. — ту, что застрелили в цветочном магазине!

— Твою подругу… застрелили в цветочном магазине? — удивленно прошептала Мари, оборачиваясь.

— И как вы смеете считать себя хорошими родителями, если даже о смерти Рози вы ничего не знаете? — жестко усмехнулась я, чувствуя, что меня понесло.

Обида как снежный ком — сначала маленьким комком падает в пучину человеческих характеров, скатываясь вниз и собирая на себя все шероховатости и неровности, становясь все больше и больше. И иногда, чтобы этот огромный ком обиды разбился, достаточно только встретить благодарного слушателя.

— Вам всю жизнь было плевать на меня! Главное, чтобы с виду все было благопристойно: пансионат для леди, мажористый университет, показное трепетное обожание. А на деле вам элементарно поинтересоваться моими делами было лень.

— Да какой смысл был с тобой разговаривать, если ты закрыта для общества как… — отец сдулся, пытаясь подыскать достойное сравнение, но только раздраженно выдохнул. — Ты не хотела идти на контакт с нами и делала все, чтобы доставить как можно больше неприятностей. То из пансионата весточку пришлют, что ты сбежала, то ввяжешься в какое сомнительное дельце, то поступишь в университет оппозиционера, то от рода отказаться захочешь — за что тебя такую любить?!

— Кеннет! — ужаснулась мама, зажав рот рукой.

А я только улыбнулась. Беспечно так, словно услышала, что вечером пойдет легкий дождь, но еще с утра надела пальто и взяла зонт. Просто трудно не знать о том, что тебя не любят, когда вместо дня рождения дочери родители отправляются в гости к своим приятелям, когда в аэропорту тебя встречает вовсе не любящая семья, а водитель рода, когда о твоем детстве тебе рассказывают не родители, а нянюшка.

Я просто всегда знала это.

И слова отца просто рухнули внутрь моего сознания, как камень. «Тыдыщ» — глухой звук, а следом тишина и тяжесть, которую вынести сложно, но можно. Главное постараться удержать лицо, а слезы польются потом.

Эти два человека, такие важные в жизни каждого ребенка, ни разу не видели моих слез за столько лет. Вот и сейчас не увидят.

— Вы ведь и об удочерении решили рассказать мне не потому, что считали важным сделать это, — с той же улыбкой произнесла я, чувствуя, как сдерживаемые слезы сгущаются у переносицы. — а потому, что грядут большие неприятности для рода Оплфорд. Вы должна были удостовериться, что я не облажаюсь в очередной раз и не сделаю ничего, что испортило бы репутацию рода.

Мама молчала, только взгляд отвела. А вот отец выглядел так, словно готов защищаться не от правды, льющейся из уст, как они утверждают, дочери, а от нападок бешенной собаки. Той самой, в схватке с которой речь идет о жизни. Кулаки сжал, зубами разве то не скрипит, скулы ходуном ходят, а взгляд горит.

— А учитывая то, как вы постарались для этого — даже в резиденцию Арчибальд заявились — хотя, узнав о том, что меня пытались заживо, черт возьми, сжечь, вы даже не соизволили письмецо чиркнуть — выяснилось, что я непросто ребенок из приюта. Будете отрицать?

— Смысла теперь нет, — покачала мама головой, наблюдая за тем, как ее муж отходит к окну. — скрывать правду. Понимаешь, когда мы тебя взяли, мы не обратили внимание на родовой знак на щиколотке. Мало ли, вдруг твои…биологические родители психами были, потому тебя и изъяли? Все равно никакой информации о них указанно не было. Так что, мы просто свели знак, а там и забыли благополучно со всеми попытками скрыть усыновление.

— Кто знал? — вопросила я напряженно.

— Никто, — закусив губу, отозвалась Мари. — только я, твой отец и работник приюта, оформляющий бумаги.

— Дальше. — потребовала я, скрещивая руки на груди и кинув взгляд в сторону. Не могла смотреть на виноватое лицо матери. Просто я прекрасно знаю, как отлично маменька умеет играть на людях. А им же нужно сделать все, чтобы убедить находящихся в комнате в своей невиновности и вообще, показать, какие классные они родители. Это бы смягчило будущий скандал в высших кругах.

— Но недавно твои биологические родители смогли найти тебя, — произнесла мама. — связались с нами и угрожали судом. Ты оказалась не только наследницей рода Оплфорд, но и рода Бланд.

Я рухнула на диван, вскинув растерянный взгляд на Мари. Бланд — род до недавнего времени правящей династии, последняя память о британской монархии, семья Гвен. Какими идиотами нужно быть, чтобы не узнать знак их рода?

— К сожалению, нам было нечего возразить. — продолжила мать, скривившись. — Род Бланд намерен через суд добиться опеки над тобой, чтобы вернуть потерянного ребенка в свою семью. Хотя я вообще не понимаю, как можно было не заметить отправки ребенка в детский дом. Лицемерные твари!

Пропустив замечание мамы, которая в принципе считала ниже своего достоинство неприлично выражаться, я друг поняла еще одну вещь. Ведь им, в сущности, не моя реакция важна. Отец так и вообще выглядит раздосадованный тем фактом, что я обо всем узнала. Молчит, сжав кулаки, и ненавидящим взглядом пытается испепелить.

— И вы явились сюда, чтобы убедить Арчибальдов выступить на вашей стороне. — усмехнулась догадливая я. — Ведь покровительство президента стопроцентно обратит дело в вашу пользу.

— Каролина! — вновь ужаснулась Мари. — Как ты можешь так говорить?

— Скажешь, нет? — склонила я голову к плечу с легкой улыбкой. Мари отвела взгляд, передернув плечами. — Вот в этом-то все и дело, дражайшие мои. Вы бы ограничились коротенькой телеграммкой мне, если бы дело обстояло иначе. Но Арчибальдов же так просто не убедишь, поэтому вы явились сюда и устроили весь этот спектакль. Ведь судебная тяжба может очень подпортить репутацию Оплфорд. Очарова-ательно.

— Тебе не на что жаловаться. — отрезал отец, обернувшись. — Покровительство нашего рода тебе необходимо даже больше, чем нам твои успехи для общего рейтинга.

— Очень в этом сомневаюсь, — улыбка вышла больше похожей на оскал. — нужны ли мне ваши жалкие попытки оправдаться перед другими, вместо того, чтобы нормально обсудить ситуацию со мной. Вы же в очередной раз демонстрируете, какие вы родители, беспокоясь больше из-за мнения Арчибальдов, чем собственной дочери.