Мэтт. Часть 1

Отца я не знал. Вернее, не помнил. Как часто бывает здесь, мать забеременела и родила меня вне брака. Кажется, отец не был местным, жил где-то в центре и пропал из поля зрения, когда мне исполнился год. Мама о нём почти ничего не рассказывала. Даже в те минуты, когда вдруг становилась откровенной и чуткой.

Мне казалось, что будь рядом отец, моя жизнь могла бы сложиться иначе. Джой была бы другой. Имея перед глазами образ отца, как минимум не пришлось бы самому догадываться о том, как стать мужчиной.

Бабушка как-то обмолвилась, что он умер. Как и почему, не сказала. Возможно, и сама не знала достоверно. Но говорила о нём преимущественно хорошее. Хотя, зная её любовь к человеческой душе и умение видеть свет в самых тёмных её закоулках, я ловил в мозгу определённые мысли.

Почему-то отец представлялся мне похожим на того мужика с обложки. Временами даже удавалось разглядеть сходство со мной и лицом на потрепанных страницах. Я перечитал этот журнал от корки до корки, знал наизусть некоторые фразы и старался быть похожим на тот образ мужчины, который рисовали журналисты в своих статьях. Сильный, независимый, со стальным стержнем. Мужчина, который ощущает себя хозяином этого мира. Только сейчас мне очевидно, насколько наивными были эти стремления.

Схватив из ящика на одной из полок яблоко, протёр его краем футболки и откусил кусок. Я не первый раз оставался здесь на ночь. И неспроста выбрал именно это место. Здесь в самодельных деревянных ящиках всегда можно было найти еду, на старых куртках я умудрялся спать, складывая их на деревянные палеты. Как правило, я оставался тут до утра, пока городские часы не отбивали шесть. Потом, чтобы не попасться хозяину, удирал, стараясь перед этим привести внутренности сарая в первозданный вид. Съедал я немного, так что вот уже год мне удавалось скрывать от владельца своё пребывание здесь, несмотря на то, что в последнее время сбегал из дома почти каждую ночь.

От эмоций я вырубился ещё до полуночи. Поджав колени, устроился на старом тряпье, надеясь, что завтра всё изменится.

Не изменилось. Разумеется. Весь следующий день болтался по городу без дела, решая, как быть дальше. По возвращении заметил на полках сарая новые ящики, большой диодный фонарь и, что самое главное – тёплое одеяло, свернутое в рулон. Хоть стоял уже конец июня, и днём хватало штанов и футболки, ночи на земле были холодными. Без долгих размышлений размотал одеяло, соорудил постель и принялся изучать содержимое ящиков.

Фрукты в сиропе, ветчина, кукурузные хлебцы, несколько упаковок шоколадных батончиков, соки и бутилированная вода. Желудок тут же выразил своё отношение к находке громким урчанием. Я достал нож, вскрыл одну из банок с ветчиной, открыл хлебцы и уминал почти деликатес, быстро орудуя челюстью. Закончив, собрал пустые банки и пакеты, сложил их к выходу, чтобы утром выбросить. Перед сном перелистал знакомые страницы журнала под ярким светом фонаря и улёгся спать.

Уснуть долго не получалось. Я проматывал в голове события последних дней, чередуя в мозгу злость и обиду. Ненависть к системе и самому себе сжирала изнутри.

Поскольку единственная школа в гетто сгорела ещё до моего рождения, а новая находилась на границе района, учились в ней не только дети из гетто, но и отпрыски так называемой «интеллигенции». Как, например, Чарли Прайм, сын местного бизнесмена. По стечению обстоятельств, в одном из магазинов его отца работала моя мать.

Когда в начале учебного года классы перемешали, мне «повезло» попасть учиться вместе с Чарли, тогда как мой друг и сосед, Малкольм, остался в параллельном. И вот тогда снова начался ад. Но уже обоюдный.

Прайм был новеньким, однако уже в первые пару недель умудрился сколотить свою банду. Каждый член этой группировки считал своим долгом ткнуть носом любого чернокожего из гетто, указать на его происхождение, при этом не выбирая слова. Будто то, что мы жили в менее благополучном районе города, должно было непременно наложить свой отпечаток на каждого. Без права обжаловать вердикт. И если кто-то из одноклассников предпочитал молча сносить оскорбления, в надежде, что травля прекратится, то мне претила такая политика. Как только точка кипения была достигнута, выплеснул на сопляка всю свою ярость, о которой другие ученики школы знали не понаслышке.

Так продолжалось год. Прайм со своей стаей подпевал донимали чёрных, а я отвечал ему по мере сил, изредка находя поддержку среди других жертв стереотипов. Нередко сам отгребал, что только повышало озлобленность.

Администрация школы намеренно закрывала глаза на происходящее. Крайним чаще всего был я, поскольку Чарли помимо любви задирать, обладал ещё и таким качеством, как трусость. Доносил при первой же возможности, извращая ситуацию в свою пользу. И, как водится, верили тому, кто жил под покровительством респектабельного отца.

В последний день учёбы предел моего терпения был достигнут. Очередная попытка унизить, высмеять меня, закончилась для Чарли разбитым в кровь носом и воплями. А дальше – вызов к директору сначала меня, потом родителей обеих сторон, взаимные упрёки и спихивание вины. В итоге, виноватым, как всегда, признали меня. Успокаивало только то, что в отличие от Прайма, моё чувство собственного достоинства осталось при мне.

Мысли изматывали и без того уставший организм. Так что заснул я около двух или ещё позже. Одеяло согрело, сделав пребывание в холодном сарае более комфортным, а сон крепким и глубоким. Что в итоге вышло мне боком.

Я проснулся от того, что дверь сарая распахнулась, заливая уличным светом узкое помещение. Соскочил на импровизированной постели, спросонья не понимая, что случилось. Потом дошло. Проспал. Банально не услышал бой часов и проспал дольше, чем планировал. Хотел было рыпнуться к ходу под стеной сарая, но не успел. Замер, разглядев в дверном проёме высокий мужской силуэт и судорожно гадал, чем обернётся для меня моё вторжение в чужую частную собственность.

Глава 3. «Джек»

Утренний свет мешал разглядеть лицо незнакомца. Я прищурился, медленно отползая к дыре в полу.

– Эй, – сказал мужчина мягким голосом. – Не бойся меня, парень.

– Вы кто? – спросил я зачем-то, отчётливо понимая, кто передо мной стоит.

– Меня зовут Джек. Это мой сарай.

В его тембре не было ни капли недовольства или гнева. И это мне в тот момент показалось странным. Продолжая перемещаться к выходу под стеной, я не сводил глаз с человека. Разглядел на нём застиранную рубашку в крупную клетку, серые рабочие брюки с карманами. Он шагнул через порог, и теперь я мог рассмотреть лучше его лицо. Белый. Светлые глаза, густые, с проседью, брови и пышная борода. Не такая ухоженная, как у мужчины с обложки.

Я не оставлял надежды сбежать и вслепую отодвигал препятствия в виде пакетов и банок от входа. Надо делать ноги, даже если теперь придётся искать новое место для ночлега.

– Одеяло пригодилось? – улыбнулся Джек, взглянув на неубранную постель. – Не замёрз?

Пристально глядя на него, я начинал понимать, что периодически появлявшиеся здесь продукты и прочие нужные вещи не были случайными. Он специально всё это приносил сюда. Судя по всему, этот человек догадывался обо мне. И это немало пугало.

– Вы – педофил? – спросил я, ища рукой что-нибудь, чем можно будет ударить его в случае нападения. Но мужчина хрипло рассмеялся и мотнул головой.

– Нет. Я не педофил, – он присел на корточки, чтобы наши глаза находились на одном уровне. – А ты смышлёный для своего возраста.

Всё ещё опасаясь, изучал его взглядом. Внешних признаков агрессии он не выказывал. Скорее, наоборот. Но проверять догадки не хотелось.

– Дайте мне уйти, – сказал я, осмелев.

– Я тебя не держу, – ответил Джек, встал на ноги, чуть посторонился и махнул мне рукой на дверь. – Ты можешь уйти, если хочешь.

Лелея надежду, что меня отпустят, медленно поднялся, не забыв прихватить отцовский нож и журнал, и так же опасливо приблизился к двери. Мужчина и впрямь не препятствовал. Отошёл на шаг, чтобы я мог свободно выйти на улицу, и, пользуясь возможностью, я выскочил из сарая, отбежал на несколько футов, замер и обернулся.