Эльфийский сонет, или Безухая

Глава 40

— Ты лжешь! Она не могла! — орал на перемене Селериан, схватив за грудки Язолина и приложив к стене коридора в здании университета.

— Сам её спроси. Нам было очень хорошо вдвоём. И знаешь, у безухих там внизу всё как у эльфиек, — с ехидной улыбкой тихо ответил Язолин и с удовольствием наблюдал как лицо Селериана становится пунцовым.

— Думаешь, не спрошу? Не выясню, говоришь ли ты правду? — залился Армантас.

— Думаю, не спросишь. Ибо эльф твоего происхождения и воспитания не станет задавать таких пошлых вопросов объекту своего вожделения. Заметь, я не сказал любви. Ведь о ней и речи быть не может. Влюбиться в смертную для эльдара твоего положения — это позор. Трахать — пожалуйста, но влюбляться — ни-ни. Так что придется тебе поверить мне на слово. Ты проиграл пари, — продолжал гнуть свою линию Рилинвар.

Он не без удовольствия наблюдал, как пожар ярости разгорается в черном омуте глаз Селериана. В этот момент они казались необычайно красивыми.

«Надо же, как пробрало. Не любишь быть проигравшим? Понимаю», — подумал Язолин.

— Я тебе не верю, — решительно ответил Селериан.

— Дело твоё. Однако она испытала массу удовольствия, и я думаю, в этом тебе со мной не тягаться, — решил добить его тёмный.

Теперь у Армантаса покраснели даже уши, и это чуть не вызвало приступ смеха у Рилинвара.

— Ты самый мерзкий тип, которого я встречал, — в голосе эльдара послышались рычащие нотки. Он резко отпустил его.

— Из твоих уст это звучит как комплимент, — веселился Язолин, наблюдая, как Селериан удаляется и его резкая поступь просто вопит о его внутреннем негодовании.

«Он лжёт. Это не может быть правдой. Это мерзкое создание не может быть предпочтительнее меня. Или у неё настолько дурной вкус. А может быть, ей просто всё равно, с кем это делать, главное — получить удовольствие», — гневно размышлял он.

В его понимании она не могла позволить этому мерзкому типу прикасаться грязными руками к своему телу. Её тело. Вспомнив её бархатное сияние в слабом свете ночника и представив, как его черные пальцы скользят по ней, захватывая ореол сосков, проникая в самое нежное место между бедер, он вздрогнул от отвращения и потряс головой, словно стараясь отогнать это похотливое видение. От одной мысли о том, что она могла испытывать от этого удовольствие, негодование вскипало в нём с удвоенной силой. И сравнение насмешливо уязвляло его душу. Непереносимое чувство, словно его предали, ему изменили. «Трахать их вы можете, но вот любить — ни-ни. Это позор», — вспомнил Селериан слова Язолина. И в этом он был прав, и это выбещивало ещё больше. Так что ни о какой измене речи быть не может. Но тогда почему он ревнует, и это ощущение кололо сердце, заставляя задыхаться от ярости. Вспышки ревности затмевали разум, сжимали горло, превращая каждую секунду в мучение. Все его старания, преодоление собственных предрассудков, вбитых суровым воспитанием постулатов, которые он считал большим достижением на пути к своей цели, теперь разрушилось грязными действиями этого негодяя. Воспоминания о её теплом взгляде, её редкой и такой задумчивой улыбке казались обманчивыми, как сон, ставший кошмаром. «Зачем все эти стихи и букеты, когда всё это ведет к постели. Мы просто сокращаем к этому путь», — вспомнил он изречение кого-то из темных, которое он посчитал возмутительным. Однако на деле этот способ оказался более эффективным. При размышлениях над этим в его груди разгорался огонь, едва сдерживаемый страхом окончательно всё разрушить и проиграть. Проиграть дроу. Этого надо было не допустить во что бы то ни стало.

Язолин наблюдал за ним, и шквал негативных эмоций ясно читался на красивом лице эльдара, загорался неистовым пожаром в его ясных глазах. Его было почти жалко. Почти. Не стоит быть таким доверчивым по отношению к тому, кого считаешь врагом. Да, он обманул его и ничуть об этом не жалел. Чувство легкого злорадства не покидало его. Это было сладкое ощущение, когда наконец его оппонент упал с высоты собственной самонадеянности. В каком-то смысле он чувствовал себя судьей на этом суде разочарований, с неожиданной гордостью сознавая, что имеет власть над решениями другого. Тот, кто воспринимался как сильный противник в чем бы то ни было, оказался на дне, позволяя ему насладиться этим маленьким моментом триумфа.

Каждая морщинка на лице Селериана, каждая черта, отражающая внутренний барометр неудач, напоминали о том, что всё, чего достиг светлый, можно так легко разрушить в одно мгновение. Рилинвар сознавал, что сам никогда не попадет в подобную ловушку, ведь мрак внутри него был изощреннее. Превосходство, которое он ощущал в этот миг, было неуловимым, как легкий ветерок, проникающий в душу. Этот миг маленькой победы напоминал о том, что иногда враги становятся первыми жертвами своих собственных иллюзий, и их надо всего лишь немножечко к этому подтолкнуть.

«Луана права, светлые — отвратительные стратеги. Предательства и бесконечные интриги научили нас выживать и никому не доверять, чего эти неженки, возомнившие, что всё должно крутиться вокруг них, не умеют. Вот сейчас он поддастся своим эмоциям, побежит к ней и станет выяснять отношения, возможно, даже оскорбив её, и этим разрушит их общение и толкнет её в мои объятия, и я с радостью приму этот дар, Селериан», — думал он, и легкая злорадная полуулыбка играла на его чувственных губах.

Во время обеденного перерыва за столик, где сидели Язолин, Солтран и Луана, подсели Астал и Лантасир, несмотря на недовольные взгляды своих соплеменников. Лантасир даже иногда брал то, что едят темные, хотя, по мнению светлых, что пища дроу, что орков была слишком жирной и насыщенной для нежных светлоэльфийских желудков. Левиа придерживались в этом вопросе нейтралитета и в спор по поводу кулинарных предпочтений не вступали. Лантасир в силу своей любознательности хотел узнать о незнакомых ему народностях как можно больше, поэтому его можно было часто видеть в компании дворфов или Дюрро. Гоблины, работающие в качестве обслуживающего персонала в ЛУМИТЭ, неохотно рассказывали о себе и своем укладе и старались побыстрее избавиться от назойливого собеседника, иногда не скрывая своей раздражительности, что очень огорчало тиндэ.

— Интересно, что едят сейчас безухие, — сказал он задумчиво, глядя в тарелку.

— Какую-нибудь гадость, — пренебрежительно скривясь, ответила Луана.

Язолин задумался. За всё время пребывания в Ласшиле он ни разу не пробовал земную еду. Люди, что работали здесь, ели всё, что готовилось в кафе, без каких-либо изысков. В еде были абсолютно не привередливы. Он не знал, что они покупали в городе и как готовили свою пищу, когда ужинали в зале, из открытых окон которого иногда доносились противоречивые ароматы.

«Надо будет поговорить на этот счёт с Вероникой. Может, она знает какое-нибудь заведение, где готовят земные блюда. Неплохо было бы сходить туда вместе», — подумал он.

Когда они толпой покидали столовую, Язолин увидел, как безухие выходили из кафе и Вероника о чем-то разговаривала с Сарой. Он отделился от группы и направился к ней, верно рассудив, что если Селериан снова увидит их вместе, то окончательно убедится в том, что между ними что-то было и это в очередной раз позабавит его.

— Леди Вероника, я могу с вами поговорить? — сказал он, приблизившись.