Страница 68 из 73
Женщина посмотрела на обессиленного Егора, на кровать, залитую кровью, на рваную рану от собственных зубов, — ты уверен, Егор, что сказал мне правду… про то, что Иван едва меня не проиграл, что действительно любишь меня, что хочешь жить вместе?
Егор кивнул.
— Я тоже кое-чего хочу тебе сказать. Не испугаешься?
Егор покачал головой, что можно было расценить как угодно.
— Кажется, я забыла выпить противозачаточные таблетки. Ваня не хотел детей, говорил, что сначала надо пожить для себя. Я вдруг поняла, буквально только что, мне повезло, ведь я не хочу иметь от него детей. А от тебя хочу. Странно. Ты меня изнасиловал, унизил, а я счастлива.
Иван громче и громче стучал в дверь.
— Позволь мне исправить косяк. Моя вина, мой ответ.
— Нет, Егорушка, я должна сама… сказать ему, что не вещь, что меня нельзя проиграть. Пусть катится отсюда к чёртовой матери. Ненавижу.
Слово “ненавижу” Ника сказала без интонации, абсолютно нейтрально. Ненависть — сильное чувство, это своего рода зависимость. От любви до ненависти, и наоборот, всего один шаг. Это рубикон, за которым следует безразличие. Именно это по отношению к Ивану она сейчас чувствовала.
— А ты не лыбься, Скобелев, — обратилась она к Егору, — это я счастлива, сама по себе. А тебе ещё долго предстоит замаливать вину. Это же надо на такое решиться — изнасиловать любимую женщину.
— Прости, Ника, но у меня не было выбора. Я должен был… признаться тебе в любви.
— У тебя это получилось. Признался. Весьма эффектно. Пойду, открою дверь, пока не вышиб.
Вероника открыла дверь. Иван ввалился в комнату, в коридоре собрались все жильцы.
— Что здесь происходит, чёрт побери, — заверещал Иван, — это то, о чём я подумал?
— Именно так, муженёк. Это развод. Сегодня мне некогда, занята, как видишь. Вещички упакую завтра. Детей у нас нет, разведут быстро. Не обессудь. Ты меня чуть не проиграл, Егор чуть не выиграл. Я подумала и решила — он нагрешил меньше, поэтому приз зрительских симпатий достаётся ему.
— Что ты себе позволяешь!
— Именно это я и хотела тебя спросить, но теперь это не имеет значения. Отправляйся обратно, к маме, она тебя заждалась.
Игра, в которой всё серьёзно
Ни остаться с тобой, ни заснуть без тебя. Никак.
Мысли серой гурьбой у полога кровати толпятся.
В потолок не глядеть. Темнота в голове. Пустяк.
И опять надо мысленно, тихо с тобой прощаться.
Тутсиния Сотникова
На просторах нашей необъятной страны есть суровые климатические регионы, где три сезона года: весна, лето и осень укладываются в один, иногда в два месяца. Там шутят, если их кто-либо спрашивает, какое было лето, что их в этот день там не было.
Нечто подобное происходит зачастую с любовью: ждёшь её, ждешь… потом, бац, вторая смена.
А была ли та самая любовь на самом деле или пригрезилось?
Зато, какую обильную пищу для воображения порождают мимолётные лукавые романы у любящей стороны, сколько пылких эмоций, необузданной страсти, странного свойства восторгов, иллюзий и переживаний оставляет им.
Наивные пылкие романтики, прожив в состоянии любовного обморока неделю или месяц, впоследствии пишут романы с продолжением десятками томов.
Потом Ромео и Джульетты, оставшиеся в живых, многократно переживая мельчайшие подробности нескольких счастливых минут, годами доводят себя до оргазмов и обмороков.
Они старательно превращают нюансы и оттенки якобы происходившего с такой тщательностью и детализацией, словно сгорая в огне эмоций и чувств, ни на секунду не выпускали из рук блокнота, где регистрировали каждую неуловимую интонацию ощущений и переживаний.
Каждый штрих скоротечного романа вырастает в остросюжетное повествование, способное выдавить слезу у любого, кто имеет представление о настоящей любви. Чего уж говорить о тех, кто живёт подобными обманчивыми переживаниями. Они буквально сходят с ума от призрачных чувств.
Реальная любовь, увы и ах, чаще всего вырастает из банальной физиологии, и ей же заканчивается, приблизительно как Вселенная в результате Большого взрыва. Она появляется из ничего, практически из пустоты, разрастается, обретает немыслимую потенцию, отнюдь не бесконечную, а устав принимается растрачивать накопленный потенциал, охлаждаясь, сворачивая избыточные функции, превращаясь со временем в ничтожно малую величину.
В обозримом пространстве бессмертия не существует.
Настоящие чувства не бурлят, и не плещут через край. Их экономят.
Витька Снегирёв из тех мальчишек, которых отношения с девочками всегда заставали врасплох. Книжки, фотоаппарат, подвижные игры с мальчишками, бесконечные приключения, составляли суть его стремлений и жизненных интересов.
В дворовой команде были и девчонки, например, Катя и Юля Стрельниковы, две замечательные сестрёнки из пятьдесят пятой квартиры, которая находилась двумя этажами выше. С ними Витя рос и играл с шести лет, но воспринимал их как мальчишек с косичками.
Когда случалась плохая погода, они играли в больницу, или в магазин, иногда в семью. Витька соглашался на правила игры, которые непрерывно выдумывали и меняли девчонки.
Дружба с ними продолжалась до окончания школы в неизменном виде. Повторюсь, Витька не воспринимал их девочками, половые отличия его не интересовали.
На вступительных экзаменах в институт Снегирёв встретил Олю Рушницкую, и правила игры стали стремительно изменяться.
Если быть точным, Оля сама его заметила, и сама с ним познакомилась.
О чём девушка думал, неизвестно, но заставить Витьку обратить на себя внимание не составило труда.
О таком парне: симпатичном, сильном, наивном, романтичном, мягком и податливом, как пластилин, мечтала она ещё дома.
Долгими зимними вечерами в маленьком провинциальном городке, где родилась и выросла Оля, её маленькую головку постоянно занимали мысли о страстной любви, выросшие из волшебных сказок и приключенческих романов, которых подробно, едва ни поминутно описывали последовательность и подробности страсти.
В маленьком рабочем посёлке бал правили беспробудное пьянство и воровская романтика. Повальная нищета, бытовые склоки, серая безрадостная обыденность, вот и всё, что могла предложить ей жизнь в семье родителей.
Мало того, даже за такую малость приходилось платить сбившимся в хищные стаи головорезам деньгами, иногда невинностью.
Оля представляла свою судьбу иначе, считала, что нужно научиться устраиваться. Она готова была толкаться локтями, если придётся хитрить, приспосабливаться и изворачиваться, но непременно вылезти из болота безрадостного существования.
Витьку и его безвольный характер она оценила сразу, заметив, как он неловко смущается по каждому поводу, что совсем не умеет возражать, что готов предложить помощь любому. То, что он не приезжий, было заметно по одежде и поведению.
Наряд у юноши скромный, но одежда новая, с претензией на столичную моду. Вдохновил и обрадовал Олю его открытый взгляд, добродушная эмоциональность, и отсутствие сального интереса к девочкам.
Судя по манерам и разговорам, Витька был классическим маменькиным сынком, но развитым интеллектуально, и ответственным.
Именно то, что нужно, если только он не хитрец.
Оленьке был хорошо знаком хищный взгляд сексуально озабоченных юношей из рабочего посёлка, начинающих пускать похотливые слюни и раздевать глазами, когда задолго до начала их агрессивных действий начинаешь ощущать кожей, будто грубая пятерня уже залезла в трусы.
Подобные отношения Олю не интересовали. Она была скороспелая, давно созрела, как эмоционально, так и физически, пользовалась повышенным вниманием мальчиков, но считала красоту и невинность единственным ценным капиталом, которым следует распорядиться с умом.
Витька женские прелести глазами не мусолил, не пытался разглядывать и оценивать соблазнительные девичьи фигуры на предмет их практического использования. Его отличали открытый доброжелательный взгляд и смущённая улыбка человека, который стесняется даже того, что могут уличить в разглядывании лица.