Истории любви

Глава 1. Прогулки и живопись

Некто Пабло Пикассо разгуливал как то по Петербургу предлагая встречным девушкам нарисовать их портрет. Тетя Аграфена согласилась на это предложение и он нарисовал ее обнаженной, слегка взволнованной, но при этом очень отдаленно похожей на саму себя.
- Послушайте господин Пикассо, у вас на портрете тетя Аграфена выглядит не слишком то похожей на себя.
- Оставьте портрет в покое. Картинам необходимо время. Сейчас она появится.
Поскольку тогда я мальчишкой много времени бывал во взрослых компаниях и нахватался разного из услышанных там разговоров, то взял да и выпалил прямо в лицо молодому художнику:
- Уважаемый, да вы ведь просто подражаете Репину, нашему русскому классику.
- Катись отсюда сопляк.
- Я племянник тети Аграфены.
- Тем более, катись куда подальше.

Пабло Пикассо имел внешность революционера и любил гулять с девушками в голубом и в розовом, что сильно взволновало в городе общественное мнение. Они подолгу гуляли рука об руку с тетей Аграфеной. Запирались вместе наедине в студии молодого художника в башне на Cадовой, проводили там время часами, а я тогда уже задавался вопросом, спит он с ней или нет. Похоже что Пикассо все это время рисовал стройное, чахоточное тело тети Аграфены, от вида которого так и веяло лирикой. В городе только и разговоров было, что об этом.
- Аграфена то теперь повадилась гулять в компании этого француза, художника, хулиганской внешности, который недавно приехал в Петербург.
- Да не француз он, а немец.
- Он из Голландии, скажу я вам, если хотите знать как оно на самом деле.
- И похоже мерзавец.
- Говорят отец его был профессором живописи в Голландии.
- Яблоко от яблоньки...
- Ага.
- В живописи он явно знает толк.
- И охочий до голых баб.
- Больше всего до Аграфены.

По прошествии лет, веков, наблюдал я как металась моя тетя по картинным галереям и аукционам, по музеям, по частным и по публичным коллекциям, нагая, в том самом виде как Пикассо, революционер, когда то и запечатлел ее, бедняжка, давно уже нет ее в живых, и сдается мне теперь, что на этом портрете так хорошо она вышла. Думаю я еще, что ведь господин этот оказывается был как Илья Репин, только гораздо большего калибра чем сам Репин. Ведь великий русский художник Репин вечно стремился в своем творчестве достигнуть драматизма, а испанец Пикассо искал нечто иное, то что выходит за пределы драматизма, а именно: пустоту. Да вот разве тетя Аграфена это пустота?

В моей повести о ХХ веке будет гораздо нежели только это. Пикассо брал курсы живописи в Академии Художеств, и кроме того, как я уже говорил ранее, жил он в деревянном доме и имел студию в башенке на Сенной площади. Тетя Аграфена всегда рассказывала, что согласилась быть моделью у Пикассо по трем причинам, недаром ведь у нас говорится, что бог троицу любит: поскольку видела у Пикассо талант живописца, поскольку Пикассо ей нравился как мужчина и поскольку она хотела чтобы ее портрет в обнаженном виде остался внукам, которых на самом деле у нее так потом не было.

Впоследствии, когда нашему прадеду Максиму Максимычу показали картину, выставленную тогда на одной из витрин в центре города, с нашей обнаженной родственницей, изображенной в полный рост, он отметил с нескрываемой гордостью, что у его внучки великолепная внешность, и артистическая душа.

Когда дедушка Николай увидел картину, он заявил, что это позор для всей нашей семьи, что это настоящее проклятье, и, оставив должность мелкого налогового служащего, заперся в своих частных апартаментах с четками, гравюрами, сушеным изюмом, пирожками с капустой, несколькими бутылками крымского вина и «Подражанием Христу» Фомы Кемпийского, своей любимой книгой, подаренной его маме воскресшим духом его отца, погибшим во время Февральской революции от рук восставших матросов или кто там теперь разберет чьих рук это было дело.

Тетушка Аграфена и сеньор Пикассо занимались своими греховными делами в парке в Царском селе, где он рисовал ее кормящей крошками лебедей или гребущей веслами в лодке на прудах, с той особенной грацией, свойственной тете Аграфене: неизвестно откуда бралось столько силы в ее тощем теле, впрочем, я заметил эту особенность у всех тщедушных на вид людей.

Пикассо имел привычку играть в наперсток с мелкими торговцами, и, видимо, поскольку цыгане в Испании гораздо породистее наших местных цыган, торгующих в парке, он всегда возвращался к тете Аграфене с огромным кульком, доверху набитым пирожками и сладостями, смахивавшим на огромный цветочный букет.

Гуляли они также и по центральным улицам, на виду у изумленной богемной молодежи и у всей прочей публики, ломавшей себе голову вопросом, как такая благородная дама отдается в руки какого-то, никому не известного, заезжего молодого проходимца, который за свою жизнь не сумел еще продать ни одной из своих картин.

Тетя Аграфена, окончательно покончив с неловкостью свойственной новому знакомству, решилась наконец представить юношу Пабло своим подругам, Марии Леонидовне, Марии Евгеньевне, Дарье, сестрам Коробейниковым и всем остальным какие у нее были.

Мария Леонидовна, известная своей страстной натурой и огненно-рыжим цветом волос, без промедления обратилась к художнику с просьбой нарисовать ее обнаженной, как и тетушку Аграфену, на что юноша Пабло охотно согласился, поскольку Мария Леонидовна была ослепительно красива, хотя, на самом деле, тихие да скромные прелести тети Аграфены были ему куда больше по душе. Сама тетя Аграфена, несомненно, сильно ревновала из-за всей этой истории с рисованием обнаженной Марии Леонидовны, но при этом внешне она не подала и виду, держалась с обычной для себя иронией, оставалась холодна и безразлична ко всему. На мой вопрос мама не сказала мне по этому поводу ни да ни нет.

Мария Евгеньевна была девственно милой, нежной и застенчивой грешницей. Она ни о чем на стала просить художника, но Пикассо сразу заметил ее, поскольку у нее был совершенный, готический овал лица, особенно прекрасный в обрамлении волнистых волос, и сам предложил ей написать ее портрет по грудь. Как нибудь потом я расскажу, что вышло дальше из затеи с этим портретом.

Дарья, наименее красивая и наиболее близкая из тетиных подружек, заявила наотрез, что этот Пикассо обычный жулик и что она не согласилась бы позировать молодому мужчине будь она даже мертвой. Теперь то я понимаю, что и у самого Пикассо тоже не было никакого интереса рисовать уродин.

Относительно сестер Коробейниковых, их было трое: одна — толстая, замужняя и всезнающая, вторая — взбалмошная, покинутая ее мужем моряком, и третья — совсем еще девочка, которую все звали Сашей, прелестная в своей полноте и полная своими прелестями. Она была идеальной музой для Пикассо, женщиной кубизма в избытке, в самом цвете молодости, и потом, какие могут быть сомнения, что Пикассо использовал ее образ в своем полотне "Сеньориты из Авиньона", навсегда засвидетельствовавшем рождение кубизма, моделями для которого служили мои тетушки, их подруги и родственницы, хотя ошибочно принято считать, что на картине нарисованы Барселонские проститутки.

Достаточно всего только раз взглянуть на это полотно, теперь уже легендарное, чтобы сразу увидеть, что таких изящных обнаженных тел никогда не встретишь у куртизанок Барселоны, они присущи только благородным девушкам северной столицы. И потом, я вам сейчас скажу как все это было.

Никогда мне не узнать спала или нет моя тетя Аграфена с Пикассо, которого теперь считают величайшим гением современности наравне с Эйнштейном. Кстати сказать, оба они носили подштаники, которые являются своего рода униформой для гениев. Теперь мне очень бы хотелось что бы моя тетя воспользовалась Пикассо, но, я не могу добавить этот славный эпизод в паноплию достижений нашей семьи, поскольку, к сожалению, здесь ничего нельзя утверждать с достоверностью.