Высокие устремления

Глава 31 Размен

Отряд готовился к бою, благо примерный план оговорили еще в Нугре. Примерный — потому что даже самый прозорливый капитан с десятком шаманов-предсказателей и гадательными книгами, не сумеет в точности сказать, как будет проходить схватка. Очень уж много условий! Поэтому — все на уровне «стоим так, бьем туда!». Лучники и арбалтечики — назад, за вторую линию. Кто в съемном бою хорош — тот вперед. У кого доспех хорош — тот в первую линию. У кого кольчужка коротковата — за спинную доспешным. Ради унаков, изряздно добавивших силы, ничего менять не стали. А что менять-то?

В последний момент Лукас хлопнул себя по лбу — снова ведь забыли! С другой стороны, до этого и повода серьезного не было. Резались без малейшей торжественности — даже как-то некрасиво.

Керф снял со своей нарты плотный кожаный чехол, в котором лежало знамя. Его как из Любеча привезли, так и не доставали. А к чему? Бахрому рвать или, стоя на колене, торжественно целовать, обещая больше не пить, а если пить, то хотя бы закусывать? Ради такой пошлости грех символ пакостить!

Мечник достал следом два древка — в одном, с торца бронзовая оковка с отверстием, в котором имелись спиральные нарезы под резьбу. На другом, с торца же, оковка с резьбой. Скрутил, прислушиваясь к легкому скрипу. Подергал с двух сторон — как одно целое сложилось! Покачал головой удивленно. И как только такая вещь нашлась в Нугре? Удивительное дело!

С помощью Маха и Пуха, прикрепил знамя к флагштоку, простегнул через усиленные люверсы

— Будешь знаменосцем, — обрадовал он Флера. — Стоишь здесь, вдохновляешь нас на ратные подвиги и все такое. Понял?

— А если что?

— Если что, то все равно стоишь с суровым ебальником. До последнего. Потом — умирай, потом можно.

Мастер гиен пожал плечами и вступил в новую должность. Поднял древко… Порыв ветра развернул гордое знамя воинской компании.

— Это что⁈ — раззинул рот Керф, вытаращившись.

— Мяур, — пожал плечами Лукас, — задрал левую лапу и ссыт.

— Что он делает⁈

— На тебя, дурака ссыт, мастер капитан по мечу! Думал, что художники не прибегут с кошелем золота и обидой к знаменщикам? Они ж одна шайка!

— А если бы проверил⁈ Я бы их мастерскую сжег бы нахрен!

— Так не проверил же. У тебя вид гордый, ты на слово веришь.

Керф присмотрелся, задумался, почесал подбородок.

— А знаешь, в общем, не так уж и плохо получилось. По крайней мере, неплохо отражает мое отношение к жизни и врагам.

— Во-во, — хмыкнул Лукас, — а вон и враги…

Палонгу, не спеша, выходили из-за торосов, выстраивались. Часть была в полных доспехах, памятных еще с палубы «Лося» — да и унаки-союзники в таких же щеголяли, часть — просто в зимней одежде — не хотели, видать, терять в ловкости и скорости. Часть — со щитами-крыльями. Что ж, найдется работа и для цагры!

Главное, замерзшие ремни победить, а там и постреляем! Ишь, сволочей сколько собралось, раза в два побольше будет, чем из Нугры пришло! Да и ладно! Оно и проще — бей куда попало, в кого-то да попадешь! Не промазать!

Керф хмыкнул, глядя на страдания товарища, борющегося с заледеневшим поясом, на котором вислеи два колчана, ухватился, потянул…

— Раздерни, — только и смог прошептать Изморозь, — задушишь…

Мечник чертыхнулся, расслабил ремень.

— Извини.

— Бывает, — отмахнулся Лукас. — Увлекся. Что, не дошли мы до Гусиного совсем малость, а?

— Не, — мотнул головой Керф, указал на юго-восток, — считай, лиги полторы осталось. Ну, с другой стороны, оно и хорошо, топать меньше. Опять же, палонгу, они те еще говнюки. Засрали все! А ночевать-то, лучше на свежем воздухе, чтобы мыши под полом не пищали — так высыпаешься лучше. Бабы, опять же, пристали бы. Ой, спасители наши, ой, спасите меня! Ой, не хочу девственность блюсть, рядом с героями-то!

— Умеешь подбодрить!

— А то! — криво улыбнулся капитан по мечу. — Пошли, друг Лукас, самое время! Все самое веселое пропустим!

— Их тут много, всем хватит обхохотаться!

— Посмотрим, — улыбнулся безухий. Добавил чуть тише: — Вперед не лезь, ладно? Там хватит, кому встать. Героев у нас тут с избытком, думать некому.

— Ладно! Мое дело — трофеи считать, привык уже, — кивнул Изморозь, которого начала потряхивать мелкой дрожью. И от холода тоже.

— Можешь пострелять еще, я не против, — милостиво разрешил Керф, и прибавил шаг. Лукас шел за ним, на ходу поправляя ремень. Колчаны мягко хлопали по ногам. За спиной слышались торопливые шаги Флера и его же приглушенная ругань — поднявшийся ветер норовил выдрать знамя из рук мастера гиен.

Подойдя к кое-как выстроившемуся отряду — наемники по центру и справа, унаки с левого фланга — порядок есть порядок, но лучше повторить — скомандовал:

— Господа ветераны! В первую линию!

Бойцы начали перестраиваться, пропуская вперед доспешных. Из тыла притащили с десяток легких щитов, воткнули в снег. Не фонарные, конечно, но стрелу на излете поймает.

По местному обычаю, впрочем, не отличающемуся и от южных привычек, любое сражение начиналось с обмена стрелами. Стреляли, даже не надеясь кого-то убить, нет! Иному достаточно и воткнувшейся перед ним стрелы, чтобы задуматься, а не пора ли оказаться как можно дальше? А если кому глаз выбьет, или грудь пробьет, так это вообще чудесно будет!

Со стороны палонгу снова налетел ветер, сильный, пронизывающий! Любую стрелу собьет! Ах ты ж, уньршк его забодай, не вовремя как! Или шаман шаманит, чтоб его⁈ И где эта паскуда прячется? Шарахнуть бы стрелой в лобешник, чтоб и тапки слетели!

Тут же со спины раздались неразборчивые слова молитвы. Ветер сносил ее, делая неслышной. Но, казалось, что читает кто-то, кому язык неродной. Но орет громко!

Лукас в тревоге завертел головой. Громкие молитвы планом не оговаривались!

Из глубины строя показался Руис. Батька был в одних штанах, с кригмессером, чья крестовина полыхала огнем. Странным, серебряным! Не бывает такого огня! Стало страшно.

Руис шел, и отблески с клинка зажигали в его взгляде жуткое пламя. Торчала сущим тараном борода. Люди расступались перед священником. Кто убирал глаза, кто радовался.

За полуголым отцом Руисом шел Керкер. Молодой шаман бил в бубен и проговаривал слова в ритме грохота и звона. На голову унак надел странную корону из четырех рогов, связанных меж собою золотой и серебряной проволокой. На проволоке висели обломки раковин-перловиц, добавляющих переливов.