Страница 88 из 89
— Уходим! — проорал Бертран, первым кидаясь в дверь. Следом прогрохотал Фэйри, снеся по дороге очередные полки.
Кухня оказалась небольшой, но плотно заставленной. Хуже некоторых буреломов! Переломаться можно влегкую! Пропустив товарищей, Бертран опрокинул жаровню, уронил подтекающий бочонок масла…
Выскочив наружу, компания припустила изо всех сил. Вперед вырвался Дудочник — егерь знал дорогу. Дыхания на разговоры не хватало, поэтому он только махал руками.
Бертран пытался прикинуть, где они пробегают, но вскоре сбился. Дворы, заборы, сараи, ручьи, горы мусора, кусты, огороды…
Прихотливая дорога привела их к могучему высокотравью вдоль сточного ручья. Кислица, хорошо растущая там, где похуже, вымахала почти в два человеческих роста. И росла густо, будто щетина на кабаньем хребте. С превеликим трудом просочившись сквозь плотные заросли толстых (ладонью не охватить!) стволиков, компания, выбравшись на крохотную лысинку, попадала без сил.
В нос ударила лютая вонь. Да такая, что слезы брызнули!
— Тут… пере…сидим… — в три захода проговорил Дудочник. — Ночью… Уйдем…
— По этому⁈ — в ужасе дернулся Бертран.
Стена кислицы была непрошибаема, но все видели ручей, по которому стекала большая часть нечистот города. Густая, как масло, вода, наверное, уже и не совсем водой была…
— Там же решетка, — немного отдышавшись, проговорил Фэйри.
— Она… всего… на пару… ладоней… в воду, — прохрипел егерь, — поднырнем…
— Да ну нахуй, — выдохнул Бертран.
А потом вспомнил, как мелко дергались ноги убитого Анри, как торчал распухший язык повешенного Латки. Вспомнил глаза Мармота, кажущиеся бесцветными, словно подернутыми болотной тиной. И решил, что если это ведет к спасению, то он не просто поднырнет, но еще и глаза будет держать открытыми!
Утро встретило компанию на дороге. Опять нищую, оборванную, мокрую, без определенных перспектив, да и неопределенных тоже. Да еще и чудовищно вонючую. Все чихали на разные лады, а что хуже всего, Бертран чувствовал, как подкрадывается жар пополам с головной болью — верные признаки болезни. Сейчас бы отлежаться в тепле, под крышей и чтобы хоть раз в день плошку мучной затирухи с капустным листом…Чтобы лекарь или хотя бы деревенский костоправ намешал отваров хитрых!. А если повезет, ведьма отшепчет хворь, выгонит и приколотит к лунной тени деревянным гвоздиком. Да, сейчас хотелось слишком многого, что тут скажешь!
Суи множество раз видел, как сгорали от харкающего кашля, если не было возможности передохнуть, переболеть. Отходили быстро, тяжко, неотвратимо. И отчетливо прозревал такой же конец для себя. Это было страшно и очень обидно. Вдвойне и втройне обидно с учетом того, сколько раз фарт уже почти давался в руки, внезапно оборачиваясь сортирным зловонием.
Неправильно. Неправильно! И несправедливо.
Суи опять закашлялся и подумал, что попы говорят: все в жизни есть урок Господень. Пантократор суров, но справедлив, он не дает колбасу, но учит как заводить свиней и колоть на мясо. И если все происшедшее тоже какое-то наставление для него, бедного-несчастного, судьбой обиженного Бертрана, то, какое именно? Чему хотел научить добрый боженька?..
Может быть…
Бертрану показалось, что у всех его приключений, у всех удач было нечто сходное, какая-то общая черта, но разум, не слишком изощренный в сложных умышлениях, пасовал, не мог вычленить суть. Сначала жизнь казалась прекрасной и удивительной, однако затем Бертран сотоварищи удачу с треском просаживал, с ущербом для здоровья. И если результат повторялся раз за разом, значит, что-то делалось неправильно изначально. Соответственно если ухватить суть ошибки, в следующий раз получится как-то более лучше… если удастся дожить!
Казалось, он почти сообразил, поймал за скользкий хвост ловкую мысль. Что-то насчет удачи, халявы и быстрых деньжат. Однако новый приступ рвущего глотку кашля вымел из головы любые помыслы.
Я подумаю об этом завтра, решил Суи, чувствуя, что сейчас в груди точно порвется что-нибудь. Или хотя бы, после полудня. А лучше к закату, когда придется обменять что-то из вещей на ночлег в овине и пару сухарей. И придется как-то забивать мысли о том, что денег нет, работы нет, а зима все ближе.
Гонимые призраками случившегося, они торопились уйти от Таилиса как можно быстрее. О вчерашнем дне молчали. Нечего о нем говорить, нечего! Получилось глупо, страшно, вонюче, и вообще, отвратительно. Душу не грело даже то, что в драке они лишились не всего — кое-что Бертран закопал неподалеку от лесного дома. И каждый по пути припрятал часть своей доли находок, втайне от товарищей. Но туда еще вернуться надо, а потом что делать с добром?
Надо было думать, как жить дальше…
И никто не мог подумать, что их жизнь изменит встреча со странным человеком на крытой повозке.
Мышиного цвета ослик бодро тянул двухколесную повозку с навесом. На бортах намалеваны какие-то буквицы, нарисован большой зуб, а к нему противного вида клещи. Сразу захотелось дать зубодеру в морду, чтобы даже не совался в рот с этакой жуткой снастью. Рядом с повозкой так же бодро вышагивал немолодой и весьма презентабельный мужчина лет сорока, но удивительно хорошо сохранившийся для такого преклонного возраста. Одет вроде колдуна и даже шляпа почти колдунская, только поля уже и колпак не такой длинный как полагается магикам. Пострижен аккуратно, и даже усы с бородой клинышком выбриты, словно у купеческой сволочи, благородные-то, по старинному обычаю, морды бреют начисто.
У Бертрана зачесались руки дать мужику в лоб и забрать все добро, но бородатый успел первым. Он неожиданно и очень по-доброму улыбнулся, будто и не оказался на пустой дороге один против сомнительных личностей очень скверного и весьма преступного вида. Улыбнулся и сказал: