Страница 7 из 15
Есть такая порода придворных, что любит резать правду в глаза всем, кому ни попади, даже самому владыке. В этом поначалу есть опасность, но когда уже снискал репутацию правдолюбца и приучил к этому двор — дальше получаешь выгоду. Слывешь прямым и честным, пользуешься доверием, владыка тебя отличает. Притом мозги свои ты понапрасну не сушишь: что взбрело на ум, то говоришь.
Но капитан Шаттэрхенд не принадлежал к этой породе. Искренне верил: императору нужно говорить лишь то, что он хочет слышать. Владыка знает, чего и когда хотеть. Пожелает услышать горькую правду — сам прикажет; а без приказа лезть никак не годится. Потому капитан сказал только:
— Странное дело, ваше величество.
— Странное?..
— Да, ваше величество. Не ожидал такого от леди Тальмир. Я могу идти?
Минерва прищурилась:
— Капитан, что вы хотите сказать?
— Только то, что больше здесь сказать нечего. Какая-то кровь, какие-то трупы — скверно все это. По-другому и не скажешь.
Она вздохнула.
— Вы темните, капитан. Теперь и вы тоже… Ладно, ступайте.
Он попытался выполнить приказ, но не смог: ноги не понесли к двери. Так и замер, таращась, как дурак.
— Ваше величество… поверьте, я совсем не темню… Просто не хотел говорить то, что вы не хотите слышать. Было бы неправильно — без приказа-то.
— А чего я не хочу слышать?
— Ну… ваше величество, мне подумалось… леди Тальмир, возможно, права.
Ее глаза неприятно сузились:
— В чем права, тьма сожри? Что нам стоит делать зелья из трупов⁈ Или что я должна по первому капризу фрейлины давать ей земли и титулы⁈
— Виноват, ваше величество. Мне показалось, что вы повелели говорить. Простите, я не так вас понял.
— Нет, вы поняли верно. Я приказываю, капитан: объясните! Лейла Тальмир пыталась подкупить меня омерзительной дрянью. В чем ее правота⁈
— Ваше величество, ну… если брать по военной науке, то всегда лучше иметь сведения, чем не иметь. Разведка всегда полезна, какие бы ужасы она не открыла. Знаешь, чего ждать — сможешь подготовиться.
— Подготовиться — к чему? К миру, где лучшими солдатами становятся отбросы, испившие крови мертвеца? Я не могу и не хочу готовиться к этому. Надеюсь, Праматери разделят мои взгляды и не допустят такого будущего!
— Ваше величество, если кровь этой покойницы имеет силу, то нам стоит хотя бы забрать и сжечь труп, чтобы не достался каким-нибудь колдунам. А если кровь не имеет силы, то мы просто обретем покой. В любом случай, эксперимент будет полезен…
— Хотите выпить? — Минерва тронула шприц носком туфли.
— Ваше величество, боюсь, что и здесь фрейлина права: испытав на одном из ближних вассалов, вы навлечете на себя подозрение.
— Тогда к чему вы ведете? Найти преступника в темнице, влить в него кровь колдуньи… Тьма, чем я буду лучше Мартина Шейланда!
Капитан мотнул головой:
— Я не об этом, ваше величество… Я вот о чем: простите леди Тальмир. Она не желала вам зла.
— Напрасная уверенность! Вы просто не слышали наш прошлый разговор. Фрейлина попросила у меня много денег и ленное владение с титулом. Попросила так настойчиво и жестко, что вернее сказать — потребовала. Отказалась назвать причины. Единственное объяснение звучало так: «Миледи, это лично моя тайна». Затем опустилась до подслушивания! Сидела у какой-то щели и слушала мой разговор! Могу ли я знать наверняка, что фрейлина все еще служит мне? Возможно, она уже продалась кому-то, или стала жертвой шантажа. Может, затея с кровью — вовсе не ее задумка, а чья-то провокация. Кто-то из моих врагов, возможно, только и ждет, что я соглашусь, а после обзовет меня колдуньей и подругой Кукловода!
Шаттэрхенд оробел, как и всегда, встречаясь с логикой Минервы. Владычица мыслила слишком изощренно, изо всего умела сделать выводы, притом абсолютно логичные. Однако сегодня именно в безупречности ее мышления капитан чувствовал изъян. Нечто о том, что люди — не Праматери. Люди ошибаются, делают глупости и подлости, часто вовсе не со зла, не по расчету, а лишь потому, что далеки от идеала. Прощать стоит не только тогда, когда есть на та рациональные причины. Прощение — единственный способ принять свое и чужое несовершенство; не прощать — значит, спорить с богами и отрицать человеческую природу.
То была слишком мудреная мысль для капитана гвардии, он не осознал ее полностью, а лишь прошел по краю, и тщетно стал искать слова, чтобы выразить. А владычица тем временем сказала:
— Впрочем, другое хуже всего… Вы правы: вряд ли фрейлина переметнулась, не такой она человек. Но простить ее все же не могу. Я слишком устала прощать, вот в чем дело. Слишком многие причиняли мне страшное зло: Сибил Нортвуд, приарх Альмера, братья Шейланды. И всякий раз я не могла воздать им по заслугам. Сибил исчезла, приарх недосягаем, Шейланды под защитой Ориджина… Всегда есть весомая причина, вынуждающая стерпеть, утереться, сделать вид, будто простила. Как же я устала от того, что слаба, а враги — безнаказанны! Если есть в человеке запас прощения, то мой исчерпан до дна. Серебряный Лис выпил последние капли. Скорее всего, фрейлина виновна лишь в том, что выбрала неудачный день для своей выходки. Но даже эту малую оплошность я не могу простить.
Столько горечи звучало в словах Минервы, что душа капитана наполнилась сочувствием и гневом. А следом пришло бессилие: ничего тут не поделаешь. Да, все так и есть, это скверно, но против правды не попрешь. Жизнь часто горька, и самое мудрое, что можно сделать, — смириться с нею.
— Да, ваше величество, — осторожно сказал Шаттэрхенд, чувствуя разом свою правоту, слабость и трусость.
— Благодарю, капитан. Очень ценно, что вы меня поняли… Ах, да: само собою разумеется, найдите и устраните возможность подслушивания.
— Конечно, ваше величество.
Он забрал шприц — не оставлять же эту дрянь, — и ушел.
Капитан не знал, что делать с бессильем и тоскою. То и другое он ощущал очень редко, и по неопытности не имел защиты. Вполне возможно, демон тоски еще долго терзал бы его и побудил бы напиться вдрызг или с кем-нибудь подраться. Но, к счастью, капитана отвлек неожиданный рапорт:
— Лейтенант Август Мейс по поручению капитана Уитмора. Имею устное сообщение для владычицы.