Страница 5 из 15
— А что особенного случилось? Некий кайр сохранил тело своей жены или сестры. Убеждена, в Первой Зиме это — обычное дело.
— Да, миледи, наверное, но… Все так абсурдно!
Тут подала голос Лизетта:
— Бертрам, сударь… Лучше так сделать, как миледи говорит… Два дня потерпим — северяне унесут сундук, и мы все забудем. А иначе ведь следствия, допросы… Неизвестно, чем для нас кончится… Сударь, я прошу вас…
Недолго подумав, он признал правоту помощницы.
— Хорошо, леди Лейла, так мы и поступим. Сможете запереть сундук?
— Да, сударь.
— Умоляю: надежно заприте! Крышку поплотнее, чтобы не проникало.
— Я сделаю, сударь. Ступайте.
Ни Берти, ни Лизетта, ни министр не заставили себя уговаривать. Они быстро зашагали дальше, а через три минуты фрейлина нагнала их. В оставшееся время инспекция не выявила никаких нарушений, и Берти Крейн получил заслуженную похвалу не только от министра, но даже от леди Тальмир.
Спустя два дня герцог Ориджин вернулся во дворец злой, как черт. Берти не рискнул обратиться к нему, но встретился с кайром Робертом — самым спокойным из северян — и осторожно намекнул, что на сундуке изволила возникнуть плесень. Тем же вечером мрачный груз унесли из подвала, и жизнь потекла веселым ручьем, журча и искрясь.
В те три минуты, что леди Тальмир провела наедине с покойницей, милашка Лизетта ощутила прилив любопытства. Сие чувство нахлынуло внезапно и пересилило страх. Лизетта задержалась на миг и сквозь дверную щель глянула на фрейлину. Она увидела нечто такое, что предпочла считать видением, досадною ошибкой своих глаз и нервов. Уже к вечеру она забыла это, как страшный сон.
— Вот и все, ваше величество. Я сказал, что знаю, — окончил речь Серебряный Лис. — Теперь решение за вами.
— Ему нельзя доверять, — сказала фрейлина.
Это же думал и капитан, но промолчал. Все время, пока длилась чудовищная речь генерала, в груди капитана гвардии Шаттэрхенда, стоявшего подле владычицы, теснились два чувства.
Одним было… Негодование? Гнев?.. Скорее, просто желание выхватить шпагу и заколоть генерала. Движимый этим желанием, капитан сжимал шершавую рукоять в проволочной оплетке, поглаживал большим пальцем витиеватую гарду. Каждое слово Лиса говорило капитану одно: такого не должно происходить. Не в Фаунтерре, не с ее величеством Минервой. Не у него, капитана, на глазах!
Но другое чувство сдерживало руку и не давало шпаге вылететь из ножен. То был восторг. Но своем веку Шаттэрхенд повидал трех императоров. Адриан был самым решительным из них; Телуриан, без сомнения, самым грозным. Обоим не занимать было ума и воли, оба правили железною рукой, ни разу не дрогнув. Оба пользовались огромным уважением капитана. Но только Минерва вызывала в нем восторг. Возможно, дело в том, что ее он знал очень близко — наблюдал и в ужасе, и в слезах, и в похмелье, и в горькой апатии, и на больничной койке. Сквозь золотую маску, носимую императрицей, он привык видеть душу.А может быть, в том причина, что Минерву не готовили к престолу. Телуриана и Адриана с малых лет ковали, закаляли, оттачивали, подобно лучшим клинкам; Минерва же несла бремя сама, без помощи мастеров и наставников. Так или иначе, Шаттэрхенд восхищался ею до душевной дрожи, и безгранично верил в нее.
Эта вера и мешала выхватить клинок. Телуриан и Адриан, вне сомнений, приказали бы убить двурушника; но Минерва — иная. В ее огромной душе может хватить милосердия на то, чтобы простить генерала.
Владычица обратилась к Серебряному Лису:
— Ваш рассказ весьма огорчил меня. Я мнила, что изо всех людей, обладающих военной силой, хотя бы на вас могу положиться. Очень жаль, что ошиблась.
— Ваше величество, клянусь, вы можете мне доверять. Я ни разу не совершил ничего вам во вред! Делал лишь то, что помогало вам укрепиться во власти.
— До сего дня — да. Но если вам прикажут свергнуть меня…
— Я отвечу решительным отказом! Я никогда, ни за что не пойду против вас.
Рука Шаттэрхенда особенно сильно зачесалась. Двуликий подлец не имеет права на подобные клятвы.
— Генерал, однажды я читала забавную пьесу о слуге двух господ. Она не была основана на реальности. Не слыхала, чтобы кто-нибудь успешно служил двум сеньорам.
— Ваше величество, я рассказал достаточно, чтобы вы поверили: цели моей второй госпожи светлы и благородны. Я верю, что вы разделите их, и всякое противоречие исчезнет.
— В том и беда, генерал. Я желаю лично решать, какие цели считать светлыми, а какие — злыми.
Минерва глянула на Шаттэрхенда:
— Мне думается, капитан, эта беседа затянулась. Вы согласны?
Его губы сами собою сложились в улыбку. Владычица будто заглянула ему в душу!
— Ваше величество, я с большим удовольствием положу ей конец.
Но Минерва качнула головой:
— Простите, я имела в виду иное. Генерал, вы можете быть свободны. По возможности, останьтесь во дворце. Я предприму попытку простить вас. Завтра сообщу, увенчалась ли она успехом.
— Ваше величество.
Лис щелкнул каблуками и вышел строевым шагом.
Когда закрылась дверь, фрейлина сказала:
— Это опасная игра. Он может как угодно использовать отсрочку. Например, поднять свои полки.
— Миледи, я уже приняла решение: генерал сохранит и жизнь, и чин, поскольку он полезен. Не знаю, прощу ли я его, но, боюсь, это не имеет значения. Лис нужен, и он останется. Моя власть хоть чего-нибудь стоит, пока иные силы, большие чем моя, уравновешивают друг друга.
— Их цели очень странны, ваше величество. Я даже не поняла, к чему стремятся Лис со своей госпожой.
— Что верно, то верно, — подтвердил капитан.
— Об их целях мне следует подумать и понять, в какой мере они согласуются с моими. На данный момент не вижу противоречия.
Владычица, капитан и фрейлина потратили еще некоторое время на обсуждение. Оговорили то, как следует теперь вести себя по отношению к генералу, какие меры безопасности принять, и как подавить восстание Лиса, если тот все же сочтет нужным поднять мятеж. Условились также о том, что должны сказать капитан и фрейлина в случае допроса со стороны герцога Ориджина.
Затем императрица поблагодарила вассалов:
— Я признательна вам за помощь и за ту самоотверженность, с какою встали на мою защиту. Никогда не забуду вашей верности.