Страница 12 из 15
— Мира, пойми… Я ж не хотел тебе зла. Просто служил, мне приказали — сделал. Сама же помнишь: я к тебе со всей душою. Но приказ есть приказ, не отвертишься…
— Скучно, — ответила она. — Эй, палач, мне скучно!
Мужик в фартуке кивнул Крохе. Вместо крика она шепотом спросила:
— Ты — палач?
— Ага. Вопи давай!
Она коротко визгнула и вернулась к вопросу:
— Казнишь людей?
— Пытаю, казню.
— Часто?
— Раз в полгода, а то и реже. Здесь тихо, это ж не Фаунтерра.
— А как казнишь? Топором?
Он пожал плечами:
— Как суд решит. Топором, петлей, колесом… Кричи еще.
— Ааааа!..
Она что-то пропустила — когда утихла, снова говорила злюка:
— Не пытайтесь разжалобить, сударь. Не люблю жалких людей, да и вам не к лицу.
— Детка, я ж не о жалости, а о жизни. Мы не выбираем, как жить, какими быть. Сама сказала: нас такими делают. Кругом жестокость, равнодушие, жадность, подлость — вот и мы становимся…
— Что за словечко — «мы»? Вы видели меня подлой, равнодушной, жадной?
— Видел жестокой. Сейчас вижу. Пытаешь ребенка.
— Не волнуйтесь, Инжи: скоро займемся и вами. Скажите, наконец: как мне вас простить? Вы верите, что можно быть подлецом, что жестокий приказ или жестокая жизнь оправдывают злодеяния. Выйдя отсюда, вернетесь на ту же дорожку.
— Клянусь, что…
Палач кивнул Крохе, она покричала.
— Простите, не расслышала, — буркнула злюка.
— Я больше не…
Палач снова кивнул, крик оборвал слова Инжи.
— Снова не уловила, шумно здесь.
— Я изменился, стал другим!
Палач кивнул, Кроха шепнула:
— Подожди, дай послушать!
— Велено кричать.
— Тебе же тоже любопытно. Ну хоть минутку!
Он смирился и навострил уши.
Злюка говорила:
— Сударь, скажите еще, что изменились благодаря мне. Соврите что-нибудь о том, как горько раскаялись, как извелись упреками совести, все осознали, все переосмыслили. Молили богов дать вам второй шанс — и тут явилась Крошка Джи. Почти как я, только мельче и трогательней. Не это ли доказательство вашей перемены?
— Верь или нет, но так все и было. Чем хочешь поклянусь…
— Клянитесь, чем угодно. Я не поверю. Вы были хитрецом, им и остались. Кроха для вас — щит или маскировочный плащ. Кстати, палач, почему не слышу криков⁈
Палач не успел ответить — снова что-то случилось. На сей раз шагов почти не было, только один, тяжелый — как прыжок. Тут же удар, еще удар, стон, удар, лязг железа. Глухой звук тела об пол.
— А он быстрый, — сказал солдат императрицы.
— Дядя Инжи! — закричала Кроха и метнулась мимо палача, но снова была поймана. Тяжелая ладонь зажала ей рот.
— Это становится опасно, — сказал солдат. — Ваше величество, позвольте его обезвредить.
— Он нужен живым.
— Подсечь сухожилия — жить будет, но не встанет.
— Как думаете, Инжи, хороший совет? Нужны вам еще сухожилия ног?
Раздался кашель, кряхтение, хруст суставов. Не без труда дядя Инжи поднялся на ноги.
— Ладно, детка. Раз так сильно просишь, то слушай. Только не злись потом, сама ж напросилась. Ты вот носишься со своей обидой, строишь из себя невесть какую мученицу… Дело такое. Я исполнил трех человек, а потом устроился в гильдию. Там меня доучили и дали несколько заданий. Исполнил еще пятерых, лишь тогда попался. На суде из восьми доказали только одного — потому я получил не петлю, а цепь, весло и миску похлебки. Но на галере Инжи Парочке не понравилось. Может, кто и рожден для гребли, но не я. Сбежал твой Парочка с галеры, а надзиратели были против — пришлось еще двоих уделать: одного цепью, второго за борт. Потом я странствовал и не особенно много исполнял, но иногда приходилось. А потом занесло Парочку в Уэймар, где и нанялся к доброму графу Шейланду. Как думаешь, детка, ты была первая, кого мы выкрали по заказу графа? Пожалуй, и не вторая… Словом, я к чему веду. Ты осталась жива и здорова, только хлебнула страху, да поболело чуток. Не кривись, так все и было. Может, ты права, и я законченный подлец, но не тебе о том судить. А может, есть во мне что-то такое, за что и простить можно — но снова же, не тебе решать. Ты, может, простишь мне свои страдания — а за остальное кто простит? Только Праматери взглядом сверху могут все увидеть и оценить по справедливости. Хочешь простить меня или не простить — вылези из своего тельца, представь себя Праматерью, посмотри ее глазами.
Воцарилась тишина.
Палач уважительно покачал головой: во твой Инжи завернул! Крошка гордо подняла нос: да, он может.
А в коридоре тем временем раздались шаги. Еще один воин в синем — даже выше и красивее первого — прошагал мимо камеры Крошки и вошел к Парочке.
— Ваше величество, имею срочное сообщение.
— Благодарю, капитан. Дайте мне несколько минут.
— Кхм… Ваше величество, лучше прочтите эти письма сейчас. Они имеют прямое касательство к нашей беседе… ну той, о прощении.
Раздался шорох бумаги. Долго висела тишина, потом — снова шорох. Тишина стала такой мучительной, что Крошка спросила:
— Покричать?..
Палач шепнул:
— Не, сейчас не надо.
Шорох — и снова тишина. Потом легкие, звонкие шаги — владычица расхаживала по каменному полу.
Наконец, раздался ее голос — он, как будто, стал теплее:
— Благодарю вас, капитан. Действительно, очень важно.
— Рад служить.
— Вы взяли их у Бэкфилда?
— Так точно.
— Он собирался продать их мне или кому-то другому?
— Сложно судить, ваше величество. Я встретил его прямо на выходе из голубятни. По меньшей мере, он не хотел отдавать их мне.
— Бэкфилд жив?
— Конечно. Во Дворце Тишины хороший лекарь.
Крошка услышал какой-то кашляющий звук и не без труда поняла: это владычица усмехнулась.
— Вы — моя опора, капитан. Я очень вам обязана.
— Рад служить вашему величеству!
— Скажите… тот шприц с жидкостью — еще у вас?
— В Фаунтерре, в холоде.
Ее каблуки клацнули еще несколько раз, она остановилась в новом месте — наверное, возле Инжи.
— Что ж, сударь, ваш совет звучит очень дельно, как и все ваши советы. Я принимаю его.
— Ты шутишь!..
— Ничуть. Скажите, тот судья, что послал вас на галеру, был справедлив?
— Самый честный изо всех, кого я видел.
— А Праматери Ульяне вы доверяете? Считаете ее справедливой?
— Странно мне было бы не верить ей. После всего, что для нее сделал, я ее любимый слуга.