Страница 7 из 26
Горячая вода и простое больничное мыло показались истинным счастьем. Липкая дрянь не желала отмываться, скрести пришлось довольно долго, прямо сказать от души: ногти оставляли на коже красные следы, горячая вода – почти кипяток – добавляла эффекта, и через полчаса Хаук вылез из ванной густого розового оттенка с ног до головы. В красных разводах для пущего эффекта: где-то перестарался, вышло почти до крови.
Зато чувствовал себя чистым, как новорожденный.
Джей только усмехнулся, увидев ученика, сдержал какую-то колкость и по-простому кивнул на сложенную в углу одежду. Взгляд его уже потеплел, как будто стал прежним. Исчезла из него та странная «странность», и Хаук списал все на обычное беспокойство.
Через какие-то полчаса, которые понадобились, чтобы дождаться чего-то там от врачей и подписать еще ряд документов, Хаук с Джеем снова вышли на главную площадь. В это время здесь было тихо. Раннее утро жители Мидори встречали либо работой на своих крохотных участках, либо здоровым крепким сном. Джей на ходу говорил, что многочисленные лавки и магазинчики сейчас закрыты, рынок не работает и праздно шатающимся идиотам вкупе с ораторами староверцев взяться просто неоткуда.
Пустая главная площадь казалась мертвее пустыни за куполом. Навевала своей стерильностью какую-то неясную жуть. Даже порхающие над клумбами бабочки – Хаук уже знал, как зовут этих красивейших насекомых – не спасали от стеклянного холода и запустения.
В итоге площадь, не сговариваясь, прошли быстро, молча и без задержек. Но, к удивлению Хаука, Джей замер у выхода, качнул головой и свернул вовсе не на ту улочку, которой они шли от дома Дэриэна Райса.
Молчание изменилось. Хаук чувствовал, что что-то снова не так. Неясная тревога давила на грудь, мешала нормально дышать; беспокойство росло, загоняло в голову самые невероятные мысли.
– Так ты скажешь, в чем дело? – не выдержал Хаук и зачем-то добавил: – Джерри?
– Еще раз так назовешь – выбью все зубы. Исключительно в воспитательных целях. Ясно?
– Ага. И все же?
– Не твое дело, – огрызнулся Джей, но вдруг осекся. Выдохнул. Продолжил гораздо мягче: – Ну… Не лезь, ладно? Это мое, и я справлюсь. Постоишь где-то в сторонке…
– Да неужели? Знаешь, меня не радует роль тупого болванчика-наблюдателя.
– Хорошо.
Джей остановился, огляделся и уверенно развернулся к только что пройденному повороту.
– Куда теперь-то?! – чуть не взвыл Хаук.
– Домой, к Дэрри. Вряд ли ты помнишь дорогу.
– А сейчас мы куда шли?
– Туда же.
– Так почему не пойти как шли?!
Хаук терял терпение, понимал, что что-то упускает или уже упустил. Конечно, роль «болванчика-наблюдателя» не радовала, но почему-то была важна Джею. Не просто же так он сейчас остановился. Замялся. Мелькнула мысль, что учитель хочет о чем-то попросить и просто не знает, как именно.
– Ладно. Постою в сторонке, – буркнул Хаук, так и не дождавшись ответа. Уши почему-то горели, будто он согласился подглядывать или шпионить. Раздражение только росло: не понимать происходящее Хауку уже надоело. Теперь, когда все его проблемы были решены и Джей так открыто показал «личное место под солнцем», характер взял свое. Новое перестало быть таким уж новым. Страх остаться одному и тыкаться, куда приткнется, исчез. Многие детские переживания сгорели там, в белой комнате, полной пронзительным светом.
Зато с их уходом Хаук научился видеть чужие.
И сейчас старательно боролся с собственным раздражением вовсе не потому, что опасался получить по шее или нарваться на неприятности.
– Веди, куда мы там шли. Можешь даже нарисовать крестик, где мне надо стоять заглушкой.
Джей смотрел на него долго. Слишком долго. Хаук прикусил язык, осознав вдруг, что, мягко сказать, переборщил с цинизмом, и думал, как теперь извиняться. Не стоило сейчас огрызаться. Не стоило и язвить. Да и вообще его поведение с того момента, как они вошли в Мидори, учителю вряд ли по нраву.
Но Джей качнулся в сторону, потом словно бы передумал, кажется, договорился с собой и пошел вперед: сейчас его не хватило даже на ответ или злость. Зато у совести от молчания только проснулся аппетит. Хаук шел за учителем, а её мелкие бритвенно-острые зубки раздирали мысли, грызли изнутри. Но как сгладить момент – теперь безвозвратно упущенный – увы, он не знал.
Прямая дорога вела мимо разномастных домов. Большая их часть была погружена в утреннюю сонную тишину, но в ней уже раздавался приветственный звон дверных колокольчиков. В воздухе висел запах хлеба: пекарня Дэрри точно была не единственной в городе. Но вот улочка вильнула и вывела к двум небольшим домикам, за которыми открывалась торговая площадь, только-только начавшая обрастать палатками и витринами.
Джей все сбавлял шаг, будто пытался не то узнать место, не то что-то найти. С сомнением посмотрел на ограду ближайшего дома – необычно высокую для этих мест, и вдруг качнулся в сторону от резко вынырнувших сквозь прутья рук. Хаук сам отшатнулся от неожиданности. И только теперь заметил, что в кустах за оградой кто-то сидел. Кажется… женщина?
Костлявое тело, седые волосы, смутно знакомые черты лица, искаженные морщинами и чем-то еще. Хаук не мог понять, на кого она похожа или кого напоминает, но готов был поклясться, что уже видел это лицо. Только другим. Помоложе?
Женщина вновь просунула руки сквозь ограду в попытке дотянуться до Джея и переливчато замычала. По подбородку потекла слюна. Тут же стало ясно, что «не так», кроме возраста и морщин.
Безумие.
Или слабоумие?
Вряд ли с рождения, ведь несмотря на «съехавшую крышу» и полуосмысленный взгляд, сфокусированный сейчас непонятно на чем, лицо хранило еще остатки былой красоты.
– Что за черт? – не удержался Хаук и отошел от ограды на пару шагов. Внутри жирным червем поднялась брезгливость. Хаук понимал, что в их мире далеко не всем удается сохранить рассудок, но впервые видел такого человека своими глазами. – Я думал их, ну…
– Убивают? – со своим обычным цинизмом подсказал Джей, только все нутро вдруг обожгло ледяным ветром. – Прячут в приютах? Пускают на органы?
Голос учителя дрожал от ярости. Хаук впервые испытывал на себе такое давление, и невольно попятился еще больше. Теперь от обоих:
– Я н-не…
– Ты прав, – вот уж чего совсем не хотелось сейчас, так это оказаться правым. – На органы, кстати, чаще всего. Но есть те, о которых заботятся. Даже о таких.
Джей неожиданно улыбнулся с недавней горечью, подошел ближе. Женщина наконец дотянулась до него, схватила за штанину и потянула вниз, так и не отводя взгляда от пряжки на поясе. Может, ей просто нравилось блестящее? Или стальное? Или узор на оружейный мотив?
Учитель неожиданно подчинился, опустился на колени перед сумасшедшей, отстегнул украшенную тиснением пластину, в которую тут же жадно вцепились костлявые пальцы. Мычание стало радостным. Даже счастливым. Глаза женщины сияли почти как у ребенка, получившего новую игрушку.
Хаука опять передернуло.
От тупого полузвериного взгляда. От так и капающей с подбородка слюны. От мычания и дерганых неправильных движений.
От всего этого только тошнило.
От самого себя тоже: Хаук стыдился собственной брезгливости, пытался заставить себя сочувствовать – ведь перед ним человек. Такой же, как и он сам. Джей же вот не пятится назад, его лицо не перекашивает от брезгливой гримасы. Он вовсе не торопится убраться отсюда подальше. Даже улыбается с искренней, неожиданной теплотой, из-за которой Хаук перестал понимать что-либо вообще. Вспомнил только о невысказанной просьбе быть рядом, пересилил себя и подошел ближе. Положил руку на плечо Джею, правда, смотрел теперь куда-то в кусты, старательно считая каждый листочек, чтобы не замечать безумную собеседницу. Но она притягивала взгляд, как притягивает его все отвратительное или страшное.
Нарадовавшись стальной безделушке, женщина зачем-то обнюхала её и старательно спрятала за широкий пояс, из которого несуразно торчали такие же железки. Теперь костлявые дрожащие руки потянулись к Джею, ощупали его всего, взяли в ладони лицо и заставили приблизиться. Хаук невольно вцепился сильнее, потянул назад. От каждого прикосновения безумной Джея хотелось защитить, что ли. Хоть как-нибудь оградить.