Страница 44 из 58
Но Лиам и Зохра осваивали сенсорные навыки совсем по-другому. До операций они уже многое знали о мире, но после операций их просто завалило множеством бессмысленных ощущений. Чтобы справиться с этим, им пришлось разобраться в том, как эти новые ощущения соотносятся с уже знакомыми им категориями живых и неживых объектов: если мы можем отнести объект к той или иной категории, узнать его становится проще.
Иногда, когда я иду на работу знакомой дорогой, по которой я хожу уже почти двадцать лет, я напоминаю себе, что с каждым взглядом вижу перед собой что-то новое. Пусть я выхожу из дома каждый день в одно и то же время, но положение солнца на небе все время немного разное. Деревья, мимо которых я прохожу, конечно же, не двигаются с места, но листья на них растут, меняют цвет и опадают. Рядом со мной идут люди, которых я никогда раньше не видела, но я без труда понимаю, что все это люди, и даже могу определить их пол, примерный возраст и зачастую настроение. Возможно, в наш район прилетела новая птица, но я сразу же опознаю ее по звуку ее пения. Хотя я постоянно вижу и слышу что-то новое, я едва ли осознаю уникальность этого опыта, поскольку он вписывается в мои общие представления о мире. Деревья, птицы, люди и машины – все это вписывается в рамки категорий, объекты из которых я ожидаю увидеть перед собой.
Все объекты, входящую в одну категорию, обладают определенными сходствами, которые мы обнаруживаем несмотря на то, что между этими объектами присутствуют и различия. Перцептивное обучение происходит путем обнаружения и идентификации релевантных закономерностей, которым могут соответствовать взаимосвязанные нейронные контуры в мозге[236]. Именно нейронные контуры, а не отдельные нейроны отвечают за репрезентацию этих закономерностей, и каждый конкретный нейрон может входить в несколько разных нейронных контуров. Распознавание закономерностей в зрительной и слуховой информации требует не просто получить на вход сырой, необработанный сигнал и не просто пропустить его через первичную зрительную и слуховую кору: в распознавание сенсорной информации вовлечены сенсорные зоны и верхних, и нижних уровней. Когда Лиам и Зохра начали воспринимать новые зрительные образы и звуки, им пришлось классифицировать их по знакомым категориям, сформированным на основе информации от других органов чувств.
Когда я только начала видеть мир трехмерным, я шутила, что мое новое зрение стимулирует весь мой мозг. Я чувствовала себя бодрой, иногда даже слишком чувствительной не только к зрительной информации, но и к звукам и другой сенсорной информации. Я начала внимательнее слушать музыку и регулярно играть на фортепиано. Читая книгу Элхонона Голдберга «Креативный мозг», я поняла, что в этом ощущении, возможно, скрыта глубокая истина[237]. Голдберг предположил, что левое полушарие мозга особенно важно для хранения закономерностей и категорий. Однако, когда мы видим что-то непонятное, что не вписывается в закономерности, хранящиеся в левом полушарии, активизируется правое полушарие мозга. Если левое полушарие в основном работает с известными закономерностями, правое полушарие во многом связано с новизной и уникальностью[238]. Сначала я удивилась, как это может быть верно для зрения, ведь правое полушарие обрабатывает информацию с левой стороны поля зрения, а левое полушарие – с правой стороны; но ведь когда мы видим что-то интересное, мы смотрим на этот объект прямо, то есть он попадает прямо по центру нашего поля зрения и активизирует зрительные нейроны в обоих полушариях. Возможно, столь новое для меня трехмерное зрение стимулировало активность в моем правом полушарии, благодаря чему я испытывала это ощущение, как будто весь мой мозг встряхнулся в ответ на такую радикальную трансформацию зрения? Возможно, у Лиама и Зохры правое полушарие мозга было постоянно активно под воздействием новых стимулов, а когда они начинали узнавать то, что видели и слышали, новые нейронные сети могли формироваться в левом полушарии. Таким образом, когда мы учимся видеть и слышать, изменения происходят в обоих полушариях мозга.
Подростковый возраст – это время, когда мы ищем ощущений риска и новизны, и именно в этом возрасте Лиам и Зохра впервые испытали радикальные перемены в получении сенсорной информации[239]. Возможно, что в этом возрасте им было проще справиться с потоком новых ощущений, чем взрослым, тем более что они все еще находились на этапе формирования личности и поиска социальных ролей. Человек, который обрел зрение во взрослом возрасте, может превратиться из компетентного, продуктивного слепого человека в менее компетентного и менее функционального зрячего. Именно это и произошло с С. Б., который в пятьдесят два года обрел зрение благодаря операции по пересадке роговицы[240]. Ричард Грегори и Джин Уоллес писали, что до обретения зрения С. Б. был успешным коммерсантом: он был общителен и уверен в себе и необычайно гордился своими достижениями. Но когда он начал видеть, его достижения показались ему ничтожными, несравнимыми с тем, чего может достичь зрячий человек. Со временем он становился все более подавленным и замкнутым. Грегори и Уоллес писали: «Он сильно полагался на зрение, но у нас сложилось впечатление, что именно этот факт и подорвал его самоуважение». От Лиама никто не ждал, что в пятнадцать лет он будет работать, обеспечивать семью и брать на себя ответственность за близких: в его возрасте он все еще должен был осваивать повседневные навыки. У него еще не было профессии и карьеры. В результате у него было больше свободы и времени, чем есть у взрослого человека: он мог попробовать освоить новый навык, потерпеть неудачу, попробовать снова, исследовать что-то новое и сделать свое новообретенное зрение частью своей личности.
Тем не менее, и Лиаму, и Зохре пришлось подстраиваться под общество, рассчитанное на зрячих и слышащих людей. Увидев их в детском возрасте, вы могли бы и не догадаться, насколько они умны, способны и изобретательны. Глядя на лица, Лиам получал так мало информации, что никогда не смотрел людям в глаза, и он был слишком застенчив, чтобы говорить с незнакомцами. Зохра изучала людей очень внимательно, но ее речь было очень сложно понять. Оба они сумели подстроиться под наше видящее и слышащее общество, преуспеть в учебе и адаптироваться к новым ощущениям благодаря поддержке семьи, врачей и, главным образом, неизменной преданности Синди (мамы Лиама) и Нажмы (тети Зохры). Синди и Нажма не просто заступались за них, не просто поддерживали их и помогали им тренировать новые навыки: они также научили Лиама и Зохру дисциплине и придали им уверенности в себе, что было необходимо для успешного освоения навыков зрения и слуха.
Сегодня с таким трудом наработанные навыки, которые Лиам и Зохра приобрели дома и в школе, очень помогают им в жизни. С учетом того, насколько плохим было зрение Лиама и какой крупный кегль был нужен ему для чтения, ему было бы проще бросить читать печатный текст и научиться только шрифту Брайля. Но он освоил и то, и другое: он научился читать печатный текст в школе, а шрифт Брайля он по настоянию матери освоил на специальных занятиях. Многие люди, которые были слепы в детстве, но обрели зрение во взрослом возрасте, могут научиться узнавать печатные буквы, но не читать текст, даже если они свободно читают по системе Брайля. Лиаму очень помогло в жизни то, что теперь он легко читает и понимает даже мелко набранный текст.
Большинство детей осваивают язык, когда слушают речь других: именно поэтому глухой ребенок имеет все шансы так и не овладеть языком, но Нажма научила Зохру английскому языку через чтение. К трем годам Зохра овладела языком, и это было невероятное достижение, которое ей здорово пригодилось в жизни; однако в то время она еще не могла легко общаться с другими. Несмотря на многочасовые тренировки с Нажмой, речь Зохры едва было можно понять. Но когда Зохра получила кохлеарный имплантат и начала слышать свой голос, ее прекрасное владение английским языком позволило ей научиться говорить ясно и разборчиво.