Страница 19 из 58
Мы живем в мире, полном визуального шума. Чаще всего – например, когда мы смотрим на ящик яблок в супермаркете или на миску с салатом – мы не видим границы объектов полностью: ближние к нам объекты могут частично перекрывать задние, так что мы полностью видим только контур переднего объекта. Нам приходится достраивать невидимые части скрытых от нашего взгляда предметов.
«Мне кажется, что при описании предметов я часто опираюсь на линии и двухмерные, а не трехмерные формы», – сказал мне Лиам, и из-за такой интерпретации зрительной информации узнавать предметы становится намного сложнее, особенно когда они свалены кучей. Когда я показала Лиаму изображения, которые можно увидеть, как трехмерные, он видел их плоскими.
Например, в 2014 году я показала Лиаму знаменитый треугольник Каниша (Рисунок 5.1). На этом изображении большинство их нас увидят белый треугольник, направленный острием вниз, перекрывающий второй треугольник, направленный вверх. Черные фигурки, похожие на Пакмана, отмечают углы треугольника, направленного вниз. Других его границ мы не видим – они только подразумеваются, то есть мы воспринимаем иллюзорные, субъективные контуры[102]. В этой иллюзии особенно поражает то, что направленный вниз треугольник кажется выше и ярче второго треугольника, направленного вверх. Другими словами, мы видим эту иллюзию как трехмерную. Лиам видит, что здесь намечены углы треугольника, направленного вниз, но в середине изображения треугольник исчезает: он не видит яркий треугольник, который выделяется на фоне второго.
РИСУНОК 5.1. Треугольник Каниша.
РИСУНОК 5.2. Куб Неккера.
В школе Лиам научился рисовать куб Неккера, хотя рисовал он его строго определенным образом (Рисунок 5.2). Если он сосредоточится, то увидит трехмерный куб, но беглым взглядом он видит только несколько прямых на плоскости.
Точно так же на Рисунке 5.3 мы чаще всего видим сложенный гармошкой лист бумаги. Нам может показаться, что левая треть листа повернута к нам, а самая правая – по направлению от нас; но потом восприятие может измениться, и нам покажется, что самая левая треть листа отогнута назад, а самая правая – по направлению к нам. Лиам тоже мог увидеть оба эти варианта, но он видел и третий: плоский рисунок с ломаными линиями сверху и снизу.
РИСУНОК 5.3. В какую сторону сложен лист бумаги?
РИСУНОК 5.4. Разрозненные фрагменты на левом рисунке приобретают новый смысл, когда мы переводим взгляд на правый рисунок.
Именно поэтому, когда спустя два года я прислала Лиаму картинку, представленную на Рисунке 5.4, его реакция произвела на меня сильное впечатление. На левом рисунке мы видим много непонятных фигур, которые не сразу складываются во что-то узнаваемое – но вот на правом рисунке кое-что можно узнать. Если вы не разобрались, вот вам подсказка: здесь изображено несколько копий одной и той же буквы. Теперь вы наверняка смогли различить здесь несколько букв В, частично перекрытых черными разводами. Те части буквы, которые мы видим за черной кляксой, совершенно идентичны тем фигурам, которые представлены на левом рисунке – однако увидеть буквы на левом изображении очень трудно. Забавно, что именно черные разводы, которые заслоняют часть фигур, помогают нам увидеть, что из этих разрозненных фрагментов можно составить буквы В.
Мы видим буквы В на правом рисунке, но не на левом, потому что при анализе правого изображения мы иначе воспринимаем границы объектов. На левом изображении мы видим фрагменты букв В, и контур каждого фрагмента обрамляет сам этот фрагмент, и в итоге они не составляют в нашем восприятии буквы В: мы воспринимаем каждый из них по отдельности, в одной плоскости. На правом изображении мы относим общие границы между черными и заштрихованными зонами к черным разводам. Из-за этого мы начинаем воспринимать заштрихованные фрагменты как части более крупных фигур – букв В – которые продолжаются под черными разводами. Когда мы приписываем общую границу черным линиям, разрозненные фрагменты под ними соединяются в узнаваемые буквы[103].
РИСУНОК 5.5 Если слить эти два изображения в одно, скосив глаза к центру, то внутренний круг выступит перед внешним. Если слить изображения, направив глаза параллельно – как бы глядя далеко сквозь страницу – внутренний круг должен оказаться за внешним.
Когда я прислала Лиаму эти два изображения со скрытыми буквами В и спросила его, что он видит, он ответил, что на левой картинке видит отдельные фрагменты, но на правой через некоторое время получилось разобрать буквы В. Таким образом, Лиам видел, что черные разводы составляют одну плоскость, а серые фрагменты – другую. Когда он увидел, что границы на правом изображении составляют часть черных разводов, он смог дополнить недостающие контуры букв В. Он интерпретировал эту картинку как трехмерную. Этот навык должен был помогать ему распознавать предметы в реальности, даже когда они были частично скрыты другими предметами.
Разумеется, мир намного проще воспринимать трехмерным тогда, когда мы и видим его в трех измерениях, то есть при помощи стереоскопического зрения. Поскольку объекты обычно имеют определенную протяженность в глубину, для их узнавания может быть нужно не просто видеть их контур, но и воспринимать удаленность от нас каждой точки на этом контуре, и именно в этом помогает стереоскопическое зрение. Когда я сама приобрела его, меня поразило то, насколько все стало четким[104]. Контуры предметов проявились невероятно резко. То, что Лиаму было сложно различать фрукты и овощи в супермаркете и опознавать салаты в столовой, отчасти могло быть связано с его плохим стереоскопическим зрением.
Чтобы реализовать стереоскопическое зрение, оба глаза должны одновременно смотреть в одну точку пространства, а мозг затем должен обрабатывать полученную с обоих глаз картинку. В итоге мы получаем живое трехмерное изображение, на котором мы воспринимаем не только материальные объекты, но и пространство между ними. Дети демонстрируют навыки стереоскопического зрения уже в возрасте трех-четырех месяцев, что указывает на важность восприятия объемов для развития зрительной системы[105]. С другой стороны, дети только в шесть-семь месяцев начинают опираться на определенные ориентиры вроде перспективы и теней, чтобы рассчитать глубину объекта[106]. Некоторые специалисты по зрению предположили, что именно стереоскопическое зрение управляет развитием этих более поздних перцептивных навыков[107].
В детстве Лиам лучше видел левым глазом. Из-за косоглазия у него развилось двойное зрение и возникали ситуации, когда предметы в его восприятии накладывались друг на друга, поэтому его мозг начал подавлять информацию, идущую от правого глаза. Чтобы увидеть что-то правым глазом, Лиаму нужно было закрывать левый – но уже через несколько секунд ему становилось слишком больно смотреть. Еще во младенчестве он неосознанно начал временами закрывать правый глаз.
Когда летом 2010 года, через пять лет после операции, Лиам проснулся и обнаружил, что больше не закрывает правый глаз, это стало для него настоящим шоком. Лиам писал, что правый глаз смотрит «против моей воли». Поразительно, что смотреть правым глазом больше не было больно, но Лиаму этот опыт все равно казался «ужасным». Поскольку он больше не закрывал правый глаз, его поле зрения расширилось вправо, и вся эта новая информация ошеломила его. Он пытался прищуривать правый глаз, но долго так щуриться ему уже не удавалось. На следующий день эти перемены казались ему уже чуть менее невыносимыми, а через неделю он совсем к ним привык. Теперь переход от левой половины поля зрения к правой был для него незаметным.