Страница 18 из 58
Когда Лиам учился в колледже, ему поначалу понравилось играть в шахматном клубе, но со временем он бросил: он постоянно пропускал возможности для атаки со своей стороны и угрозы со стороны противников. Что-то похожее происходило и в его повседневной жизни, когда он не замечал людей и предметы рядом с собой, и ему не нравились видеоигры, где ему приходилось защищаться от сыплющихся со всех сторон атак. Из-за всего этого он задумался: возможно, он плохо обрабатывает информацию с периферии зрения и плохо распознает общие пространственные структуры; а кроме того, возможно, у него слабо развита веретенообразная извилина.
Острота зрения у новорожденного намного хуже, чем у взрослого, так что маленькие дети видят лица без особых деталей. Им может быть проще узнать лицо матери по периферическим деталям – например, по прическе и цвету волос – нежели по таким особенностям, как, например, расстояние между ее носом и губами[99]. Лиам тоже опирался на периферические детали, чтобы узнать свою собственную мать, и именно поэтому он никогда не разрешал маме носить головные уборы. Однако дети с возрастом начинают различать на лицах людей больше деталей; Лиам же начал видеть такие детали только после установки интраокулярных линз. Даже после операции он с трудом узнает лица: ему проще узнать кого-то по фотографии или в телевизоре, нежели в реальной жизни.
Возможно, здесь важную роль также играют привычки. Поскольку до операции черты человеческих лиц, включая форму губ и носа и их пространственную конфигурацию, для Лиама были размыты в одно пятно, они были малоинформативны. Даже если он родился с желанием смотреть на человеческие лица, его детский опыт не мог подкрепить эту привычку. В колледже Лиам, который никогда не отступает перед трудностями, решил выучить американский жестовый язык, построенный на движениях рук и мимике, а не на звуке. На этих занятиях его зрительные навыки подверглись суровому испытанию. Однажды студентам предложили посмотреть видео, где у героя был такой сильный нервный тик, что они постоянно отвлекались от его жестов – но Лиам этого вовсе не заметил. Остальные студенты были просто поражены. Как писал Лиам, они завопили: «Да КАК ты ВООБЩЕ мог этого НЕ ЗАМЕТИТЬ?!?!» Отчасти его проблемы с распознаванием лиц могут быть связаны с тем, что он не смотрит на лица автоматически.
Одним из первых людей, которых Лиам узнал своим новым зрением, был его преподаватель – профессор Джо. Вот что Лиам написал доктору Тайксену в 2012 году: «У Джо черные волосы с проседью и усы. Волосы я узнаю лучше, чем лица; особенно если волосы и растительность на лице не одинакового цвета (даже если я не могу их точно описать, когда я отворачиваюсь). Так что, когда я автоматически узнал его на территории кампуса вне занятий, я должен был ему сказать, как это для меня важно и что он первый человек, которого я смог узнать».
Внешность людей Лиам распределяет по категориям в зависимости от тех особенностей, которые он видит лучше всего (короткие или длинные волосы, в очках, без очков – и так далее). Ему кажется, что иногда эти категории позволяют ему улавливать сходство между людьми. Так было, когда Лиам смотрел видео и увидел на нем человека, который был похож на доктора Тайксена. Он сказал об этом матери, которая почувствовала невероятное облегчение. Синди подумала, что человек на видео кого-то ей напоминает, но она не могла понять, кого именно. Так как этот человек был сильно моложе доктора Тайксена, Синди не связала их; Лиам же незамедлительно увидел сходство.
Многие люди с лицевой агнозией с трудом распознают лица, но без проблем воспринимают их выражения – однако Лиам испытывал сложности и с тем, и с другим. Через восемь лет после операций я показала Лиаму мультяшные лица, отражающие самые разные эмоции – счастье, удивление, сомнение, неодобрение, замешательство, страх и печаль. Лиам сказал мне, что он по-честному понимает только счастье и печаль. Возможно, эта проблема отчасти связана с тем, как Лиам смотрит (или не смотрит) на лица? Я читала одну поразившую меня статью о женщине С. М., у которой очень редкая болезнь уничтожила миндалину – структуру переднего мозга, связанную с переживанием страха[100]. С. М. не демонстрировала нормальные реакции страха, но была феноменально доверчива и дружелюбна. Она могла нарисовать лицо, на котором были написаны счастье, печаль, гнев или отвращение, но она не могла нарисовать испуганное лицо, – и точно так же она не могла распознать испуг на фотографиях.
Чаще всего мы определяем выражение лица по глазам. Когда ученые отследили движения глаз С. М. во время просмотра фото, они обнаружили, что она не смотрела на глаза. Многие эмоции, например счастье, можно определить по губам, но, чтобы увидеть страх, нужно смотреть на глаза. Если стереть с лица человека глаза, испытуемые в контрольной группе теряют способность узнавать испуг. Поразительно, что когда ученые попросили С. М. смотреть прямо на глаза людей на фотографиях, ее умение распознавать страх выросло до нормального уровня.
В отличие от С. М., Лиам не страдает от неврологических проблем – однако, он тоже может не узнавать некоторые выражения лиц, поскольку в детстве он почти ничего не видел и из-за этого не привык смотреть на глаза и лица людей. Однако если Лиам посмотрит вам прямо в глаза и начнет придирчиво изучать ваше лицо, такое внимание может заставить вас нервничать. Младенец может смотреть на вас пристально, но взрослые чаще всего так не делают. Чаще всего мы находим между этими крайностями золотую середину, уделяя людям достаточно внимания, но не столько, чтобы нарушить их спокойствие. Возможно, Лиаму проще узнавать людей на фотографиях и по телевизору потому, что он может спокойно изучать их, и они не будут знать, что подвергаются такому пристальному вниманию.
В своей книге «Эмма и я», Шейла Хоккен пишет, что ее лицо стало более подвижным, выразительным и живым после того, как она обрела зрение и увидела выражения лиц других людей[101]. Когда я впервые встретилась с Лиамом, он не смотрел на меня прямо, его лицо почти не меняло выражение, и он говорил тихо. Но с того дня он стал оживленнее, и на его лице часто появляется широкая улыбка. Впрочем, если вы замечаете чувства других людей по выражению их лица, это значит, что и они замечают ваши: застенчивый человек вроде Лиама от этой мысли может почувствовать себя неуютно.
В зрении Лиаму важнее всего то, насколько оно помогает ему в повседневной жизни. В своем круге общения в Сент-Луисе он чувствует себя комфортно, и он не сильно переживает из-за слабых навыков узнавания лиц. Лиам предпочел сконцентрироваться на других аспектах зрения, чтобы жить самостоятельной, насыщенной жизнью.
Глава 5. Искать и находить
В 2012 году, когда Лиам учился в колледже и еще жил в Колумбии (штат Миссури), они с матерью и братом поехали в Оклахому навестить его бабушку. Тогда Лиам в одиночку отправился в супермаркет за продуктами. «Поход за продуктами для меня – это тихий ужас, – писал Лиам доктору Тайксену. – Я не знаю, куда мне смотреть, не знаю, как нужный мне товар будет выглядеть на полке, я не помню, как этот товар выглядел, когда я покупал его раньше… Овощи и фрукты я вообще не узнаю. Я вижу, что они все разных цветов, но в то же время они выглядят так, как будто они все одного цвета и одной формы, – еще одно противоречие».
С похожими проблемами Лиам сталкивался в столовой, где ему было нужно различать разные блюда и выбирать то, что ему нужно. Фруктовые салаты или блюда из риса для него были беспорядочной мешаниной форм и цветов. В 2013 году Лиам поступил в Университет Вашингтона в Сент-Луисе на программу пост-бакалавриата, и тогда он писал о своих «экспериментах» в университетской столовой. Он не мог прочитать вывешенное на стене меню, но чувствовал, что ему нужно быстро сделать выбор, чтобы не раздражать работников столовой, так что в первые несколько недель он питался преимущественно салатами, причем он опознавал не все из них и частенько ел что-то совершенно для себя загадочное. Лиам – находчивый молодой человек, так что он нашел в интернете список блюд, предлагаемых в столовой, и начал опираться на него. Эта стратегия отлично работала до тех пор, пока один раз он по ошибке не попросил блюдо, которого в столовой не было. «У нас есть только то, что вы видите перед собой», – сказали ему сотрудники.