Одинокий рейд

Уже не там, а где-то здесь, и не когда-то. А сейчас

Станет тесен весь мир и не вдруг, Посмотри, свою скуку убей, На Вселенную — ту, что вокруг. Я её подарю всю тебе.

Ощущение полной беспомощности и паники Терентьев выдавил из себя едва ли не насильно. Боясь коснуться глаз, после неконтролируемого о́ра (оправдывало, что в основном злого мата, а не скулежа) командир быстро провёл перекличку в ходовой рубке, уточняя дееспособность офицеров.

Естественно, сыграли «боевую тревогу», управление кораблём взяла на себя новая вахтенная смена. Пострадавших (их было немного — весь экипаж находился в закрытых помещениях) офицер медицинской службы отправил в медицинский блок. Несмотря на протесты медика, командир оставался в рубке, отдавая распоряжения.

— Радиотехнические средства, — Терентьев спрашивал, морщась — ему на лицо делали повязку, — ЭМИ было?

— Тестируем — импульс лишь лизнул. В целом локаторы и гидроакустическая аппаратура в норме, — офицер радиотехнической службы продолжал сверяться с показаниями на мониторе, — датчики поймали немного гамма, но если это и был ядерный взрыв, то какой-то недоделанный. Сейчас восстанавливаем системы связи.

— Реактор?

— Стабильно.

— Что с людьми?

Фельдшер-старшина, хлопотавший вокруг командира, увидел, что на него уставились вопросительно, слегка растерялся.

— Пономарёв говорит, что поражение сетчатки не сильное, — нашёлся штурман, — не больше, чем от сварки. В целом прогноз положительный. Сутки на восстановление. Вас сильней всего с вестовым ожгло. Остальные отделались легче.

— Вспышка была короткой. Хотя матрица видеорегистратора имеет повреждения, удалось приблизительно установить и интенсивность по зафиксированному изображению, — и, предвосхищая вопрос Терентьева, офицер службы БЧ-7 [15] уточнил: — Там ни черта не разобрать, кроме вспышки.

В рубку стремительно влетел Скопин, прижимая к глазу влажный тампон. Вероятно, слишком влажный, потому что по щеке у него стекала тонкая струйка бесцветной жидкости.

— Командир! Надо в лазарет, пусть Пономарёв обработает глаза, — начал он с ходу. Увидев на лице Терентьева недовольную гримасу, наклонился к уху: — Коля, надо! Ты же не хочешь потерять зрение.

— Ты как?

— Я нормалёк! Я вообще на тот момент карандаш обронил. Левый слегка пощипывает и всё!

— Что за бортом?

— Тишь да гладь, если не считать штормовой погоды.

Скопин взглянул на связиста, вздёргивая головой в молчаливом вопросе. Тот также молча, поглядывая на экран, отрицательно покачал головой.

— Связи нет, ни «джи-пи-эс», ни «глонасс».

— Восстано́вите работоспособность — свяжитесь и доложите о нештатной ситуации.

— Само собой. Только странно всё как-то, — озадаченно проронил старпом, — прям такое впечатление, что нас перекинуло… перенос ети его.

— Что? — не понял Терентьев. — Какой нахрен ещё перенос?

— Да шутка, конечно, — тут же осадил Скопин, но без намёка на веселье. Скорей даже зло. Бросил короткий взгляд в сторону консоли с мониторами. — Координаты пока не установили. Вот только погода! Штормит как-то… по-другому. Даже запах у моря иной. Вот и лезет всякий бред, как в любимых книжках моего племяша. Про этих, как их… вспомнил — попаданцев. У нас тут кое-кто из любителей подобного чтива уже выдвигает версии, что либо в Отечественную забросило, либо в русско-японскую. А то и вообще нашего «Петра Великого» к Петру Первому с его «флоту быть!».

— Упаси от самодура, — неожиданно пробурчал Терентьев, готовый уже поверить в любой сценарий. Его, видимо, слегка подташнивало, и он туго соображал. — Ладно! Ты за главного. Без авантюр. Обо всём докладывать. Я в лазарет. Как мне…

Опершись о подлокотники кресла, он осторожно встал.

— Так, парни, — старпом обратился к двум матросам-контрактникам, что пришли с ним, — командира сопроводите в медчасть. Только аккуратней, лихоманы.

«Ерунда всё это! С переносом в русско-японскую пятого года, и уж тем более с петровской эпохой», — казалось, Скопин был разочарован, принимая обработку данных с постов радиотехнического контроля.

Часть приёмопередающих блоков были оперативно заменены, и корабль снова полноценно обрёл способность видеть, слышать и активно заявлять о себе.

— Товарищ капитан второго ранга, — доложил вахтенный, — все требования по восстановлению связи с оперативным центром ГШ выполнили.

— И?

— Ответили, но полной абракадаброй. Может, попробовать по открытому каналу?

— Пока погоди. Осмотримся сначала, — не стал спешить старпом, — чёртова темень и тучи, даже на звёзды не взглянуть.

— Радиоэфир очень насыщен, даже на коротких волнах, — через двадцать минут отчитывался командир БЧ-7, — более того, по конфигурации сигналов предполагаю на орбите широкую орбитальную сеть.

— Американцы? Наши?

— По радиоэлектронным профилям идентифицируются и наши, но коды другие. Запасные, аварийные и прочие. Попробовал несколько схем связи, в том числе через узел связи «Марево».

— И чего?

— Подтвердили приём и сразу: «Вы кто?» Я тоже в открытую — код корабля и название. Они — «повторите». Я и…

— И чего?

— Да там вроде салабон сидел, а потом влез какой-то «мат-перемат» и послал куда… в общем, говорит, «передавай привет дяде Сэму». Может, подождём чутка, и шестнадцатый канал используем?

— А у нас серьёзная авария? — не согласился Скопин. — Давай не будем заниматься торопистикой. Ща по аварийному каналу выйдешь, и набежит целая свора не пойми кого.

— Разрешите доложить!

Прослушивать, в том числе и УКВ-эфир, Скопин посадил молодого парня-срочника. Тот знал ещё пару иностранных языков, помимо доминирующего в последнее время английского, и мог выудить что-либо проясняющее из вещаний многочисленных радиостанций.

— Разрешите доложить! — ещё раз повторил матрос, видя, что занятые важным офицеры не обратили на него внимания.

— Ну.

— Товарищ капитан второго ранга, — матрос стащил наушники только с одного уха, продолжая крутить ручку резистора настройки, — вы, по-моему, правы — это похоже на перенос.

— Мотивируй.

— Можно сказать о сегодняшней дате — первое или второе мая. Год… даже в новостных каналах не называют, я пока не услышал — но дайте время. А вот судя по музыке, хотя тут много латинской темы — это всё же ретро какое-то.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовавшись, Скопин потянул к себе наушники.