Лагерный пахан

И снова черт в голове дернул за «поводья» – Трофим взбеленился.

– Будет!!! Никуда ты от меня не денешься, поняла!.. Лучше застрели!!!

В истерическом исступлении Трофим рванул на себе рубаху, сорвал ее с себя. Немного подумал, бросил ее под ноги и принялся топтать. Глаза бешеные, у рта пена. Кристина смотрела на него, не скрывая своего презрения. Но на спуск не нажимала...

Кто-то схватил его за одну руку, затем за вторую. Трофим решил, что это кто-то из соседей, дернулся, пытаясь вырваться. Но сила захвата лишь увеличилась. А затем чья-то рука обхватила его голову. Его сбили с ног, больно ткнули носом в пол. Только тогда он понял, что соседи здесь ни при чем...

Глава 3

Трофим открыл глаза. Женская туфля на высоком каблуке, лодыжка, колено, бедро... Красивая ножка, даже в тумане перед глазами видно, что загорелая. Черная юбка натянута на ноги, но ее длины не хватает, чтобы закрыть и половину бедра... Юбка, кофта, слегка обрюзгший подбородок, полные щеки, синеватые лапки сосудов на массивном носу. И глаза – маленькие, злобные и наглые.

– Ну чего уставился? Буркалы сломаешь!

На него смотрела женщина с ладной фигуркой, но корявым лицом. Потрепанная, затасканная. Но зубастая. Дрянь.

Трофим медленно поднялся с заблеванного бетонного пола, качнулся, пытаясь удержать равновесие. Распухшее от побоев лицо, заплывший глаз, кости трещат, почки болью взывают о пощаде. Темный коридор за решетчатой стеной, скамейки вдоль шершавой стены, под потолком яркая лампочка со специальным защитным колпаком. Даже одной извилины бы хватило, чтобы сообразить, где он находится. Клетка ментовская, «обезьянник», куда суют «погорельцев» сразу после задержания. А лицо всмятку и тело вперемолку – ясен пень, менты постарались, душевно отбуцкали, ничего не скажешь...

Он напряг память. Да, были менты. Скрутили его, связали, навешали люлей для приличия и засунули в машину, доставили в отделение – а здесь «пивком» угостили, больно по почкам били, гады. Так больно, что лампочка в голове потухла. Только-только включилась, и то в треть накала. Каша под черепной костью, в душе куча дерьма.

Пинали его менты тут, в этой камере. И никакой бабы здесь не было. Видать, потом подсунули... Трофим навис над ней, зловеще полыхнул взглядом.

– Ты на кого пасть разинула, тварь?

Женщина стушевалась, испуганно потупила взгляд... Никакая она не зубастая. Уж Кристине точно в подметки не годится. Та бы не менжанулась, а у этой поджилки от страха затряслись. Хоть сейчас бери за волосы да на лавке раздвигай – все сделает, даже не пикнет... Но менты, возможно, только того и ждут. Потому и подсадили к нему бабу. Их дежурка должна находиться рядом, дверью выходить на камеру. А в двери, как правило, окошко, откуда можно наблюдать, чем занимаются в «обезьяннике». Может, какой-нибудь рукоблуд уже пасет «погорельцев» в ожидании развратного действа...

Трофим ухмыльнулся, сел на лавку напротив соседки. По привычке охлопал карманы рубахи в поисках сигарет. Но нет ничего, ни рубахи, ни курева. И в джинсах пусто... Но в камере витал табачный дух, он улавливался даже распухшим носом. Кто-то совсем недавно курил. Ясно кто... Он пристально глянул на сокамерницу, жестко усмехнулся.

– Только не говори, что у тебя нету...

Она все поняла, торопливо полезла в лиф кофточки, достала оттуда сигарету и зажигалку, протянула ему.

– «Дорожные»... – прочитал он на облатке. – Значит, в дорогу. Типа, на посошок... Откуда смоль? – дерзко хмыкнул он. – Менты оставили? И чем ты их отблагодарила?

– Чем надо.

– Может, и мне спасибо скажешь, а? Мне ж воли долго не видать, а на крытом «спасибо» не говорят. Да и некому. Там одно мужье, а бабы только снятся...

– Разжалобить хочешь?

– Ага, в жилетку тебе поплакаться... Где там твоя жилетка?

– Где надо!

– Как зовут хоть?

– Нина.

– Оп-ля! Нинка как картинка с фраером гребет... – разыгрался Трофим.

Подсел к ней, обнял за плечи... Нинка была похожа на Кристину примерно так, как чудовище на красавицу. Волосы черные, спутанные, лицо даже на третий сорт не тянет, дешевым пойлом от нее несет и табачной перекисью. Зато ножки какие, да и под кофточкой есть что пощупать...

Кристина осталась в прошлом. В настоящем только Нинка. Видно, что шалава подзаборная, но уже скоро не будет и этого. Завтра утром спустят в подвал, сунут в камеру предварительного заключения, там уже никаких баб...

– А я Трофим... Нормальное имя, да? Влюбиться можно?.. Полюби ты меня, Нинка!..

Дурачился он неспроста. И это не заигрывание, а своего рода самоуспокоение. Если весело, значит, жить можно. Даже если это искусственный кураж, все равно дышать легче...

– Ну, не знаю, – гундосо, угрюмо произнесла она. – А почему тебе воли не видать? За что ты здесь?

– А ты?

– Да пьяная шла, а тут мусора... Козлы...

– Не то слово... А я...

Трофим запнулся, лицо его потемнело, взгляд налился свинцом... Он еще не в тюрьме, но уже за решеткой, здесь нельзя никому верить, и душу открывать первому встречному негоже. Вообще нельзя откровенничать, потому что менты хитры и коварны, на любую пакость способны... А наседок-стукачей убивать надо...

– Что ты? – неосторожно поторопила его Нинка.

Впрочем, она уже и без того выдала себя с головой.

– Да лишку дал, – подобрел, для того чтобы сбить ее с толку, Трофим. – Ну и с ментами поцапался... Ничего такого. Но ты же знаешь, какие они, нет вины – что-нибудь придумают. Им бы человека посадить...

– Ну да, – кивнула она.

– Так ты любить меня будешь?

Трофим бесцеремонно облапил ее большую, но мягкую и обвислую грудь.

– Так сразу? – Как будто какая-то пружина сжалась в ней.

– Ну а чего... А потом поговорим... Я тебе все расскажу...

Его рука полезла к ней под юбку, и ее пружина разжалась, ноги разошлись, нет, разбежались в стороны, как кошка с собакой... Зеленый свет, жми на газ...

Трофим жал как одержимый. И плевать, что за ними наблюдают менты. Пусть извращаются, если они такие похабники.

Отвалился от использованного тела, натянул штаны. В настроении диссонанс – с одной стороны, хорошо, с другой – тошно. Не та баба Нинка, чтобы в кайф... Да и она, похоже, ничего не поймала. Для нее раздвинуться – что до ветру сходить... Шлюха. И наседка, курва ментовская...

– Хочешь знать, на чем я погорел? – злобно ощерился Трофим. – А суку одну придушить хотел. Знаешь, как?

Он резко, одной рукой обхватил ее шею. Но душить не стал: передумал.

– На мусоров, тварь, работаешь? – шипящим голосом спросил он.

Но ответить она не успела: к решетке подскочили менты. Угрожающе щелкнул замок под напором ключа, со скрипом открылась дверь, с хрустом опустилась дубинка на подставленные руки.

Трофим успел закрыться от одного удара, но второй обрушился на незащищенный затылок. Треск в ушах, фейерверк в глазах, сознание поскакало по полу как вывалившийся из корзины баскетбольный мячик. Еще удар, еще...

Он растекся по стулу, как медуза на прибрежном камушке. Не было сил удерживать тело в собранном состоянии. Почки болят, мышцы спины выкручиваются наизнанку, голова как будто чужая. И катастрофически не хватает воздуха...

Только что Трофим сыграл с ментами в слоника. Это их любимая забава – надеть на голову противогаз и пережать шланг. Выживешь, хорошо, будешь веселить мусоров дальше – это же так потешно наблюдать, как жертва с красной от потуг рожей, хлопая выпученными глазами, жадно хватает ртом воздух... Минут пять прошло, как с него сняли шлем, а легкие до сих пор гудят как кузнечные мехи: невозможно надышаться...

– Ну как, нормально? – хмыкнул один опер.

Он называл свою фамилию, но Трофим ее не запомнил. После скверной ночки его сознание напоминало трясущуюся на кочках тележку с низкими краями – что-то оставалось в ней, что-то выскакивало. Фамилия в одно ухо влетела, в другое вылетела, а звание осталось. Старший лейтенант он.