Хозяйка графских развалин

Боли почему-то нет, хотя по виду ран болеть должно.

Целительница, выдав новую порцию ругательств, направляет на жёлтого попугая новую порцию усыпляющей магии. Он шарахается, врезается в полог, запутывается, но справляется быстрее, чем целительница успевает его достать, и вываливается в коридор.

Амела бросается следом. Я — за ней. Зачем — не знаю. Порыв гаснет, словно батарейка села, и я приваливаюсь плечом к Гарету, потому что глаза закрываются.

Попугай уцепился когтями за полог, висит на пологе вниз головой. Слеза по-прежнему в клюве.

Увидев нас, попугай ловко переворачивается головой вверх, хвостом вниз.

— Нет, — шепчет целительница.

— Карр, — раздаётся вялое ворчание красного попугая.

Между тем жёлтый перехватывает слезу когтями и, ехидно покосившись на нас, проглатывает, как какой-то орешек. Глоть, и нет драгоценной слезы.

— Зараза, — выдыхаю я. Сожрал мои деньги! Большие деньги…

— Карр! — отвечает попугай с легко читаемым торжеством и самодовольством.

Амела опускает руку. Воевать с попугаем дальше никакого смысла. Она напоследок выдыхает пару ругательств и возвращается в комнату. Мы с Гаретом тоже. Снаружи остаются только двое караульных, и я невольно задаюсь вопросом, почему они не вмешались и не отобрали у попугая слезу. Не имели права трогать священную птицу или профессионализм хромает?

Жётый попугай впархивает в помещение как ни в чём не бывало и первым занимает голубую подушку, а уже очухавшийся, но всё ещё неуверенно держащийся на ногах красный оборачивается к целительнице и начинает на неё яростно каркать, аж надрываясь. Мне чудится, что он чуть ли не дурой её обзывает. Игра воображения, наверняка.

Сонливость окончательно отпускает — эффект от усыпляющих чар выветрился. Царапины начинают нещадно болеть. Я провожу по шее и заодно поддёргиваю обрывки ткани. Платье жаль.

Появляется господыня:

— Что здесь произошло?!

— Карр! — жалобно отвечает красный.

Целительница тоже собирается что-то сказать, но я опережаю:

— Жёлтая птица съела мою слезу солнца, господыня Имили Оти.

— Господыня Имили Оти, — Гарет несмотря на демонстративное игнорирование, обращается к демонице напрямую. — Моей супруге требуется помощь. Птица ранила графиню, когда отнимала слезу.

Господыня бросает на меня взгляд лишь мельком:

— Амела, будьте любезны, помогите леди Даниэлле, — она подхватывает красного попугая на руки, и тот как по волшебству перестаёт кричать, но продолжает ворчать и ругаться на своём птичьем языке.

— Карр, — высказывается жёлтый попугай и кокетливо выгибает шею. Он повернулся к нам левой стороной, видно только один глаз, и на долю мгновения кажется, что в глубине чёрного зрачка вспыхивает золотая искра. Хотя почему кажется. Точь-в-точь такая искра “жила” в слезе.

Господыня, нянча жалующегося красного попугая, с укором смотрит на жёлтого, но тот лишь пушит перья и откровенно красуется, причём, как мне кажется, не перед ней, а передо мной. Насколько уместно потребовать объяснений? Требовать мне никто не запретит — толку?

Меня отвлекает целительница. Амела подходит ко мне, осматривает борозды, после чего скрывается за одним из пологов.

— Церемонию придётся изменить, — выдыхает господыня.

Жёлтый попугай удостаивается гневного взгляда, и господыня, круто развернувшись, уходит, продолжая обнимать красную птицу.

Задавать вопросы бесполезно. А ведь их всё больше. У меня было две слезы. Почему красный не охотится за второй?

— Карр, — высказывается жёлтый, он перепархивает мне на плечо, и в этот раз цепляется за меня нарочито деликатно, добавляя уже с виновато-извиняющейся интонацией. — Карр.

— Леди, присядьте, пожалуйста, — возвращается Амена, неся в руках закрытую коробочку и непрозрачный флакон. — Простите, я не могу заживить раны, нанесённые священной птицей, только обработать.

— Понимаю, — соглашаюсь я. — Я надеюсь, хотя бы с порванным платьем проблему решить можно?

Целительница задумывается.

Только ответ выдаёт не совсем тот, который я жду:

— Леди, я подготовлю вас к церемонии. Храм для вас будет открыт через час.

Глава 29

Что?

Амела достаёт из коробки что-то похожее на пуховку пудры, щедро смачивает снадобьем из бутылочки и проводит по моим царапинам сверху вниз, стирает излишки крови, а свежевыступившая под действием зелья быстро сворачивается и образует корочку.

После чего целительница просто скрывается в неизвестности.

— Карр, — напоминает о себе попугай.

— Вот зачем ты сожрал слезу? — спрашиваю я у птицы, не особенно рассчитывая на ответ.

— Карра!

— Сожрала? Ты девочка?

— Карр.

— Это не отменяет факта воровства!

— Крр, — вздыхает она, не мы такие, жизнь такая.

У меня много вопросов к тому, как в целом проходит обещение. Если я иномирянка и памяти Даниэллы мне не досталось — простейшие вещи, которые я помню о своём мире в этом вызывают у меня сплошь белые пятна и чёрные дыры — то как я понимаю речь? Допустим, речь я получила при перерождении. Но как Гарет понимает демонов?! Я уверена, что слышу два разных языка.

Если я сейчас ещё и птичий вдруг освою…

Целительница возвращается не одна. С ней давешний парнишка-слуга, таскавший нам подушки, шестёрка воинов, три незнакомых демоницы, по нарядам которых их статус не определить.

Для небольшого помещения целая толпа — сразу становится тесно.

— Леди Даниэлла, прошу за мной, — одна из девушек обозначает лёгкий поклон.

Старший из воинов, не поднимая шлема, взмахивает рукой и снимает с Гарета магические путы, но свободой их жест и не пахнет. Двое воинов встают по бокам от Гарета и молчаливо намекают, что идти он может только туда, куда ему позволено.

Возражать бесполезно.

Я позволяю демонице себя увести, и по лабиринту каменных коридоров мы возвращаемся к вольеру с попугаями. Может, они хотят, чтобы я вернула жёлтую воровку в её гнездо? Она так и продолжает тихо-тихо ворковать у меня на плече.

Но нет.

Мы проходим мимо, спускаемся по узкой винтовой лестнице и оказываемся в немного странном пространстве. Выглядит оно как огромный зал с грунтовым полом, а по центру возведено подобие склепа, очень похожего на тот, который я видела в графстве. И, очевидно, это никакой не склеп, а храм.

Демоница, наконец, решает, что неплохо бы представиться:

— Леди Даниэлла, ко мне следует обращаться господыня Вея Кэм-Оти, я глава ветви Кэм. “Господыня Кэм-Оти”, без имени, тоже допустимо.

— Я рада знакомству, господыня Вея Кэм-Оти, — я проговариваю полное обращение не из уважения, а чтобы запомнить.

— Следуйте за мной, — повторяет она и прикладывает ладонь к двери.

Рассмотреть, какого цвета её татушки и сколько их, я не успеваю. Дверь открывается, и следующим касанием господыня зажигает зелёную подсветку. Снова цветочный орнамент обрамляет сюжетные рисунки, но в этот раз рассмотреть их мне никто не позволяет. Новая господыня словно нарочно идёт так быстро, что я могу думать только о двух вещах — как не отстать и как не полететь до низу носом вперёд?

— Гос… — начинаю я.

— Мы торопимся, — перебивает она.

Когда до низа остаётся совсем чуть-чуть, я спотыкаюсь. Жёлтая птица с негодующим клёкотом распахивает крылья, взбивает воздух и помогает мне удержаться на ногах.

— Карр, — высказывается она.

— Пфф! — фыркает демоница.

О чём они?

Коридор упирается в тупик, и демоница снова открывает дверь, но на этот раз ей требуется больше времени — на стене проступает гигантское изображение цветка, точь-в-точь такое, какое я видела на стенах храма в графстве, расцветает растительный узор, и лишь затем появляется проём, причём изображение цветка никуда не исчезает, и нужно пройти сквозь него.

— Раздевайтесь, леди, — сходу бросает демоница. — Перед ритуалом вы посетите храмовую купальню.

Ладно…

Я только за.