Страница 24 из 57
Впрочем, взгляд его прозрачно-голубых глаз был совершенно незаинтересованным. Тем не менее…
– Какая б вышла марина! Как «Взрыв корабля» Айвазовского. Знаете эту историю? Вот свезло старику, – забормотал инженер-художник то ли сам себе, то ли опять кому-то на донышке фужера. – Ради него был взорван устаревший 300-пушечный фрегат. Он, значит, с мольбертом и трубкой на Феодосийской набережной, а насупротив, в море, – ага! – Жорж чуть не расплескал остаток шампанского. – Виноват.
Он причмокнул губами, очевидно, подумывая: не долить ли? Но вдруг вспомнил:
– Но я слышал, минные заграждения были разомкнуты потому, что ожидалось возвращение «Прута»? – в водянистой голубизне глаз Жоржа, кажется, даже мелькнула искорка любопытства.
Глава 8
Версии и диверсии
Гибель «Прута». Официальная версия
Без комментария
Отсутствие минного заградителя «Прут», на борту которого находилось 750 вахтенных и глубинных мин, тогда как на всех прочих в совокупности их оставалось 800, было само по себе неоправданным ослаблением заградительных возможностей флота.
Тем не менее: «Телеграмма Ставки требовала немедленно отправить 62-ю пехотную дивизию на фронт, а так как батальон из Ялты шел бы 4 дня, то я послал заградитель “Прут”, как единственный в то время транспорт под парами (он только что был с флотом в море на маневрах). В моем распоряжении были годные для перевозки войск только “Прут”, “Кронштадт” и 4 заградителя. На заградителях, так же как и на “Пруте”, были мины, но более современные», – объяснялся потом Эбергард с морским министром.
Так что получается некое досадное недоразумение.
Бог весть что получилось: то ли Ставка поспешила чрезмерно, то ли флотское командование понадеялось на авось, если не пожадничало современных мин.
К пущему невезению, 4-й дивизион миноносцев, получивший распоряжение поддержать «Прут» в случае необходимости, пошел не прямиком к нему, а бросился наперерез вражескому миноносцу, на поверку оказавшемуся низкобортным ледоколом «Гайдамак». А после ввязался в бой с немецким линейным крейсером, шедшим уже от Севастополя.
Головному миноносцу «Лейтенант Пущин» досталось так, что лишь туман да военное счастье позволили избежать окончательной гибели…
Как бы там ни было, «Гебен» вырос из тумана перед заградителем как разрешение всех загадок последних часов, насыщенных тревожными радиограммами и отзвуками канонады.
Все сразу стало на свои места. И место «Прута» в такой диспозиции весьма напоминало плаху. Перед 280-мм и 152-мм калибрами германского крейсера заградитель был практически безоружным.
В 7.35, зайдя с правого борта, «Гебен» открыл огонь из 152-мм орудий.
«Прут» поднял стеньговые флаги.
Не рассмотрев их за дальностью, с поста Фиолент сообщили на центральную станцию службы связи: «“Гебен” стреляет в “Прута”. На “Пруте” поднят флаг о сдаче».
Немногим спустя с миноносца «Лейтенант Пущин», уже управляемого только машинами и уходящего в Севастополь, было получено радио: «“Гебен” обстреливает “Прут”. Помочь не могу, имею повреждения».
Впрочем, помогать к тому времени уже и некому было. Старый заградитель пылал, но упрямился – должно быть, сказывался мятежный дух участника восстания[14], – держался на воде в неутихающей буре разрывов, несмотря на пожар, грозивший взрывом арсенала мин.
Но еще большая тревога заставила хмуриться командира корабля, когда стрельба вдруг стихла. От громады германского крейсера отделились два силуэта и направились в сторону «Прута». «Ташос» и «Самсун» – два турецких миноносца.
– Открыть кингстоны, – буднично распорядился капитан 2-го ранга Г. А. Быков в латунную трубку машинного телеграфа.
Но и этого оказалось недостаточно. Старик «Прут» не спешил покинуть реестр боевых кораблей. На крыльях ходового мостика турецкого миноносца уже можно было разглядеть любопытствующих матросов, когда трюмы заградителя потряс взрыв – минеры подорвали дно корабля.
– «Если положение безвыходное, топитесь и уничтожьте секреты», – в то же время зачитал радист Георгию Александровичу радиограмму командующего флотом, на что тот лишь недоуменно повел бровью.
И то, русским морякам незачем было напоминать о героических традициях флота. Морская волна в эти минуты уже свободно плескала по палубе «Прута». Корабль уходил под воду. Судовой священник, престарелый иеромонах Антоний, уступив свое место в спасательной шлюпке раненому матросу, благословлял «братишек» во Христе с тонущего корабля[15]…
Комментарий-расследование, часть 1
Попытаемся с вековой дистанции, когда волны политических событий, накатываясь со всех сторон света, несколько размыли тенденциозность оценок, а информационная ситуация сделала более доступной некоторые документы и свидетельства, вернуться к событиям с 27 по 29 октября 1914 года.
Рано утром 27 октября адмирал Андрей Августович Эбергард выводит основные силы Черноморского флота в северо-восточную часть моря, к Каламитскому заливу, официально – для отработки совместных действий и проведения учебных стрельб. На этот момент действовало предупреждение Ставки Верховного главнокомандования о возможной торпедной атаке и постановке минных заграждений противником до официального объявления войны.
Документом не предписывались конкретные действия, но таковые не могли быть не разработаны штабом Черноморского флота (ни российские, в т. ч. эмигрантские, ни советские, ни германские, ни постсоветские источники особо не обвиняли его в непрофессионализме, а разработка нескольких вариантов планов обороны и наступления и есть профессиональный минимум для таких штабов). Детали этих планов, увы, доселе недоступны, но то, что они включали в себя и соединенные действия боевых кораблей, и минную войну, и береговую оборону, очевидно.
Выход большой эскадры ЧФ именно утром 27 октября – за несколько часов до выхода турецко-германского флота из Босфора – свидетельствует о бдительности русской разведки, возможно, что «стационара» в Константинополе, корабля «Колхида», и о правильной интерпретации разведданных.
Это могло иметь характер предупреждения (месяц тому назад, 28 сентября, выход русской эскадры к Босфору заставил «Гебен» со свитой без единого выстрела убраться в Константинополь), но могло быть началом активной фазы морской войны.
И вот к вечеру из Ставки, где, по-видимому, предполагали, что развертывание турецко-германского флота и его выход из Босфора еще не означают ничего большего, чем демонстрация или незначительная провокация, Эбергарду поступает приказ, запрещающий искать встречи с турецким флотом. В бой разрешалось вступать только в случае крайней необходимости и в порядке ответных действий.
Ослушаться такого приказа, да еще в военное время, означало не просто лишение должности.
Адмирал Эбергард приказывает эскадре почти в полном составе вернуться на главную базу, в Севастополь, оставив в море на траверзе мыса Херсонес дозор из трех эсминцев. И тем же вечером, то есть 27-го, отдает приказ о направлении в Ялту минного заградителя «Прут» с грузом в 750 мин. Якобы для того, чтобы перевести из Ялты в Одессу батальон пехоты.
Эта версия, с пояснением, что именно «Прут» был единственным «под парами» и мог осуществить транспортную операцию, повторялась затем неоднократно и самим Эбергардом, и многочисленными историками и писателями. Хотя повторялась зачастую с различными оценками: от «случайности», «непродуманности» до «полного идиотизма».
О том же, что основное задание «Прута», прием на борт полтысячи пехотинцев с оружием и амуницией, не было выполнено в соответствии с посланным «вдогонку» совершенно ясным и недвусмысленным приказом штаба ЧФ, упоминается мимоходом. Якобы «Прут», простояв ночь с 28 на 29 октября на внешнем рейде Ялты, рано утром отправился в Севастополь и в 7 ч. 35 мин. принял неравный бой с «Гебеном» западнее мыса Херсонес.
14
Восстания «Потемкина» в июне 1905-го.
15
Посмертно был награжден Георгием 4-й степени.