Конец изоляции

Голос подал второй фуражир:

– Наказание за убийство пóста – смерть. Это закон! Когда мы вернёмся с доказательствами, нам не нужно будет их вам предъявлять. Мы спалим эту сраную ферму до основания и вас, дикарей ебучих, спалим вместе с ней, понятно?

– Ещё раз повторяю вопрос, – снова сказал первый, жестом остановив соратника. – Что вы можете сказать в своё оправдание?

– Семье моей решил угрожать? С хуя ли нам перед тобой оправдываться, таракан ебаный? – вспылил папа. Папа был странный. Крупный мужчина, настоящий северный воин. Он всегда говорил конкретно, даже когда витиевато шутил. Это его и погубило. – Допустим, я убил его! А потом разрубил его на куски, чтобы посмотреть, из чего вы сделаны. И, чёрт побери, я был разочарован! Такое же мясо, нервы и кости. Поэтому я скормил его собакам!

Стас услышал короткий хлопок. Отец сделал два шага назад.

– Чё это? – спросил он, дотрагиваясь до серой кляксы на груди.

Она начала расти и вскоре сковала движения его рук и ног. Отец пошатнулся и свалился на землю беспомощной серой гусеницей. Мама подбежала к нему, крича:

– Коля! Остановите это! Вит, помоги!

Но дядя Виталя молча стоял в стороне, схватившись руками за голову.

Отец начал задыхаться. Весь он был покрыт этой странной живой тканью. Мама схватила его обеими руками. Сначала папа попытался улыбнуться, но его лицо быстро превратилось в гримасу боли. На лице вздулись вены. Он некоторое время держался, а потом закричал. Как и говорил дядя, сначала от боли, потом от ужаса, а потом – наверное от безумия.

И вдруг крик прервался. Страшное оружие перемололо тело его отца в кашу.

Стас заплакал, спустившись на землю, и зажал уши двумя руками, что было сил, но этот вопль, навсегда отпечатавшийся в его памяти, всё ещё оглушал его разум.

– Ах ты, ублюдок! – узнал он голос матери.

Его трясло, но он переборол себя и рывком вскочил, чтобы посмотреть, что происходит. Дядя Виталя стоял на коленях около абсурдно маленького биополимерного кокона со своим мёртвым младшим братом и плакал. Мама двигалась в сторону мужчины, пришедшего с фуражирами.

– Ах ты, паскуда, гнида, падла! – Стас никогда раньше не слышал от своей мамы такого.

Фуражиры выставили перед собой руки, не пуская её.

– Я не виноват в том, что сделал твой мужик! – оправдывался стукач.

– Уж ты-то знаешь, кто это сделал!

– Ты не виноват? – подал голос дядя Виталя. Он чуть не смеялся, говоря это. – Да с тобой теперь люди разве что говно жрать сядут – и то, только с лица твоей мамаши! На что ты рассчитывал? Сука… Ну как так… Колян, братишка…

Пока происходила эта безумная сцена, фуражиры о чём-то договаривались. Они почти синхронно опустили руки. Тот, кто говорил самым первым, сказал:

– Не смеем больше вас задерживать. Всего хорошего!

Стас никогда не видел, чтобы люди так быстро бегали. Точно быстрее ящерицы!

Пóсты скрылись, оставив своего сопровождающего беззащитным перед лицом неминуемой мести. Как только их след простыл, дядя Виталя сразу же выстрелил. Плохой человек упал и ещё долго ворочался на земле, жалобно и влажно сипя. Пока дядя Виталя разделывал его на шесть частей при помощи топора, мама плакала над трупом папы. Стас убежал в дом через заднюю дверь амбара, спрятался под одеялом в маленькой комнате и ещё долго лежал там один, запрещая себе плакать.

Совсем как сейчас.

А потом Стас спал и во сне видел, как во главе отряда фуражиров врывается в избу Петровых и без жалости разрывает их всех на куски.

###

Последующие недели состояли в основном из лекций и медицинских процедур. Их купали в какой-то мутной жиже, заставляли пить горсти таблеток; им делали инфузии и инъекции и засовывали различные предметы всюду, куда они только могли проникнуть.

Лена называла эти процедуры моральным надругательством. Но ещё больше ей не нравился процесс перевоспитания. Поначалу она ненавидела обучение и плохо справлялась с тестами, на что постоянно жаловалась Стасу – единственному человеку её возраста из всей группы. Выслушав её, он сказал:

– Вовсе не обязательно отвечать то, что думаешь на самом деле. Просто пойми, что им нужно, и дай им это. Тогда они от тебя отстанут и даже помогут. Им плевать, что ты думаешь, главное то, что ты говоришь.

Лена поджимает губы, резко выдыхает через нос, но всё-таки кивает.

– Может быть, ты прав, – говорит она. – Слушай, а почему ты хочешь быть фуражиром, Стас? Они же чудовища! Ты совсем не похож на убийцу…

– Я должен спасти свою мать из лап Петрова. Только фуражир может противостоять целому клану.

– Вот как! – говорит она. – Пожалуй, это крутой план!

А потом у них был секс. Быстрый, нервный, как будто в отместку всему миру. И больше это не повторялось.

Бывшие предместники теперь питались строго по расписанию и всегда по специально разработанной для каждого из них диете. Стасу повезло быть не привередливым в еде, но многие плевались.

– Не, ну это просто какая-то постная хуйня! – сетовал дядя Виталя. – Пóстная, ха-ха, ты понял? Ни вкуса, ни цвета, ни запаха, ни консистенции, чёрт-те что, а не жратва. Я бы им за это и в голодный год гроша не дал. И как они только здесь все не ухайдокались?

Им объяснили, что в ходе адаптации они получат возможность управлять вкусом этих брикетов при помощи силы мысли, но Стасу с трудом верилось, что такое возможно. Что до дяди Витали, то он отреагировал народной мудростью:

– Конечно мы их полюбим, сынок! Ибо как сделать человеку хорошо? Сделай ему плохо, а потом – как было! Пхаха! Достаточно пару раз покормить нас брикетами со вкусом дерьма, из которого они сделаны, если ты понимаешь, о чём я.

Стас не понимал, почему посты терпят дядю Виталю. Более того, со временем они стали относиться к нему с каким-то особым почтением. Завидев его, они замирали в ожидании, что же такое он теперь отмочит – и он мочил. Всем это нравилось, хотя в Москве Стас ни разу не видел, чтобы пост матерился. Ему даже пришлось спросить Марка, в чём дело, и отчего к его дяде сложилось такое особое отношение. Это было во время сеанса купания в странной медицинской жиже.

– Твой дядя Виталя – звезда! – сказал куратор, прогуливаясь босиком по бортику бассейна. – Таких, как он, здесь просто нет! Он первый человек, который прошёл биологическую адаптацию в таком возрасте! Ему невероятно повезло! После всех процедур он станет, можно сказать, вечным стариком. Людям в сети это интересно, ведь обычно иммигранты – люди до сорока лет, а все остальные выглядят молодо всю жизнь.

– Значит, перевёртыша можно узнать по возрасту, – заключил Стас, идя по дну. Жидкости было по грудь.

Марк смутился и остановился.

– Мы предпочитаем не использовать это слово. Человек, получивший гражданство, в правовом смысле во всём равен урождённому гражданину.

– Да-да, – сказал Стас, подгребая к бортику. – Конечно. Что ты там говорил про сеть? Не пора ли нас подключать?

– В вашем мозгу сейчас происходит работа нано-машин – биологических роботов, которые будут управлять работой нервной системы во время погружения в Квалиа. Этот процесс занимает некоторое время, машины должны размножиться и заразить буквально каждый нейрон ваших тел.

– Когда? – спрашивал Стас. – Когда я смогу сделать хоть что-то?

Марк увидел, как он сжимает кулаки.

– Я могу назначить анализы чаще. Как только концентрация переключателей в организме достигнет нужного значения, мы приступим. Ещё несколько дней.

– А когда я получу гражданство, чтобы потребовать спасти маму?

– У нас здесь не требуют, Стас, – сказал Марк. – У нас просят.

– Когда?

– Минимум месяц после подключения. Ты должен завести и обставить свою прихожую – я потом объясню, что это – а также встать на учёт в правительственных вселенных Квалиа и получить назначение на обучение. А потом нужно будет пройти дополнительный цикл лекций по параметристике, написать сочинение и дать новую присягу.

– Я уже сказал, что хочу стать фуражиром! – не унимался Стас.