Пурпурный рассвет. Эпидемия

– Пацан, мне нуж… кх… кх… в больницу надо.

– Я не могу. Простите, – Тимур попятился и запрыгнул в свою машину.

Авто завелось с третьей попытки и поехало со странным скрипом с правой стороны. Он не помнил, как выехал из поселка и доехал до поворота на Бетту в двух километрах. Страх, адреналин и стыд заглушили память. Где-то внутри понимал, что надо было помочь, но трезвый рассудок подсказывал, что мужчину уже не спасти.

Свернув на площадку у дороги, остановился и вышел из машины. Проверил колеса. Вроде все нормально, может, штангу какую погнуло, или тормозные диски повело от удара. В ремонте авто не разбирался, не доводилось сталкиваться, главное, доехать до дома, а там уже пусть хоть развалится. Закурив, глубоко вдохнул свежий ночной воздух. К горлу подкатил ком, и Тимура накрыло. Слезы хлынули из глаз. Плач сдавил горло, стало тяжело дышать. Рыдал взахлеб, как в детстве, и не мог остановиться. Переживание за родителей, собственная трусость, страх перед эпидемией прорвали заслон сдержанности. Сев на корточки, обхватил голову руками и плакал. Через три минуты дыхание постепенно вернулось в норму. Вскоре уже просто сидел и смотрел на пыльные камни, которые выхватил из темноты свет фар. Потерев лицо и выкурив еще одну, сел обратно в машину. До Геленджика осталось чуть больше тридцати километров.

26 июня.

23.49 по московскому времени.

В город въехал, полностью вернув самообладание. Даже больше. Вместе с финальным осознанием происходящего, пришла четкая определённость. Важны только он и его семья. Если не позаботится о себе и родных, это не сделает никто. Все остальное – потом. Нет больше государства, полиции, скорой, пожарных. Теперь они предоставлены сами себе, и никто не придет на помощь. Коридор его фокуса сузился, и стало даже легче. Отбросил все ненужное. Доехать домой, узнать, что с родными, принимать дальнейшие решения исходя из ситуации.

Знакомые улицы, но чужие, пустые, безжизненные и враждебные. Тимур ехал медленно, присматриваясь к каждому повороту, кусту и проулку, готовый к любому возможному варианту развития событий.Привычные дома, деревья и площадки сейчас виделись совсем по-другому, ни как что-то привычное, а как декорации фильма. Людей еще меньше, чем в поселках, уже почти не обращал на них внимания так же, как и на машины.

Родной район. Улица. Почти доехав до своего дома, остановился. Двадцать метров, и все. Он узнает, живы родители или нет. Другого варианта не будет. Ехать дальше не хотелось, глубоко внутри что-то подталкивало развернуться и уехать, и тешить себя надеждой, что они дома, и с ними все хорошо. Опустил голову, зажмурился на секунду, и нажал на газ.

Двухэтажный дом из красного кирпича, черные кованые ворота, краска снизу уже чуть поржавела, мама просила покрасить следующим летом. Света в окнах нет, лампочка над входом также не горит. Остановив машину на небольшой площадке перед домом, между самшитовыми кустами, вышел наружу, накинул ремень автомата на плечо и взялся за ручку калитки. От волнения подташнивало, стук сердца оглушал. Опустил ручку. Закрыто. «Может быть, они уехали? Решили пересидеть эпидемию у Кинёвых в Пшаде». Надежда, всегда она пытается найти себе лазейку в любой ситуации. Нет, надо проверить в любом случае.

Приподнявшись на носки, потянул за специальный рычаг, который открывал засов. Калитка бесшумно открылась. Во дворе чисто. Зад отцовского джипа виднеется в сумраке навеса. Малолитражки матери не видно. Собачья будка справа, пустая уже второй год, после смерти Блэка, немецкой овчарки, мать так и не решилась заводить нового питомца. Поднявшись на крыльцо, потянул за ручку. Входная дверь открыта. Внутри тихо и темно.

– Мам, пап! Это я, Тимур! – крикнул и переступил порог. – Мам, вы дома?

Тишина. Никто не ответил. Ни звука, только шумит холодильник и кондиционер в зале. Мама всегда его выключала, когда уезжали. Сердце сжалось в холодный комок.

– Папа?

Зашел в зал, тоже никого. Щелкнул выключателем, лампочка на потолке залила комнату теплым светом. Плед на диване скомкан, как будто кто-то на нем спал и не заправил. На небольшом столике ворох лекарств и таблеток.

– Мама?

На кухне тоже никого. Опять лекарства на столе. Полная раковина грязной посуды, над которой уже роем крутятся мухи. Пластиковые бутылки с водой, часть полная в упаковках, с дюжину пустых возле мусорного ведра.

– Папа?

Дверь из коридора между залом и кухней приоткрыта. Подтолкнул ее рукой и вышел на террасу, ведущую на задний двор. В прямоугольнике света увидел спину мужчины, сидящего на ступеньках. Футболка отца, но это не он. Слишком узкие плечи и шея, слишком тощая спина.

Эй? – неуверенно позвал, но человек не повернулся.

Опустил фонарик в пол и подошел ближе, дотронулся до плеча. Мужчина опрокинулся на бок. Отец, точнее то, что от него осталось. Папа всегда был крепким мужчиной, даже при невысоком росте, весил за восемьдесят килограмм – широкие плечи, мощные руки выдавали спортивное прошлое. Сейчас же перед ним ссохшийся труп, как высушенное на солнце яблоко.

Тимур сжал зубы до боли в скулах. Захотелось кричать. Опустился на колени, положил на тело руку и не убирал ее несколько минут. В голове только шум. Шум от страшной боли, намного страшнее, чем физическая. С ней ничего не сделаешь, не выпьешь таблетку, не сходишь к врачу.

– Пап… – тихо прошептал и заплакал.

Сел на ступеньки рядом с телом отца и просто сидел. Слезы текли беззвучно. Ненадолго забыл о матери, боль захлестнула его полностью, парализуя и забирая волю к движению. Просто сидел. Не думая ни о чем. Встать и куда-то идти не было никакого желания и казалось кощунственным. Еще раз посмотрел на отца и отвернулся.

«Надо похоронить, здесь, дома».

Тимур вытер слезы ладонью и повел фонариком по забетонированной площадке на заднем дворе. Прямо возле ступенек лежала лопата со следами засохшей земли.

«Нет, пожалуйста, только не это».

Медленно поднялся, уже зная, что найдет. Перешагнул через лопату и направился к нескольким деревьям, росшим возле сарая. Два персика и хурма. Родители посадили их, как только построили дом. Каждый год собирали урожай и потом, все вместе, закатывали в банки варенье – своеобразный семейный ритуал. Прямо под персиком вздымался небольшой бугор свежевскопанной земли. Притоптанная газонная трава вокруг. Пустая бутылка дорогого коньяка, которую отец хранил больше десяти лет в шкафу, откладывая на свадьбу сына. В холм у изголовья воткнут плоский камень из маминого сада камней, на серой поверхности дрожащая надпись углем – «Любимая».

[1] РД – ранец десанта, военный рюкзак, который используют вооружённые силы РФ.

[2] Лутер – термин, произошедший из видео игр, где «лут» – добыча, лутер – собиратель полезной добычи. Часто применялось в США во время восстания BLM движения.

Часть 2. Глава 2. Саша.

24 июня. Москва

Домашний бар выручил в который раз. Уже вторая пустая бутылка дорогого виски лежала возле дивана. Клубный транс играл тихо, но и этой громкости хватало, чтобы заглушить внутренние голоса. Он полностью голый, в миксе алкогольного опьянения и наркотического угара, танцует на диване. Мозг отключился. Приятное забвение обняло мягкими лапами, но иногда упускало, и он выскальзывает в реальность как скользкое мыло из рук в воду. После зыбкой пучины дурмана, физический мир встречал болью и страхом. Он начинал рыдать и выть, как раненный зверь. Жалость к себе, брошенному одному, душила. Но несколько глотков и дорожка со стеклянной столешницы, снова уносили туда, где хорошо и не больно. Не знал, который час, и не хотел знать. Просто танцевал, бродил по квартире, выходил на балкон и кричал. Орал во все горло, до хрипоты и срыва голоса. Просто потому, что ему хотелось. Воспаленный мозг накрывал волной возбуждения, и он жалел, что отправил девушек, приходилось справляться своими силами. Кто-то стучал в стены, посылал их в известном направлении и продолжал трип. Реальный мир пугал, там он никому не нужен, там он один, больше нет тех, кто прикроет, защитит и поможет. И ему теперь там не место. Хотелось остаться здесь, в приятном и таком привычном отстранении. Далеко за полночь ресурсы организма закончились. Включился механизм самозащиты, и он отрубился на полу. То ли уснул, то ли потерял сознание.