Пурпурный рассвет. Эпидемия

Руслан Темир

Пурпурный рассвет. Эпидемия

Пролог

“– Вы только не шарахайтесь, – сказал он. – Пусть вас не смущает размах.

Нужно дерзать, Том. Давайте напишем с вами конец света.

– Он выдержал паузу. – В натуральную величину.”

Эрнест Хемингуэй

Трасса Дон М4, где-то недалеко от Воронежа

27 августа

Скоро будет дождь. По-летнему сильный и, как обычно, на два – три дня.

Тугой порыв ветра, несущий запах озона и мокрой пыли, забрался под мотоциклетную куртку и приятно охладил изрядно уставшую от августовского зноя кожу. На горизонте, с юга, откуда принесло живительную прохладу, уже грохотало. Пора собираться в путь, иначе дождь застанет где-нибудь на трассе. Сделав последние глотки газировки, мужчина в запыленной одежде смял пустую банку и швырнул её в урну. Собака, копающаяся рядом с баком, встрепенулась, но тут же уткнулась мордой обратно, в ворох грязной бумаги. Без пятнадцати пять. До заката еще далеко, но вот надвигающаяся гроза торопит. Сегодня хочется остановиться там, где можно раздобыть электричество и горячую воду. Последний раз имел возможность нормально помыться не меньше четырех дней назад, все остальное время приходилось плескаться в водоемах.

Расстояние от Москвы до небольшого поселка на трассе Дон-М4 можно проехать за десяток часов, но он ехал уже дольше недели. Спешить некуда. Каждый город, поселок, деревня, любое место по пути, сулящее неплохо поживиться полезным скарбом, задерживали на несколько часов. Аптеки, военные части, отделения полиции, крупные торговые центры, спортивные и охотничьи магазины, все, где может находиться хоть что-то интересное. Первое время собирал вещи, имеющие ценность раньше, до "Пурпурного рассвета", но до конца осознав происходящее, начал выбирать то, что поможет выжить.

Сняв мотоцикл с подножки, еще раз осмотрел сгрудившиеся у дороги однотипные здания. Обычная стоянка на трассе. Возле широкой заасфальтированной площадки когда-то стихийно образовался перевалочный пункт. Обычно, до “Пурпурного”, здесь было людно. Дальнобойщики, пассажиры автобусов, торговцы и кидалы, постоянно появляющиеся в таких местах, как черти из табакерки. Музыка, запахи шашлыка, выпечки и выхлопных газов, бесконечные очереди в платный туалет, пыльные здания забегаловок. Сейчас здесь нет никого. Вообще ни души, только несколько собак и стаи обнаглевших птиц полноправно хозяйничают в пустых залах. Ветер гоняет целлофановые пакеты и бумагу по пустой дороге. Ни одной машины ни проехало за час. До эпидемии такие места массовых скоплений вызывали у него только раздражение – тот еще мизантроп, но сейчас ловил себя на мысли, что скучает по людскому гомону и суете.

Вложив капельки наушников, прокрутил колесо перемотки треков на старом и затертом айподе, остановился на любимой песне, прибавил громкости и надел шлем. Тишину прервал приятный голос Иэна Гиллана. Мотоцикл чуть вздрогнул, заурчал мотором, и дорога побежала под колеса.

На скорости за шестьдесят даже горячий летний воздух обдувал приятной прохладой. Быстрее ехать он опасался, можно не заметить внезапную преграду на дороге и свернуть шею, слетев с мотоцикла. Да и ехать вот так, никуда не спеша, останавливаясь сколько и где хочешь, раньше не приходилось.Он любил дорогу. Каждый раз, когда оказывался в пути, не важно, на чем и куда, попадал в другую реальность, застывшую между прошлым и настоящим. Когда тело перемещалось из пункта «а» в пункт «б», сознание освобождалось от оков насущных проблем, и мысли текли свободнее. Кому-то нужно прийти в храм, кому-то заниматься медитацией, для него же лучшим местом самопознания являлась дорога.

Прошло всего два месяца, а насколько кардинально изменилась жизнь. Шестьдесят дней между глубоким отчаянием и полным одиночеством. Восемь недель назад он метался, как попугай в клетке, пытаясь выбраться из очередного кульбита жизни. Новые проблемы, не первые, но, как казалось, последние. И не потому, что видел перспективы раз и навсегда покончить с этими качелями, а потому что в это раз глубина ямы, в которую залез, пробила все днища. Каждый год его преследовал определенный цикл: в начале мая начинались проблемы, в конце лета они решались. В этот раз все пошло иначе. Нет, проблемы начались, как обычно, в мае, даже раньше. И просто проблемами это не назовешь. Скорее – полный крах. Если до этого все передряги, по сути, были временными трудностями, требующими лишь приложить к ним больше усилий, то сейчас возможностей хоть немного всё исправить не было. Лишился работы, и на этот раз не по своей вине. Пока искал новую, влез в долги на приличную сумму. Но работы не было, банки безработному отказывали, долговая удавка сдавливала шею все сильнее и сильнее. Чтобы взять небольшую отсрочку и время для решения, уехал в Москву. Возможность просто сидеть дома, не дергаясь от каждого шага за входной дверью, снимает накопившейся стресс и дает пространство для маневра. Но за два месяца так ничего и не решилось.

Вся жизнь в тот момент походила на войну, каждый день он проигрывал и отступал, отдавая позиции, загоняя себя все дальше и дальше на дно. Каждый день вставал, выходил из съемной квартиры и шел то на встречу с новым кредитором, то на собеседование по новой работе. Все впустую. Люди, способные одним займом решить все его проблемы, в последний момент давали отказ. Эйчары и кадровики лишь читали резюме и кидали дежурное «мы вам позвоним». Деньги, отложенные на самый черный день, таяли, несмотря на всю его экономность. Надежда вернуть жизнь в нормальное русло исчезала с каждым днем. Перебрал все возможные варианты. Глубокой ночью, после десятка шотов алкоголя в каком-то баре, посетила мысль о суициде, но даже пьяный мозг отбросил её, как что-то мерзкое и пошлое. Каждый отказ и неудачное собеседование погружали все глубже в пучину безнадеги. Пока однажды утром, проснувшись, он не увидел небо с отливом ярко-сиреневого цвета.

Часть 1. Глава 1. Тимур.

22 июня

Новочеркасск, воинская часть

Сев на край свежевскопанной траншеи, Тимур положил лопату с затертым черенком и посмотрел на свои ладони. Еще несколько часов такой работы, и мозоли превратятся в кровавые. Сержант приказал прорыть траншею для прокладки труб до вечера, как это будет сделано, его не волновало. Земля каменистая и плотная, иногда приходиться поработать и ломом, и киркой. Хорошо еще, что глубина всего два штыка, дальше – твердая глина вперемешку с гравием. Положение усугубляет жара, днем воздух разогрелся до сорока, а ближайшая тень только под навесом в ста метрах.

Достав из кармана выгоревшего кителя пачку дешевых сигарет, он прикурил и глубоко затянулся. Табачный дым наполнил рот горьким привкусом. Если в армии просто присесть отдохнуть, то самое меньшее – услышишь отборную тираду в свой адрес, в худшем – отправишься дежурить на «губу», а пятиминутный перекур воспринимается абсолютно нормально. Тимур часто об этом думал и никак не мог понять: в чем привилегия медленного самоубийства перед простой передышкой?

Докурив, бросил бычок на дно, втоптал его в землю каблуком и взялся за инструмент. После нескольких часов работы казалось, что лопата весит раз в пять больше обычного.

В армии он был всего второй месяц, но уже ненавидел ее всеми фибрами. Забрали в мае, когда в родном городе на берегу Черного моря только-только начался летний сезон. Вместо того, чтобы купаться и знакомиться с приезжими девчонками, он потел, копаясь в земле словно крот. Повестка пришла оперативно, стоило только забросить университет, просто потому, что надоело учиться. Пропал стимул. Почти никто из знакомых, окончивших альма-матер ранее, в дальнейшем не устроился по профессии. Экономика, офис, белые рубашки, брюки со стрелками, галстуки и натянутая улыбка. Нет, это точно не его. Отец больше сорока лет отдал армии и Тимур, желая на него походить, с детства грезил носить форму. Патриотические фильмы, где бравые ребята в голубых беретах лихо стреляли из автоматов и раскидывали врагов в рукопашной, только разжигали в детском мозгу желание пойти под погоны. Но иллюзии быстро растворились еще на сборном пункте. Вместо спецназа или десанта, куда мечтал попасть, распределили в войска связи, под Новочеркасск. Сказали не подходит по физическим параметрам. С ростом сто семьдесят сантиметров и весом шестьдесят пять килограмм могли вообще в танковые войска отправить. В части оказалось попроще. Хоть он и был старше многих на два – три года, но из-за невысокого роста выглядел чуть ли не младше всех. Ярко выраженная не славянская внешность: “татарские глаза”, черные волосы и смуглая кожа, сыграли не в лучшую сторону. Хотя все твердили, что в армии нет национализма, но срочники всегда стремились разбиваться на мелкие группы либо по национальному признаку, либо по землячеству. Татарский язык он не знал, а для Геленджичанина выглядел слишком экзотично.