Страница 16 из 19
– Рязанцева… Ваш папа – который учил вас иностранным языкам – он, случайно…
Но задать свой вопрос он не успел: в дверь заглянула баба Дуня и потребовала:
– Давайте-ка, идите к столу. А то ночь на дворе, нам с дедом пора уж спать ложиться.
И Николай вышел следом за Ларисой из её каморки, отделенной от кухни дощатой перегородкой.
– Чем богаты, тем и рады, – говорила Евдокия Варваркина, выставляя на стол чугунок с остывшей картошкой в мундире, миску с прошлогодними солеными огурцами и уполовиненную буханку черного хлеба. – Уж не погнушайтесь, откушайте…
У Скрябина уже много часов маковой росинки во рту не было, так что нехитрым угощением он отнюдь не погнушался.
3
– Кто же это лоб-то вам раскровенил? – спросила Евдокия Федоровна, когда Николай закончил есть.
И он хотел уже выдумать какую-нибудь безобидную историю, но потом глянул на свой сверток, лежавший на полу, и понял: с ним так или иначе придется что-то делать.
– На меня напал кое-кто, – сказал он и подтянул круглый предмет к себе поближе. – Или, быть может, кое-что. Сейчас я вам это покажу, только вы не пугайтесь.
– А мы не из пугливого десятка, – усмехнулась бабка, однако от гостя своего несколько отодвинулась.
Приподняв своё многострадальное летнее пальто за рукав, Скрябин встряхнул его. И на пол вывалилась сморщенная, будто прокопченная голова: с растрепанными седыми волосами и с неровными ошметками кожи понизу шейного обрубка. Казалось, от туловища её в самом прямом смысле оторвали.
– Пресвятая Богородица, спаси нас!.. – закрестилась баба Дуня.
– Хотите верьте, хотите нет, но еще полчаса назад она, – носком ботинка Николай ткнул мерзкий предмет, – форменным образом пыталась меня покусать.
– Не покусать – кожу содрать, – будто с усилием выговорил старик Варваркин.
– Да, пожалуй, что так, – кивнул Скрябин и непроизвольно коснулся пальцами пластыря на виске. – Для вас, как видно, такие вещи не в диковинку?
– Мы тут всякого навидались, – ответила за мужа баба Дуня. – А вы, часом, не следователь будете?
– Следователь, – кивнул Скрябин, – из НКВД. Главное управление госбезопасности.
Лариса едва заметно кивнула – словно её ожидания оправдались. Дед Степан будто и не услышал его слов. А баба Дуня проговорила без всякого такта:
– Вот то-то я и вижу: в Макошине следователей нынче – как собак нерезаных. А что проку? Петраков Гришка – следователь, из Москвы целый выводок следователей понаехал, а людям после захода солнца из дому выйти нельзя!
– Евдокия Федоровна, ну, зачем вы так… – произнесла Лара – явно размышляя при этом о чем-то другом.
– А что – Евдокия Федоровна! – вскинулась та. – Нешто ты не знаешь…
Она осеклась на полуслове. Девушка, только что пристально глядевшая на неживую голову, вдруг сорвалась с места и ринулась в угол кухни, где была её выгородка.
– Куда ты? – воскликнула старуха. – Вот ведь шальная девка!..
Но Лара вернулась очень быстро – держа в руках какой-то альбом, похожий на фотографический. Усевшись рядом с Николаем, она стала торопливо переворачивать страницы, а затем издала торжествующий возглас и в раскрытом виде протянула альбом Скрябину. На картонной страничке красовалась приклеенная вырезка из какой-то дореволюционной газеты. И Николай начал вслух читать абзац, который был обведен красным карандашом:
– «Нам сообщают, что ввиду суровой зимы в окрестностях села Пятницкого появилось много волков. Было несколько случаев нападения на проезжавших и проходивших по дорогам людей. Один из таких случаев окончился трагически: напавшие волки загрызли одну крестьянку, причем от несчастной осталась одна голова».3
– Батюшки! – всплеснула руками баба Дуня. – Да как же я сразу-то не догадалась? Это же Матреша Вострикова, которую еще до империалистической войны волки заели! Только ведь она молодая была: лет двадцати пяти, не более!
– Когда я повстречал её голову пару часов назад, она и выглядела на двадцать пять, – сказал Скрябин.
– А что же с ней за это время произошло? – удивилась Лариса Рязанцева. – И как вам удалось её умертвить? В смысле, упокоить – она ведь и так была мертва.
– Расскажу, – пообещал Николай. – Но сперва посмотрю ваш альбом.
4
– Выходит, вы, Лариса Владимировна, тоже знаете про навей, – констатировал Скрябин; он медленно перелистывал альбом с вырезками.
Газетные заметки, подклеенные в него, рассказывали об утонувших в Оке купальщиках, о лесорубах, зашибленных деревом, а в одной даже шла речь о человеке, которого забодала его собственная корова. Но больше всего было информации о самоубийцах, разнообразными способами наложивших на себя руки.
– Знаю, – подтвердила Лара. – И даже больше, чем вы можете себе представить. Думаете, почему я сюда приехала?
– Я полагал – собирать материалы для дипломной работы.
– Верно. И тема моего диплома – «Инфернальная мифология славянских народов».
Старший лейтенант госбезопасности только присвистнул в изумлении и воззрился на девушку, как на восьмое чудо света.
– И кто же вам, интересно, такую тему утвердил? – спросил он.
– Нашлись люди. – Лара усмехнулась невесело. – Сейчас, увы, их уже нет на кафедре. Но речь не о том. Вам что-нибудь известно о древнеславянской богине Макоши?
– Молчала бы ты лучше, – неожиданно подал голос дед Степан.
И у Скрябина в голове мелькнуло: «А уж не он ли – тот руководитель, о котором говорилось в письме?» Однако сейчас он думал со Степаном Варваркиным одинаково.
– Я уверен, что вы, Лариса Владимировна, знаете о древнеславянском пантеоне намного больше меня, – сказал Николай. – И я с огромным интересом вас послушаю. Но сперва нужно что-нибудь сделать вот с этим. – Он кивнул на безобразную голову, так и валявшуюся на полу. – Не могли бы вы, Евдокия Федоровна, дать мне какую-нибудь большую коробку, а лучше – сундучок с замком? Тогда я смог бы поместить в ваш погреб чертову голову… Ну, то есть – смог бы поместить туда останки Матрены Востриковой.
– Я вам сейчас кое-что другое принесу, – сказала старуха.
Она вышла в сенцы и вернулась оттуда, держа в руках благоухающий огуречным рассолом бочонок. Голова в него легко поместилась, и донышко бочонка встало намертво, законсервировав страшный трофей Скрябина. После этого баба Дуня открыла дверцу кухонного подполья и принесла керосиновую лампу: электричество в погреб проведено не было.
– Давайте, я полезу вперед и посвечу вам, – предложила старуха.
– Ни в коем случае! – сказал Николай. – Не хватало еще мне вас вверх-вниз по лестнице гонять. Я себе и сам посвечу: лампу – в руку, бочонок – под мышку.
Ловко, как заправский матрос по трапу корабля, Скрябин спустился вниз и уже из погреба подал голос:
– Куда бочонок-то ставить, Евдокия Федоровна?
– В угол его, в угол! – крикнула бабка. – Только ты посмотри, чтоб он стоял припасов подальше.
И – да: Николай осмотрел весь погреб целиком, чтобы уж точно отыскать место, от продуктов питания самое удаленное. Только минут через десять он выбрался наружу – со словами:
– Ну, вот и всё. Сейчас я вымою руки, и тогда…
Но никакого «тогда» не получилось. Откуда-то из отдаления донесся вдруг резкий сухой хлопок, и все, кто находился в варваркинском доме, вздрогнули. Чуть погодя звук повторился, а затем последовала целая череда беспорядочных, сливающихся один с другим выхлопов, будто кто-то в Макошине решил устроить подобие праздничного фейерверка.
– Господи, помилуй! – Баба Дуня снова начала креститься. – Кажись, стреляют! Небось, эти, оглашенные, которые коровник стерегут!..
– Какие еще оглашенные? – насторожился Николай.
– Ну, те, кого Гришка Петраков на это сагитировал – следователи, которых в школе поселили, – пояснила старуха непонятливому гостю.
– И далеко этот коровник находится? – быстро спросил Скрябин.
3
Заметка в точности такого содержания, только с указанием другого населенного пункта, была опубликована в газете "Тульская молва" за 9 февраля 1913 года.