Дочери для бывшего

Въезжаем на стоянку. Гляжу на наручные часы из белого золота. Я опоздала на пять часов. Уже вечер. Дети наверняка на ужине и меня к ним не пустят.

Это даже к лучшему, выгружу игрушки и уеду.

Муж хоть и жестокосерден, но прав, тратить впустую время, воспитывая чужого ребенка, точно не мое. Не для моих нервов, которые я потратила пачками

Не для моей изуродованной души. Таким малышам нужны нормальные приемные родители с огоньком внутри грудной клетки, а не с грудой пепла, как у меня.

Я сама поломанная, переломанная, ищу малыша, как лекарство в аптеке. Хочу не дать ему, а взять от него. Жажду излечения собственной израненной души.

Так неправильно! Так не должно быть!

Нужно оградить раненных жизнью детей от меня.

Я должна найти малышку до года, а лучше заказать «контейнер», как говорит Андрэ.

Пока раздумываю, глядя на небо, в мою руку вцепляются острыми когтями.

– Ой! – пялюсь на девчонку. Морщу носик, на лице расплывается гримаса отвращения. – Ты же грязная вся. Отпусти.

Малышка не реагирует, глядит на меня как Бемби невозможными огромными детскими наивными глазищами.

– Девочка, отпусти мою руку, умоляю, – пытаюсь забрать руку из лап милой бандитки, но ничего не выходит. – Помогите, – кричу так, чтобы меня услышали. Сама боюсь дернуть руку со всей силы, чтобы не причинить малышке вред.

Забияка глядит на меня волчонком.

– Возьми меня!

– Чего? – недоуменно хлопаю глазами. Зря я охранника с собой не взяла.

– Возьми меня! Я хорошая. Не пожалеешь!

Совсем не похожа она на такую.

Не хочу я ее брать!

– Как тебя зовут?

– Руся.

– Руслана что ли?

–Угу, – кивает головкой и трет грязными ручками пухлые щечки.

Руслана! Даже имя у нее как у мальчика.

Даже если бы мне разрешили взять взрослого ребенка, как эта, я бы не выбрала эту нахалку.

Глядя на эту малявку, мне хочется бежать прочь.

Приемную дочь я представляла себе по-другому!

Думала, будет милая сладкая Булочка, с косичками и розовыми бантиками.

А не демоненок в обличии нелепо разряженной девочки. Руся выглядит как цыганенок с вокзала – три странных хвоста на голове, десяток разноцветных больничных браслетов на тонких запястьях. Джинсовая курточка с ярлыком из магазина, желтая юбка с ценником, одетая поверх другой юбки.

Придумываю, как отвлечь малышку от себя. Ныряю в салон автомобиля, достаю из пакета большого белого пушистого зайчика, сую Руське в руки.

Малышка сжимает в пальчиках игрушку, воодушевленно радуется. Но обо мне не забывает. Разглядывает как куклу в витрине магазина.

– Красивая, – наконец выносит мне оценку.

– Спасибо, – в знак благодарности киваю как накормленный пони. – Давай бирку оторву, – хватаюсь за ценник на юбке, девчонка дергается резко, уходит вправо, и я выдираю бирку с ценником и кусок желтой ткани.

– Ах! – ахает малышка, в ужасе округляя глаза. – Это же подарок от красивой тети Полины.

– Твою мать! – испуганно гляжу в огромные карие глазищи.

Лицо девочки искажается.

– Только не плачь, я тебе сто юбок куплю, – умоляю малявку, и как набедокурившая маленькая детдомовская девчонка, сама оглядываюсь воровски по сторонам.

Ловлю себя на том, что снова ощущаю всю эту детдомовскую атмосферу каждой клеточкой кожи и души. Эта девочка сотворила со мной невиданное, помогла мне вспомнить себя, ощутить своего внутреннего обиженного ребенка.

Воспоминания помогли мне коснуться незаживающей раны и заштопать пару сантиметров невидимыми нитками.

Под ребрами глухо стучит сердце. Эмоции нарастают, грозятся перерасти в снежный ком.

Бросаю взгляд на девчонку и прихожу в полное изумление.

Она не плачет.

Видимо привыкла к боли, не пропускает ее в себя. Я знаю, некоторым удается выработать это крутое качество. С годами у них боль не притупляется, а перерабатывается в другие эмоции, действия.

Вот и эта оказалась из числа сильных, особенных, нарастивших в свои несущественные годы толстую шкуру.

Руся подходит ближе, сужает глаза, что-то там себе просчитывает в своем пытливом умишке, и выдает такое, от чего я прихожу в полнейший восторг.

– Сто юбок, по рукам? – протягивает мне маленькую лапку, перепачканную грязью и еще черти чем.

– Зачем тебе столько? – скрепляю сделку рукопожатием.

– Не твое дело! – фырчит маленьким рассерженным медвежонком, пытаясь закрыть дырку в юбке пальчиками.

– А всё-таки?

– Подружусь с девочками из группы, подарю всем, чтобы они меня любили.

– Разве любят за подарки?

– Ну, ты глупая! Конечно, да! – топает ножкой. Обнимает одной рукой зайца очень крепко, чтобы не потерять.

Сердце неприятно щемит. Неужели я в ее годы была такой же? Или я была слабой, только внешне царапалась, кусалась. А сильной я стала в десять лет, когда в наш детдом пришел Дэнчик.

Кусаю губы, пытаюсь скрыть слезы. Вроде выходит.

– Знаешь, Кнопка, я поеду. Курьер завтра привезет тебе юбки.

– Тебе можно верить? Может, залог оставишь? – тянет лапку к моим наручным часам.

– Ну, уж нет, дудки! Придется тебе поверить мне на слово.

– Ну как познакомились? Я смотрю у вас тут все тихо – мирно прошло, да? – к нам спешит воспитательница.

– Соня Мармеладова – воспитатель Алёшкиной Русланы.

– Изабелла Гарсия. Рада познакомиться. Я привезла игрушки, подарки. Вас предупреждали о моем визите.

Кивает. Глядит на меня напряженно.

– Вас не интересует усыновление или опекунство? – почти на ухо спрашивает меня девушка. Так заговорщицки, будто нелегальный живой товар предлагает.

Или она пытается сбагрить Руслану.

Ну, точно. Я это на себе проходила! Если ты идешь против правил, то от тебя пытаются избавиться. Или Сонечка – хороший человек и радеет за малышку.

Переглядываемся с Руськой и понимаем, что нам не по пути. Ни я, ни она не горим желанием жить вместе. Мы слишком одинаковые. По многим обстоятельствам нам с ней не быть вместе. Семья Гарсия против взрослого чужого ребенка, а у меня нервы ни к черту, не смогу я воспитать этого Ежика.

Соня заглядывает с надеждой мне в глаза:

– Белла, если вы не готовы к усыновлению, тогда можно попробовать оформить опеку. Вы насовсем переехали в Россию?

– Нет, мы здесь с мужем в командировке. Меня интересует усыновление. Я всё-таки склоняюсь к маленькому ребенку до годика.

– Жаль, – в глазах Сонечки появляется грустинка.

Охранник выгружает из багажника нашего внедорожника подарки.

Открываю пассажирскую дверцу автомобиля…

На прощание сжимаю ладонь девчонки в своей, ловлю ощущения.

Детская ладошка теплая, но я ничего не чувствую.

Я вся каменная зажатая.

Понимаю, чтобы растопить мое окаменелое сердце, нужен маленький ребенок. Мне надо держать его у груди, кормить, нянчить, вставать к нему по ночам.

А эта Пигалица сама кого хочешь отнянчит.

Нет, она мне не подходит! – убеждаю себя.

Девчонка со светлыми тонкими волосиками (один в один как у меня в детстве) вздыхает, ведет взглядом по моему умопомрачительному зеленому платью, неожиданно начинает реветь.

– Вашу Машу! Только что же все было нормально? Что стряслось? – нервно дергаю воспитательницу на себя, чтобы малышка не слышала.

– Русенька, у нее очень чувствительное сердечко и тонкая организация психики, и душа маленького растерянного человечка. Она только кажется взрослой и сильной, на самом деле очень переживает, когда очередная мамочка говорит ей «нет».

Блин! – уже жалею, что приехала сюда, надо было курьера отправить. Всё равно я не могу взять взрослого ребенка, Андрэ не позволит.

– Уезжайте, я ее успокою.

– Гудбай, Кареглазка, – машу Руське, показываю на ее порванную юбку с биркой. – Завтра жди, – разворачиваюсь, сажусь в машину.

Приезжаю в отель поздно вечером, Андрэ уже ждет в ресторане. Как зомби иду к нему, ем, слушаю его планы и веселые байки об «этих» русских. Улыбаюсь как робот.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.