Страница 3 из 5
— Евстафьева, — одёрнула её Анастасия Сергеевна. — Дома будешь недовольство своё высказывать, а тут, будь добра, стой и слушай! Молча!
Та закатила глаза, но всё же благоразумно промолчала.
Белобрысая тётка, она же, как оказалось, Татра, постепенно представляла педагогический состав, начиная с директора Благовестного Игоря Ивановича, седовласого мужчины в костюме грязно-коричневого цвета, который что-то невнятно прошамкал в микрофон, и, заканчивая Кривоносом Николаем Степановичем, статным дядькой с пронзительными тёмно-карими глазами из райкома комсомола, если я ничего не напутала, голос которого оказался звучным, а речь — вдохновляющей, чёткой и по существу. Слушая его, я ощущала, как мои плечи сами собой распрямляются, а внутри всё трепещет от какой-то необъяснимой гордости.
Вынуждена прерваться ненадолго — мама зовёт. А хрусталь её, между прочим, оказался крепким, и с лёгкостью пережил переезд. Зря только волновалась.
Тот же день, 21:10.
Продолжаю свой рассказ.
Как только отгремела торжественная часть, дети разбрелись по классам, и школьный двор моментально опустел, лишь парень-радиотехник остался у аппаратуры, скручивая провода. Я тоже потянулась к входу, наблюдая за тем, как Сашкин класс, разбившись на пары, торопится подняться по цементным ступенькам. В толпе третьеклашек мелькала белокурая головка брата; он шёл, несмело держа за руку такую же светловолосую девочку, что поставили с ним в пару.
Так уж вышло, что Анастасия Сергеевна преподаёт химию, и её кабинет расположен на четвёртом этаже; он состоит из учебного помещения и лаборантской комнатушки, которую отделяет от класса хлипкая, сливающаяся со стеной дверь, выкрашенная в насыщенно-синий цвет. На широких подоконниках и сзади на шкафах расставлены цветочные горшки, с которых свисают длинные вьющиеся растения.
Пройдя в класс, я отметила, что почти все места оказались заняты, а ребята, сидящие за ними, поглощены пустой болтовнёй. Пустовало всего два стула: на втором ряду, рядом с веснушчатой девчонкой, и ещё один на третьем, но там сидел темноволосый парень, поэтому сделав выбор в пользу девчонки, я направилась вдоль прохода между партами второго и третьего ряда.
— Занято, — лениво произнесла она, бросив на меня неприязненный взгляд, и даже немного разлеглась на парте, чтобы я не села наверняка. — Здесь Катя Чебакова сидит.
Её рыжеватые волосы были затянуты в тугую косу, открывая округлое лицо, в ушах поблёскивали золотые серьги, на шее повязан ярко-алый галстук, из настоящего шёлка, мягкий, не то что мой из синтетики — более светлый и жёсткий. Коричневое платье мало чем отличалось от тех, что носили остальные девочки в классе, а вот белый фартук был, скорее всего, импортным. Она взглядом показала, чтобы я проходила мимо, а ещё через минуту к парте подошла высоченная девчонка с невероятно пухлыми губами, и, с грохотом отодвинув стул, плюхнулась на него. Видимо, это и была та самая Катя Чебакова.
— Не обращай внимания, — услышала я со стороны третьего ряда, и невольно повернула голову. Последнюю парту занимала та самая девушка, что критиковала белобрысую тётку на торжественной части. На соседнем стуле, вальяжно на нём развалившись, сидел парень, и пряди его русых волос спадали ему на лицо, закрывая лоб и уши, и мне показалось, что его стрижка чуть длиннее, чем у его соседки. Свои пионерские галстуки эта парочка развязала и небрежно бросила на выкрашенную грязно-голубой краской поверхность парты, и те лежали там, замятые и осиротевшие.
— Это ж Смирнова, — пожала она плечами. Растрепав свои короткие тёмно-каштановые волосы, так, что они стали топорщиться в разные стороны, придавая этой девице хулиганский вид, она откинулась на спинку стула, приняв почти такую же расслабленную, даже дерзкую, позу, что и её сосед. – Я Лена, — представилась она, окинув меня внимательным взглядом умных каре-зелёных глаз. Шерстяное платье Лены задралось, обнажая добрую часть бедра, но казалось, она этого ничуть не стыдилась. — А ты Соня Колесникова? Новенькая?
Я кивнула.
— Это Колька Апраксин, — представила она своего соседа по парте, и как-то слишком интимно ткнула того локтём в бок.
— Юрка? — громко позвал Коля, после того, как кивнул мне. Темноволосый парень, что занимал парту перед ними, обернулся, и окинул меня пристальным взглядом карих глаз. — Пусть Сонька к тебе садиться, — совсем по-свойски распорядился Коля. Юрка не стал возражать, и лишь сдвинул свой стул ближе к проходу, когда я усаживалась на свободное место. Удивительно, но за всё время, пока мы находились в классе, Юра даже не попытался заговорить со мной, зато я с лихвой получила внимания от соседа, что сидел впереди, кудрявого улыбчивого пацана.
— Сади-и-ись, новенькая, — повернувшись в пол-оборота, протянул он. — Тебя родаки притащили в Куйбышев? — Кудрявый облокотился на поверхность парты, и мне показалось, ещё немного, и он полностью разляжется на ней. Вместе с ним свой интерес проявила и его соседка — хрупкая девушка с коротеньким жиденьким хвостиком на голове. Она тоже обернулась, и в ожидании ответа смотрела на меня.
— Ага, — отозвалась я.
— А ты как учишься? Домашку будешь давать скатывать? — растянув губы в идиотской улыбке, выпалил он.
— Дудкин, тебе бы всё скатывать! — упрекнула его соседка по парте. — Хоть раз бы сам выучил! — она бросила на меня взгляд, означающий: ну, что с него взять с этого баклана! — Я Вика.
Дудкин уже собирался ей ответить, но в это время в класс вплыла Анастасия Сергеевна, лица которой было почти не видно за охапкой цветов, и он лишь что-то невнятно буркнул себе под нос, чего ни я, ни Вика не расслышали.
— Дудкин, принеси ведро! – распорядилась химичка. — Да что ты завертел головой? — в её голосе слышалось раздражение. — Алексей, где у нас вёдра находятся? Забыл за лето?
— В лаборантской, — как-то неуверенно пробормотал Дудкин.
— Так и иди туда! — не выдержала Анастасия Сергеевна. — Горе луковое! — цокнула она. — Так, садитесь все по местам!
Цветы были поставлены в металлическое ведро, которое Дудкин каким-то чудом всё же сумел отыскать в недрах лаборантской, а потом ещё около часа всему классу пришлось слушать болтовню Анастасии Сергеевны.
Домой мы возвращались вместе с Сашей. Брат был весел, видимо, приняли его в классе на ура.
— Меня вместе с Лидочкой посадили, — едва мы отдалились от железной калитки, заговорил Сашка, а я решила, что, должно быть Лидочка, та самая девочка, с которой он шёл за руку. — Она отличница и мечтает окончить школу с золотой медалью, как когда-то её мама, а ещё Лидочка посещает кружок юных натуралистов, — Сашка посмотрел на меня широко распахнутыми глазами, так, словно вглядывался в своё светлое будущее. — Елена Геннадьевна сказала, чтобы я тоже выбрал один из школьных кружков. Вот думаю, что лучше: настольный теннис или же шахматы.
— Ну а сам-то ты куда больше хочешь?
— На шахматы, конечно! Андрей Борисович знаешь как интересно об этом рассказывал, — Сашка замялся, а я невольно улыбнулась. – Но на теннис почти все ребята из моего класса записались. Не хотелось бы отрываться от коллектива. Не правильно это!
— А ты запишись на оба сразу, — предложила я, потрепав его по белокурой голове. – Дальше по дороге мне встречался продовольственный магазин. Можем мороженое купить или сок.
— Мой любимый? Томатный? – Сашкины глаза вспыхнули, как свет сотен далёких звёзд, и на время он позабыл о нелёгком выборе.
— Твой любимый, — кивнула я, едва поспевая за братом, который уже нёсся в сторону магазина, и тянул меня за руку вслед за собой.
Кажется, пора закругляться — мама заглянула в комнату уже в третий раз, да и стрелки на часах незаметно подобрались к десяти.
II
Запись сделана 2 сентября 1986 года.
Вторник, 15:25.
Первый учебный день в школе, особенно новой, это всегда тяжело, одно знакомство с учителями чего стоит, но к счастью последним уроком по расписанию на сегодня стояла физкультура, где не нужно решать задачки и выходить к доске на обозрение всему классу. Физкультуру я любила. Конечно, чуть меньше, чем литературу, но уж точно больше ненавистной физики. Папа с детства нам с Сашкой прививал любовь к спорту, так что я росла с твёрдым убеждением, что спорт – это хорошо, спорт — это здорово.