Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 5



Но и это ещё не всё, Рая. Мои собственные рассудок и тело, они стали предавать меня! Порой в моей голове, словно радио, вклинивается чей-то настойчивый голос, вынуждающий меня встать и пойти куда-то, куда я не собиралась идти минутой раньше. И я иду, Рая. Я встаю и иду, словно марионетка безвольная, и делаю всё, что мне приказывает этот голос, и порой он приказывает мне такие мерзости, что и подумать страшно. Я пытаюсь сопротивляться, пытаюсь ослушаться, но у меня не хватает на это сил. Этот голос, этот зловещий голос, он сильнее меня во сто крат, словно он хозяин, а я его раба.

Рая, я боюсь! Может, я и правда сошла с ума? Ты мне скажи, может ли такое быть в самом деле?

Прошу, Раечка, приезжай как можно скорее, а то боюсь, как бы ни стало слишком поздно!

Целую, Катя (имя написано не разборчиво).

ТЕЛЕГРАММА Маркиной Екатерины для Ждановой Раисы.

10 апреля 1986 год. ПРИЕЗЖАЙ СРОЧНО МНЕ СТАЛО ХУЖЕ ТЧК КАТЯ

ТЕЛЕГРАММА Ждановой Раисы для Маркиной Екатерины (не получена адресатом).

11 апреля 1986 год. ВСТРЕЧАЙ ВЫЕЗЖАЮ 15 АПРЕЛЯ ВАГОН 4 ТЧК РАЯ

I

Дневник Сони Колесниковой (события изложены в хронологическом порядке).

Запись сделана 1 сентября 1986 года.

Понедельник,19:00.

И так, с чего начать?

Наверное с того, что за последние три недели я впервые взялась за дневник, решив, наконец, описать события сегодняшнего дня, хотя раньше почти не выпускала из рук эту толстенную тетрадь в тёмно-коричневом переплёте, скрупулёзно записывая туда любую, даже самую незначительную информацию. Я придерживаюсь такого мнения — всякое в жизни может пригодиться.

Чтобы чиркнуть хотя бы пару строчек, во-первых, нужно немного свободного времени, а во-вторых — подходящее настроение. Увы, ни того, ни другого у меня не наблюдалось, поскольку последние тёплые дни уходящего августа прошли в невообразимой суматохе.

Предотъездной суматохе.

Моей семье предстояло перебраться из замечательного, мною горячо любимого и такого родного Волгограда в незнакомый и чужой Куйбышев.

Известие о ротации моего отца Колесникова Виктора Ивановича, офицера советской армии свалилось на меня, будто снег на голову, да вот только на дворе в тот момент стояло невыносимо жаркое лето, и никаким снегом, конечно же, не пахло.

В отличие от брата Сашки, который впервые услышав о переезде, воспринял эту новость с детской непосредственностью, присущей девятилетке, я принялась настойчиво требовать, затем просить, прибегая к всевозможным ухищрениям и уловкам, чтобы мне разрешили окончить школу в родном Волгограде. Когда ничто из вышеперечисленного не принесло желаемого результата, стала слёзно молить, но всё без толку. Кто же оставит шестнадцатилетнюю школьницу, пусть и очень ответственную и сознательную, одну без присмотра? Разумеется, никто на это не согласился. Ни мама. Ни папа.



— Софья, нечего мне тут концерты устраивать! – голос Натальи Степановны Колесниковой, она же моя мама, чуть дрожал от едва сдерживаемых эмоций. Умелыми и отточенными движениями, она паковала вещи в картонные коробки, предусмотрительно набранные в магазине рядом с нашим домом. Когда мама бывала чем-то недовольна, вот прямо как в тот момент, она называла меня полным именем. – Мы, знаешь ли, не на луну переезжаем! В Куйбышеве тоже есть школа, — Наталья Степановна подняла голову от коробок и бросила на меня красноречивый взгляд. — А что ты предлагаешь? Отца одного бросить?

В тот момент мне казалось, что мир невообразимо жесток, и нет в нём справедливости. Почему это со мной происходит? Почему не с Машкой Говоруновой? Или с Женькой Макаровой, например?

Родители же... А что родители? Всё то, что они считали глупым и малозначащим, казалось невероятно важным для меня, но они этого не понимали. Куда уж им! А как же моя школа? А как же мой класс? А как же моя подруга Рыжая, она же Танька Чаплыгина, с которой мы дружим с восьми лет? Мама больше беспокоилась о том, как бы по дороге в коробках не побился её драгоценный хрусталь, или о том, как этот переезд перенесут горшечные цветы. Конечно, это было куда важнее!

Я почти ничего не знала о Куйбышеве, кроме того, что он расположен на левом берегу Волги, и как бы ни старалась, как бы ни напрягала извилины, пытаясь вспомнить хоть что-то из уроков географии, так ничего и не вспомнила. Жалко, конечно. В мою голову настойчиво лезла мысль сходить в библиотеку, и поискать там какие-нибудь сведения, но я отчаянно гнала её прочь, решив потратить последние дни на друзей, а не на библиотеку. Кто знает, когда мы сможем увидеться вновь?

А город? Я решила разбираться с проблемами по мере их поступления.

К слову, Куйбышев встретил нас как давно потерянных родственников, и, словно крепкие объятия, приветливо распахнул перед нами свои зелёные парки, сады и аллеи, и даже я по достоинству оценила его красоту.

Теперь школа.

Новая школа мало чем отличалась от той, которую мы посещали в Волгограде: почти такое же большое пятиэтажное здание из прочного белого кирпича. С одной стороны у железного решётчатого забора росли высоченные тополя, выстроившиеся в длинную-предлинную шеренгу. По правую руку от забора растянулась большая спортивная площадка с металлическими брусьями и турниками.

На заасфальтированной площадке перед школой собрались дети, пришедшие на торжественную линейку. Группа взрослых, расположившись так, чтобы все их хорошо видели, маячила в левом углу у стойки с микрофоном, позади которой виднелись чёрные дискотечные колонки. Из динамиков раздавалась до боли знакомая песня «Учат в школе», и я невольно прошлась взглядом по толпе. На какое-то мгновение мне даже показалось, что стоит присмотреться получше, и я увижу Таньку Рыжую, Федьку Чуракова и Марину Геннадьевну, свою классную руководительницу, но я быстро вспомнила, где нахожусь.

Серый асфальт по периметру был размечен белой краской, подсказывая, в каком месте должен стоять тот или иной класс. Мама молниеносно определила нас: Сашка, сжимавший в руках охапку разноцветных астр, срезанных на даче нашей соседкой бабой Надей, затесался среди третьеклассников. Старшеклассникам отвели место где-то на задворках, совершенно в другой стороне, и я, как на расстрел, поплелась к ним. Под ногами виднелась крупная надпись 10 "Б", на которой уже успели появиться тёмные следы от грязных подошв.

Наша классная руководительница Морозова Анастасия Сергеевна, высокая брюнетка с модной стрижкой под каре, и с карими глазами, широко улыбнулась, обнажив ряд белоснежных зубов.

— Соня Колесникова, подходи к нам, — её мягкий голос был едва различим за пронзительным пением, что доносилось даже сюда, на галёрку. — После торжественной части я представлю тебя классу. Коллектив у нас дружный, ребята все хорошие, втянешься, — щебетала она, в то время как я послушно кивала, сжимая цветы руками.

Мой взгляд пробежался по шумной толпе ребят, то и дело натыкаясь на разноцветные головки цветов, праздничные фартуки, такие белоснежные, что аж в глазах рябило, и галстуки, алевшие на шеях.

Когда песня смолкла, к микрофону подошла светловолосая тетка в красивом костюме синего цвета.

— Здравствуйте ребята! – разнёсся над площадкой её звонкий голос, и все, кто что-либо говорил, в один миг замолчали. – Рада приветствовать вас на линейке посвящённой первому сентября! В этот день школа приветливо распахнула перед вами свои двери…

Дальше я уже не особо вслушивалась в её речь, решив, что ничего нового эта тётка, кем бы она ни была, не скажет.

— Да бли-и-ин! — послышалось справа, и с импровизированной сцены я перевела взгляд на высокую, стройную девушку со стрижкой, уж больно напоминающую мальчишескую. У неё была короткая форма, которая едва ли доходила до середины бедра. — Татра снова затянула свою любимую песню. Пора бы уже сменить репертуар на что-то посвежее, — она недовольно, и даже как-то надменно фыркнула.