Мракобой

— Я сейчас помощь позову! — сказал Пестель, словно они понимали, а может, на самом деле понимали.

Он вернулся на улицу и о счастье-ему повезло. По улице шел мужчина и катил магазинную тележку, набитую пакетами и мешками.

— Товарищ, помогите! Там шиншиллы погибают! — взмолился Пестель.

— Шиншиллы?

Товарищ повернул к нему лицо, неприятное, словно на нем застыла маска злобы. Возможно это была какая-то мимическая болезнь, но от ответного взгляда Пестеля лицо его искривила неприкрытая ненависть. Безусловно он понимал, какие чувства вызывает его перекошенная физиономия, и это злило его. По привычке оправдывать все и вся Пестель рассуждал так, что беднягу можно понять и простить. Тяжело ему носить эту адову печать на лице, ловить на себе не всегда тактичные взгляды, слушать неприятный шепоток за спиной.

Товарищ решительно отодвинул Пестеля и вошел в магазин. Огляделся.

— Там замки! — подсказал Пестель.

— Замки! — снова односложно произнес товарищ.

Проигнорировав клетки с малышами, он пошел к клетке с взрослыми особями. Красивая пушистая шиншилла подбежала к решетке и поднялась на задние лапки, открыв рыхлое беззащитное брюшко. Усики забавно дрожали, самочка пыталась просунуть нос между прутьями.

Гражданин вытащил из-за пояса короткий топорик.

— Вы только осторожнее! — взмолился Пестель.

Замок тренькнул, отлетая. Гражданин взял доверчиво приблизившуюся шиншиллу, поднёс ближе и осмотрел. Самочка дрожала и трясла усиками.

В следующее мгновение гражданин прижал шиншиллу к столу, заправски хекнул-и снес ей головку одним ударом. Остальные шиншиллы заверещали и попытались сбежать, но палач захлопнул клетку. Не обращая внимая на струящуюся кровь, он прикидывал размеры обмякшего тельца.

— Это же сколько на шубу надо? Сотню таких доходяг!

Парализованный ужасом Пестель безмолвно смотрел на отрубленную головку с бусинками глаз.

А палач тем временем приоткрыл дверцу клетки, в которую в панике лезли сразу несколько шиншилл, ловко выхватил одну, остальных запихнул обратно. Самочка дрожала и верещала, но гражданин знал свое дело. Раз-и голова зверька в алой пене летит на пол. Будто всю жизнь только тем и занимался, что головы рубил.

Гражданин уже доставал следующего зверька.

— Большие все мои! Тебе мальки! Забирай! — буркнул палач, прижимая трепыхающегося зверька, кричащего как дитя.

А ведь он так всех порубит, понял Пестель. Убьет всех… для своей шубы. А я ничего не могу. Не научен защищаться и защищать. Трус.

Его охватила тоска. Она затопила его целиком. Он даже не мог дышать. Снова сверкало зловещее окровавленное лезвие.

Он должен был умереть в эту секунду, но, чтобы не задохнуться, закричал, завопил что есть сил, выбивая из глотки кроме забившей пробки еще что-то существенное, некое табу, ограничитель, который был там у него всегда.

Нельзя ни во что вмешиваться. Если ты можешь предотвратить нехорошее-лучше спрячься. Если у тебя есть возможность вмешаться-беги прочь. Ты никто, а кругом страшно. Страшно жить.

Теперь все это вдруг разбилось в нем вдребезги. Словно атомный взрыв внутри случился.

Отчаянно визжа, он врезался в палача и стал сучить кулачками, и тот легко стряхнул его с себя, замахнулся топором, но Пестель врезался в него телом, опрокинул вместе со столом. Клетки полетели на пол. Палач в отвращении вопил, мохнатые шиншиллы ползали у него по лицу. Он подхватил одну самку-обалденной серой расцветки, и достал нож, размахиваясь и готовясь всадить ей в нежное беззащитное брюшко.

У Пестеля окончательно все перемкнуло и он, подхватив железную клетку обрушил на ублюдка. И бил до тех пор, пока окончательно не вбил злое выражение гада ему в злокозненную башку.

Он сидел на полу в полной расслабленности и гладил молоденькую шиншиллу в пышной серой шубке, а она смотрела на него преданными бусинками черных глаз.

14. Днюха

Первым пришел в себя и начал командовать как положено генерал Ярославский.

— У меня 2 вопроса, — начал он. — Что это было? И что происходит сейчас?

К этому времени стрельба снаружи поутихла, а экспериментаторы пришли в себя, исключая обоих операторов убитых наповал. Все сняли разбитые и ставшие ненужными маски. Солдаты подняли уцелевшее оружие, Данлопп наоборот свое спрятал.

Так как генералу никто не ответил, он указал на программатор с монитором и спросил:

— Академик Цимесов! Запускайте свой аппарат!

Вид академика в разбитых очках был жалок.

— Я не умею! — тихо произнес он.

— Какой же ты на хер академик, мать твою ети! — не выдержал генерал. — Кто-нибудь разбирается в аппарате?

— Я попробую! — раздался чей-то голос, и как ни странно, он не принадлежал Вершинину, а говорил Данлопп.

Он присел на корточки к монитору, на котором рисовались красивые синусоиды-и треснул по нему кулаком.

— Ну и я так умею! — недовольно произнес генерал.

Однако линии на экране исчезли, и на нем возникла картинка с саркофагом. Если бы люди не были контужены в той или иной степени, то снова возник бы ажиотаж. Саркофаг стоял цел и невредим, причём робот объехал его со всех сторон. Даже сдвинутая крышка встала на место как влитая.

— А что же так бункнуло? — не выдержал Вершинин. — Из него явно что-то вырвалось! Не зря же там была перестрелка наверху!

— Жебраков! — гаркнул генерал. — Вы связались с постом наверху?

Тот не связался.

— Почему я должен за вас всех думать? — крикнул генерал, теперь без маски ему орать стало гораздо сподручнее. — Немедленно звоните на пост! А вы… как вас там… Данлопов! Прокрутите камеру назад, на момент взрыва!

Все занялись своим делом. Капитан связался с постом.

— Это не у нас стрельба! — ответили оттуда. — Где-то на Манежной палили! А у вас знатно бахнуло! Лестницу едва не сорвало! Мы думали все, кранты!

— Капитан, прикажите на верху заткнуться! — приказал генерал.

«Данлопов» тем временем подкрутил верньеры настройки, вывел на монитор несколько показателей.

— На сколько возвращаться по времени? — уточнил он.

Выяснилась интересная вещь, никто толком не мог сказать, сколько времени прошло с момента взрыва.

— Возвращаюсь на 5 минут! — решил Данлопп.

Все рефлекторно придвинулись к экрану.

— Солдаты, кругом! — скомандовал генерал. — Занять позиции у лестницы!

Трое солдат недовольно ушли. Остались генерал Ярославский, капитан Жебраков, Данлопп и Вершинин.

На мониторе робот поднял резак-и Данлопп включил максимальное замедление. На кончике резака возникла яркая белая точка, вытянулась и коснулась саркофага. Экран на мгновение побелел, потом обрел нормальные краски, только вместо резака торчал обугленный хрен.

— Нельзя еще медленнее? Я ничего не видел! — недовольно произнес генерал.

— Замедление максимальное! 15 триллионов раз! — объяснил Данлопп.

— Херня ваше замедление, если ни хрена не видно! — безапелляционно заявил генерал.

Вползать на четвереньках по лестнице под низко нависающую стену-то еще удовольствие. Но никто не стонал. Вершинин удивил сам себя. По лестнице тоже пошел без напряга. Троих пехотинцев генерал оставил охранять саркофаг.

Когда выбрались к вагончику, низко над котлованом прошел «Тапир».

— Что они там с ума посходили? Полеты над запреткой запрещены! — недовольно заметил Ярославский и приказал связаться с комендатурой.

Солдатик передал генералу могучую фурнитуру, напоминающую массивный лапоть. Слышимость была такой, что было совершенно необязательно передавать содержимое разговора.

— Дежурный по комендатуре старший лейтенант Раздетов!

— Говорит генерал Ярославский! Что там у вас за бардак в запретной зоне, лейтенант? Почему вертолеты летают как хотят?

— Товарищ генерал, все службы подняты по тревоге! Нападения партаков на все социально значимые объекты и посты военной полиции!