Страница 33 из 38
— Можно войти? — услышал он хриплый голос.
— Можно, — строго отозвался Сашко.
В дверь продвинулась голова и сейчас же скрылась обратно.
— Можно, — яростно крикнул Сашко. Голова появилась снова, потом медленно показалась вся фигура. Прислонившись спиной к двери, посетитель низко поклонился и застыл.
— Что вам? — строго спросил Сашко.
Фигура подошла ближе. У стола она снова низко поклонилась. Теперь Сашко разглядел посетителя. Это был, очевидно, молодой еще человек лет так 28, но красный нос, мешки под глазами, мутные зрачки придавали ему вид сорокалетнего геморроидального жуира.
— Господин консул, — робко начал посетитель. В его хриплом голосе звучали какие-то кокетливые интонации любимца женщин, потрепанного жизнью тунеядца.
— Господин консул, я к вам с денежной просьбой.
Сашко посмотрел на субъекта. Дегенерат со следами всех возможных заболеваний.
— Сколько вам нужно? Кто вы такой? — спросил Сашко.
Мартин напряженно ждал. Вернется Гарри или нет? Гарри не вернулся. Вместо этого появился сержант с тюремным надзирателем. И надзиратель вызвал Мартина, Джемса и Тони.
Эта комбинация немного обеспокоила Мартина.
Почему не вызваны другие? Если им нужен стачечный комитет, то почему вызвали только Мартина и Джемса, и при чем здесь Тони? Не имеет ли это снова отношения к Руперту?
Все трое в сопровождении сержанта вышли в коридор. В конце его мигала небольшая лампочка; в коридоре стоял полумрак.
Внезапно раздался дикий визгливый крик, словно кричал смертельно раненый заяц. Тони упал ничком, схватил ноги Мартина и бился, как в припадке.
Он заметил, что Гарри исчез, и решил, что их ведут убивать, как того убили.
Мартину едва удалось немного его успокоить. Наконец они с Джемсом взяли Тони под мышки и потащили по коридору.
У лампы Тони пришел в себя и, крепко схватив Мартина за рукав, как обезьяна, пошел сам. Мартин оглянулся на сержанта; в слабом свете он увидел в нем что-то знакомое.
Сержант спокойно и даже удивленно выдержал его взгляд. Они вышли из тюрьмы. Сержант вынул револьвер и знаком велел им идти вперед. Солдат с ним не было.
— Куда вы ведете нас? — спросил Мартин, как за несколько часов до этого спрашивал Гарри.
— К следователю, — коротко ответил сержант. Услышав звук его голоса, Мартин и Джемс оглянулись, словно пораженные молнией.
Да — это был Дюваль!
— Я говорил тебе! — с досадой сказал Джемс. Мартин не отвечал ему.
— Куда вы нас ведете, товарищ? — повторил вопрос Мартин.
— Не говорите так громко! — ответил Дюваль. — Мы идем в порт. У меня есть паспорта для вас. Я дал один паспорт Гарри. Теперь тихо.
Они перешли несколько улиц.
— Кроме того, у меня есть приказ отвести вас в следственное отделение при гавани. В Англии все можно сделать за деньги.
— Но нас все равно арестуют, — сказал Мартин. — Те же филеры, которые продали вам паспорта и ваши сержантские лычки, выдадут вас, когда мы будем подниматься на пароход.
— Я это знаю, — сказал Дюваль. — Мы не пойдем туда, где нас ждут. Я условился с филерами, что они получат от меня оставшиеся деньги, когда мы сядем на пароход. Следовательно, они нас ждут в гавани. Но мы сядем на поезд и поедем катером в Гамбург…
Через шесть часов после этого, когда Мартин, Джемс и Тони уже отплывали на борту катера, Дюваль отправился на поиски Гарри. Он начал с того, что отыскал ту улицу, где Гарри сбежал, и пошел дальше, разглядывая лавки.
Вскоре он нашел то, что ему было нужно.
В маленьком магазинчике, где продавали одежду, ему сказали, что сегодня одна девушка купила мужской костюм. Дюваль попросил описать ее внешность и двинулся дальше.
Он заходил по очереди во все номера и расспрашивал о парочках. Никаких результатов.
Затем у одной из дверей он увидел полисмена и коляску. Дюваль закурил сигару, сунул руки в карманы и подошел к двери. В коляске лежало что-то похожее на тело, покрытое брезентом. Дюваль уже взялся за щеколду на дверях.
— Что там такое? — небрежно спросил он у полицейского, протягивая ему портсигар.
— Отравились какие-то дураки, — ответил полисмен, — парень с проституткой. Поставили чайник на уголь и заснули.
Дюваль сделал шаг вперед и поднял край брезента.
С коляски на него посмотрело мертвое лицо Гарри. Дюваль постоял еще секунду, потом, словно передумав, повернул туда, откуда пришел.
В районном адресном бюро за № 417 заказчику выдали адрес доктора химии профессора Мессеби.
— Кто вы такой? — спросил Сашко, обращаясь к дегенерату.
— Ах, дорогой мой, ужес, ужес! Моего папашу, генерала Сильницкого, вы знали, вероятно — друг покойного императора, убили большевики, и двух моих братьев на моих глазах.
Лицо Сашко передернулось, но он промолчал.
— Вот, у меня есть документы, вот… вот рекомендательное письмо императрицы Марии Федоровны.
Сашко взял «рекомендательное письмо императрицы Марии Федоровны» и начал читать.
Дегенерат тем временем рассказывал, как он сидел в Че-Ка, как ему удалось сбежать, и не жалел выражений по адресу большевиков. Сашко кончил читать. Кончив читать, он аккуратно сложил письма и швырнул их дегенерату в лицо.
Дальше он немного разошелся, стукнул кулаком по столу и крикнул:
— Ты куда попал, сукин сын? Вон отсюда, сволочь!.. (Здесь Сашко во второй раз за этот день воспользовался сакраментальной формулой.)
Субъект сник и стал пятиться к двери.
— Я, я ничего, извините, товарищ, я сам демократ, я сам революционер, два раза в тюрьме…
— Вон! — закричал Сашко и приподнялся со стула. Субъект дрожащими руками открыл дверь и ускользнул прочь.
Сашко вскочил и дважды прошелся по комнате. В эту минуту постучали снова. Вошел высокий крепкий человек с мрачным выражением лица. Вся кожа у него на лице, словно оспинами, была покрыта мелкими пятнышками.
— Садитесь, товарищ.
На худом лице появилась теплая улыбка. Он сел.
— Говорите, что нужно!
— Я солдат, — начал тот. — Родился под Владивостоком. Меня вместе с другими послали еще в ту войну в Марсель с экспедиционным корпусом. Сидел в окопах, ходил в атаку два года. Просился в Россию — не пускают. Сидел в карцерах раза четыре. Приходилось снова идти в окопы. В 17 году узнали, что в России революция. Не захотели воевать и мы. Устроили митинг. Тогда нас погнали на передовые позиции, сзади расстреливали из пулемета. Выбили почти половину. Меня ранили пулей из французского пулемета в руку. Затем нас загнали в концентрационный лагерь. За каждое слово беспощадно пороли. Во Франции бьют не хуже, чем избивали в царской России. Бьют, отливают водой и снова бьют. Доктор следит, чтобы не забили насмерть. Лагерь был такой: сами должны были вырыть ямы, ямы обнесли колючей проволокой. В этих ямах мы жили полгода. Еды почти не давали. Покорившихся направили служить у Колчака и Деникина.
Меня били шесть раз, я не хотел ехать. Потом меня и еще нескольких послали в Конго мостить дорогу.
Солдат остановился. Затем указал рукой на свое лицо, испещренное пятнами.
— Знаете, что это такое? Над нами стояли негры с нагайками. Когда в жару упадешь от солнца, бьют, пока не встанешь. Заболеешь — просишься к доктору — бьют, пока не признаешься, что здоров. Я подцепил малярию. Меня били, заставляли работать. Однажды я не смог встать. Пришел унтер и велел идти работать. Я хотел подняться и не смог, сколько он ни бил меня нагайкой. Тогда они привязали меня к дереву. Под деревом был муравейник. Лицо и все тело мне смазали сахаром.
Несколько товарищей там умерли. И я бы оттуда не выбрался, если бы не один товарищ, проезжавший по той дороге…
Солдат снова остановился.
— Я был в величайших боях мировой войны. Все это ерунда по сравнению с тем, что я пережил впоследствии.
Руки его задрожали, и из горла вылетел какой-то дикий болезненный крик.
— Я никогда не плакал — вы можете мне поверить!