Страница 23 из 38
Затем Тово освободил короля, а королевен заперли на девять дней в колодки.
— Колодки — это уже достояние европейской культуры, — заметил Мартин. — Это, так сказать, христианский способ убеждать строптивых.
Тони выслушал слова Мартина, погладил его по колену и продолжал:
— Однажды гулял Тово со своими товарищами, и они сказали ему: «Слышишь, Тово, мы хотим побиться с тобой об заклад! Пойди и покажи королю свой зад. Если он не разозлится, мы дадим тебе каждый по тысяче талеров». Тово ответил: «Хорошо, согласен». Он пошел домой и попросил мать сшить ему рубашку и штаны. А матери он сказал так: «Мама, пожалуйста, пошейте мне рубаху и штаны из одного куска, понашивайте вдоль спины ряд пуговиц, а на каждой половинке зада пришейте по здоровой черной пуговице». Мать ответила: «Ладно, но зачем тебе такая красивая одежда?»
Но он сказал: «Сделайте это, мама, это пойдет вам на пользу». Тогда мать ответила: «Если из этого выйдет польза, то пусть будет так, мой сыночек!»
Мать сшила ему рубаху и штаны, как он сказал. И когда все было готово, Тово оделся и стал прохаживаться перед королевским дворцом. Пока он так расхаживал, увидел его король и позвал к себе. Когда Тово появился перед ним, король сказал:
«Скажи, Тово, зачем это ты сшил себе такую одежду и со столькими красивыми пуговицами?»
Он ответил:
«Знаете, господин король, там есть еще лучше, но мне стыдно вам их показать». Король сказал: «Не бойся и не смущайся, я не рассержусь». Тогда Тово наклонился, выпятил перед королем свои половинки и сказал: «Вот, господин король, вы можете на них посмотреть». А товарищи, с которыми Тово побился об заклад, стояли поблизости и все видели. Как показал он все королю, тот отослал его домой. И вот он пошел к своим товарищам, с которыми поспорил, и пришлось им ему деньги заплатить.
— Ишь, как он с королем, — засмеялся Джемс. — Вот если бы так с нашим…
Но Джемс тут же осекся и, обеспокоенно взглянув на белокурого, умолк.
— Не бойся, парень, — громко сказал Мартин. — Кем бы ни был этот человек, нам не будет никакого вреда, если он узнает, что мы коммунисты. Все равно это уже всей администрации известно!
Белокурый снова поднял голову. Затем резким движением приподнялся и сел на койке. Трое товарищей замолчали, глядя ему прямо в глаза. Вдруг лицо белокурого передернулось, слова замерли у него на губах, и он откинулся назад на койку.
Дверь распахнулась и вошел тюремный надзиратель. За ним в дверях маячил констебль.
— Номер семнадцатый, — выкрикнул надзиратель.
«Номер семнадцатый» — это был Гарри. У него сжалось сердце. До перевязки оставалось еще несколько часов — тут что-то другое…
— Номер семнадцатый, goddam! — повторил надзиратель. — Вы оглохли, что ли?
— Иду, — сказал Гарри. — Прощайте, товарищи.
Он крепко пожал руки Мартина и Джемса, погладил Тони по голове и встал.
— Прощай, Гарри! — сказал Мартин. Голос изменил ему. Несомненно, парень пропал. Один шанс из тысячи за то, что он сумеет сбежать. Хороший товарищ — и еще, еще хуже! — пропадет рецепт. Мартин крепко сжал заскорузлые руки. Он встал и снова сел. Гарри вышел.
В эту минуту белокурый человек неторопливо слез с койки и двинулся к Мартину, но остановился на полпути. Из уст Мартина извергался какой-то свист, скрип, какое-то полузвериное бормотание…
Мы покинули Лейстона перед беседой с человеколюбивым профессором Мессеби. Настроение у миллиардера ухудшалось с каждым часом. Дело с искусственным протеином застопорилось; Мессеби ничего не знал, кроме фамилии изобретателя, но не мог или не хотел даже сказать, где тот находится. Эдит исчезла без следа: как пропала любимая дочь, пошла неудача за неудачей. Рипса до сих пор не удавалось разыскать; Лейстон все время замечал, что за ним следят; субъект, намеревавшийся убить его на вилле под Парижем, скрылся неизвестно куда. Казалось, перед Лейстоном разверзлась бездна, поглощавшая все и вся.
Между тем, за ним все время следили… Вокруг крутились какие-то подозрительные типы. Лакей человеколюбивого профессора Мессеби — и тот, казалось Лейстону, как-то слишком внимательно разглядывал лицо миллиардера. Конечно, может быть, он просто оторопел, увидев воочию «короля химических фабрик Америки»!.. Но хуже всего была новость во вчерашней газете: акции химического треста упали на три процента. Это уже было совершенно непонятно; это было даже смешно — все равно, как если бы кто-то украл деньги из своего кармана. Только один человек во всей Америке мог бы подкопаться под Лейстона, но это был друг и приятель — Морган. Его интересы полностью совпадали с интересами Лейстона. Это было просто смешно — но все же акции упали на три процента, хотя он накануне отдал распоряжение поднять курс…
Лакей проводил миллиардера до авто. Лейстон сел рядом с агентом тайной полиции, нанятым охранять его.
«Надо ехать», — решил Лейстон. Автомобиль зарычал и поплыл по улице. Через четыре минуты Лейстон был у своей гостиницы. В трех домах от входа в гостиницу мимо проскочил небольшой автомобиль и скрылся за углом, откуда выехал миллиардер. Темнело. В автомобиле сидел Джим Рипс.
Подъехав к портерной в том районе, где располагалась квартира человеколюбивого профессора Мессеби, Джим Рипс тронул шофера за плечо и вышел. За вторым столиком в портерной сидел лакей мистера Мессеби. Увидев Рипса, он поднялся и вышел. Оба сели в авто.
— Зачем он приходил к профессору? — коротко спросил Рипс.
— Они говорили о каком-то препарате, не припомню, как он там называется — «Эльбин» или…
— «Или»! — передразнил Рипс. — О чем они говорили?
— О человеке, который сделал этот «Альбо». Мессеби назвал его имя, я хорошо запомнил — Гарри Руперт. Тот хотел знать, где он живет, но Мессеби сказал, что он исчез.
Рипс тронул шофера за плечо.
— Выходите, — сказал он лакею. — Инструкции получите там же, где раньше.
Авто растворилось в темноте…
Услышав шаги, Мартин поднял голову и с секунду смотрел на белокурого. Белокурый спокойно выдержал его взгляд и сказал:
— Меня, Винсента Поля, арестовали в Лондоне за то, что я не сдал отчет и деньги фирме Дюверье в Париже. Тогда же выяснилось, что я не Винсент Поль, а матрос с корабля «Либерия» по имени Дюваль. Но я не Дюваль.
Джемс с неописуемым удивлением слушал рассказ о Винсенте Поле, Дювале, Дюверье и «Либерии».
— Это просто какой-то безумный маньяк! — повернулся он к Мартину. Но Мартин слушал Дюваля, стараясь не упустить ни слова.
— Я не Дюваль, — продолжал белокурый человек, — меня зовут Андрей Вовк, — добавил он шепотом. Джемс испуганно взмахнул рукой — шпик! резануло мозг, — и снова посмотрел на Мартина. Но тот, не сводя глаз с Дюваля, слушал с напряженным вниманием. — Через полчаса меня выведут отсюда, чтобы увезти во Францию. Меня отпустят в десяти шагах от тюрьмы — у Винсента Поля было с собой много денег. Нельзя терять ни минуты. Скажите, в чем там дело с этим товарищем?
— Как вы докажете, что вы не шпик? — строго спросил Мартин.
— У меня нет ни доказательств, ни времени вас убеждать, — ответил Дюваль. — Ваш товарищ считает, что я шпик. Это потому, что он не знает людей. Вы знаете людей, вы понимаете, что я не шпион. Не теряйте времени.
— Ладно, — тяжело проронил Мартин. — Через полчаса Гарри все равно убежит или его убьют. Вы выйдете отсюда ровно через полчаса.
— Через двадцать три минуты!
— Не имеет значения! Слушайте:…
— Пишите записку для Гарри: осталось три минуты, — сказал Дюваль.
Гарри вывели на улицу и повели по мостовой. Накрапывал вечерний легкий дождик. Позади шли два констебля. Рядом по тротуару шел сержант и время от времени поглядывал на арестованного.
— Куда меня ведут? — спросил Гарри у одного из констеблей. Гарри обратился к нему по-ирландски — тот был похож на ирландца.
Прошла секунда, показавшаяся Гарри столетием. Ему повезло — констебль оказался ирландцем.