Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 60 из 164

Для начала картина делает вид, что главное в ней – детектив. Фабула, казалось бы, строится по всем законам классического детектива: отдаленный особняк с перерезанными телефонными проводами, запертыми воротами, спрятанными ключами от нужной двери, трупом и ограниченным кругом подозреваемых. Но в этом преувеличенном следовании канонам чувствуется скорее ироническая насмешка над штампами жанра – одно из основных свойств этого фильма, которое будет проявляться и в других его чертах. И это сразу настораживает, как некий сигнал к тому, что детективный сюжет здесь не вполне серьезен.

Детектив плавно перерастает в исследование характеров основных персонажей, качества которых начинают резко проявляться в сложившейся экстремальной ситуации. Конфликт осложняется еще и тем, что все участники действа так или иначе имеют отношение к одной семье, глава которой лежит на втором этаже с ножом в спине.

После того, как была отвергнута теория о самоубийстве, героини приняли коллегиальное решение – докопаться до правды. Правда же, как выясняется, ужасна. Она открывается постепенно: денежные махинации, адюльтеры, внебрачные дети, ранняя беременность и типичная для Франсуа Озона тема нетрадиционной любви – все это скрывалось в течение долгого времени, но теперь всплывает и порождает злобу, подозрение и недоверие. Восемь женщин поочередно начинают проявлять свою лживость, коварство, притворство, страсть к подслушиванию, подглядыванию и сплетням. После чего занимаются откровенным рукоприкладством с непременным желанием оттаскать соперницу за волосы. И все это – в теплом и уютном кругу семьи.

Но и в этом кроется подвох. Для того чтобы быть острой сатирой, высмеивающей пороки женщин, картина слишком далека от «критического реализма». Она снята по пьесе Робера Тома и подчеркнуто театральна: классическое единство места, времени и действия; особняк, который выглядит не как обжитое место, а как идеальная декорация; аффектированная мимика и жесты актрис. Но в данном случае кино не стесняется своей театральности. Поверить, что восемь замечательных французских актрис станут показывать женский пол в неприглядном свете так же сложно, как усомниться в их очевидной иронической позиции по отношению к себе. Уже с первых сцен примы экрана настойчиво показывают, что относятся к происходящему с юмором и вообще от души веселятся. Мы вновь сталкиваемся с намеренным преувеличением, доходящим до гротеска: уровень отрицательного в персонажах повышен, а игра актрис стремится к выделению исключительно неблаговидных черт, и воспринимать происходящее всерьез просто не получается.

На веселый тон зрителя настраивают с первых минут. Задорное «Папа, ты больше не сечешь фишку» в исполнении Людивин Санье с Катрин Денёв и Виржини Ледуайен на подтанцовке открывает серию из восьми музыкальных номеров. Они то и дело прерывают основное повествование, являя собой лирические отступления. Имея довольно опосредованное отношение к фабуле, эти сцены в то же время ее оттеняют. Актрисы во время своего исполнения смотрят прямо в объектив и за отведенные несколько минут как будто выходят из образа. Взяв первые ноты, каждая желает сказать, что сейчас перед нами она, а не ее героиня. Закончив свою трогательную партию, Изабель Юппер надевает очки в роговой оправе и вновь начинает картинно изображать истеричную старую деву. С последними нотами своих забавных песенок Людивин Санье и Виржини Ледуайен вновь становятся достойными продолжательницами своего несносного рода. Мюзикл здесь – одновременно своего рода извинение режиссёра, который как бы позволяет исполнительницам главных ролей показать себя во всей красе, и в то же время еще один ключ к разгадке сущности фильма.

Но не тут-то было – этот ключ подходит не ко всем дверям «8 женщин». Согласно законам женской логики, которые являются законами построения фильма, кульминация и заключение переставляют основные смысловые акценты. Заключительная песня в исполнении наиболее взрослой из всех актрис Даниель Даррьё, пронизанная почти трагическими нотами, противопоставляется игривой песенке, с которой Людивин Санье – самая молодая на экране – выступала в начале. Поэтому игры играми, а постепенное нагнетание драматического конфликта в итоге довольно неожиданно уводит жанровую окраску фильма в сторону трагикомедии. Если большая часть фильма прошла под девизом «На самом деле мы не такие плохие, как только что вам показали», то в финальном кадре с выстроившимися в ряд женщинами, которые держат друг друга за руки и пристально смотрят в камеру, можно прочесть предостережение. Мужской пол представлен настолько незначительным персонажем, что нам даже не дают услышать от него ни одного слова и не показывают его лица. Не говоря уж о ноже в спину. Глядя на бутон розы, не стоит забывать о ее шипах.

В мире животных и в мире людей





В четвертый раз на ММКФ взяла старт программа Петра Шепотинника «8 1/2 фильмов», которая неожиданно для ее составителей, похоже, стала неотъемлемой частью летнего кинематографического пейзажа. На самом деле, в этом нет ничего удивительного: именно эта программа каждый год дает зрителям возможность следить за последними тенденциями мирового кинематографа, что всегда вызывает повышенный интерес. Кроме того, неограниченность авторского подхода, по которому отбираются картины, способна привлечь к «8 1/2 фильмам» максимально обширную аудиторию – в программе присутствуют ленты культовых европейских и азиатских режиссёров, экспериментальное кино соседствует с интересными постановками американских режиссёров.

В числе «восьми с половиной» побывали работы Чэня Кайгэ и Лукаса Мудиссона, Спайка Ли и Нагисы Осимы, Леоса Каракса и Спайка Джонза – имена говорят сами за себя. А в 2002 году состав оказался более» звездным», чем обычно. Гостей фестиваля ждет обладатель «Оскара» за лучший сценарий «Госфорд-парк» Роберта Олтмана, показанный на Берлинском фестивале новый фильм Иштвана Сабо «Выбирая сторону», провокационный эксперимент Майка Фиггиса «Отель».

Открывала программу та самая «половинка» – короткометражная анимационная работа режиссёра Михаила Алдашина «Букашки». Но истинное начало одному из главных событий XXIV Московского кинофестиваля положили «Кочевники» Жака Перрена. Сенсационное документальное кино даже по словам Петра Шепотинника упорно стоит особняком от остальных картин: «При всем желании от этой уникальной по всем параметрам ленты <…> не перебросишь мостик ни к одному из фильмов программы…» Но так ли это на самом деле? Уже второй из «8 ½» доказал обратное – у совершенно непохожих, на первый взгляд, «Кочевников» и «Кошачьего мяуканья» Питера Богдановича вполне можно найти точки соприкосновения.

«Кочевники» снимались в течение пяти лет. Десятки операторов по всему миру в буквальном смысле слова гонялись за перелетными птицами – теми, о ком и пойдет рассказ в картине. Сибирская тайга, пустыня, каньоны Северной Америки, льды Антарктики, огромный современный мегаполис – где только не предстоит зрителю сопровождать пернатых в их продолжительных полетах. Да, именно сопровождать – в этом заключается главная техническая «фишка» картины. Для съемочного процесса были использованы специальные сверхлегкие летательные аппараты, на которых помимо пилота должен был помещаться оператор. Упорные попытки добиться желаемого успеха, сопровождавшиеся нежеланием птиц попадать в объектив камеры, в итоге увенчались успехом. Такого ощущения, как на просмотре этого документального фильма, большинству людей не приходилось испытывать в своей жизни. В течение полутора часов Перрен и его съемочная группа дают осуществиться мечте, дают возможность почувствовать себя непосредственным участником процесса, неподвластного человеку – свободного полета.

«Кочевники» могли быть не более чем демонстрацией технических возможностей, в лучшем случае – средством для релаксации, как диски с записью журчания воды и соловьиных трелей. Эти записи сложно назвать полноценной музыкой, «Кочевники» же рисковали тем, что их нельзя будет назвать полноценным кинематографом. Полтора часа наблюдения за жизнью птиц с редкими закадровыми комментариями самого Перрена стали бы не более чем очень оригинально снятой серией передачи «В мире животных». Осмысленность тут придает не экологическая тема (птицы застревают в отходах производства фабрик и заводов, пытаются выбраться из браконьерских клеток), а мотив свободы и отсутствия границ.