Страница 3 из 36
Последние годы главным предметом политики было избавление от всякого посреднического или независимого влияния и защита неограниченного и неподконтрольного использования двором своего широкого влияния ради его же собственных частных интересов. И если бы этого удалось достичь, влияние короны, конечно же, стало бы таким, каким его хотели бы видеть самые рьяные сторонники двора. Тогда государство полностью оторвалось бы от воли народа, не принимая во внимание ни достоинств высших его слоев, ни чувств слоев низших. А потому некоторыми интриганами был разработан новый проект, полностью отличный от системы управления, установившейся со времен восхождения Ганноверской династии. Этот проект, как я слышал, впервые появился при дворе Фредерика, принца Уэльского.
Первая попытка его воплощения была предпринята через одного советника – человека высокого ранга и большого состояния, но неизвестного и не имевшего влияния в королевстве вплоть до момента своего быстрого и неожиданного прихода к власти. Ему весь народ должен был показать немедленное и безоговорочное подчинение. Но то ли из-за желания продемонстрировать непреклонность перед оппозицией, то ли из-за несвоевременности или же неуместности эта идея вскоре была отложена в долгий ящик. А инструментарий данного проекта был несколько изменен, дабы сам он стал более современным и к своей великой цели шел более постепенно и неуклонно.
Первым пунктом данного плана было разделение двора и правительства. До сих пор на них смотрели как на единое целое. Но в будущем двор и администрация должны были полностью разойтись. Так сформировались бы две системы управления исполнительными делами государства. Одна должна была стать тайной. Другая – чисто показной. При этом последняя должна была бы нести всю полноту ответственности, а настоящие руководители, обладавшие максимумом власти, избегали бы любых проблем.
Во-вторых, под этим руководством должна была сформироваться антиправительственная партия двора: эта партия должна была получить большую долю финансовых ресурсов правительства и не допускать к ней марионеточную администрацию.
Третий пункт, от которого в конце концов и зависел успех всего предприятия, – добиться молчаливого согласия парламента на исполнение данного проекта. А потому парламент должен был постепенно быть приучен к полному безразличию в отношении к личностям, рангам, влиянию, способностям, связям и характеру королевских министров. Средствами дисциплины, о которых я расскажу позже, в этот институт должны были попасть люди с противоположными интересами и самыми противоречивыми планами. Все связи и взаимозависимости между подданными должны были быть полностью уничтожены. До сих пор все процессы шли через руки лидеров вигов или тори – людей, способных объединять народ и вселять в него уверенность. Теперь же методика правления должна была измениться, а во главе страны должны были встать люди, которым она не доверяла, которых она не уважала. Этот недостаток присущей им значимости и должен был венчать делегированную им власть. Члены парламента должны были перестать обращать внимание на свою гордость и на свой долг. Их высокие, даже высокомерные чувства, которые служили отличной опорой для их независимости, должны были постепенно сойти на нет. Честь и стремление к первенству теперь должны были определять поведение в парламенте не более, чем в турецкой армии. Конституционной максимой должно было быть признано право короля назначить своего или чужого лакея министром. И при этом он должен был считаться и считался бы равным одним из самых высокопоставленных или мудрых людей в государстве. Таким образом парламент должен был полностью проигнорировать тот факт, что место государственной администрации занимают встречи за закрытыми дверьми и подковерные интриги.
При таком уровне уступок любую инициативу любого двора можно сразу считать исполненной. Так двор получил бы основные атрибуты и самые характерные черты деспотизма. Все скатилось бы от национальных интересов к личному фавору и склонностям принца. Этот фавор и стал бы единственным путем во власть и единственным способом ее удержания, так что никто не обращал бы внимания на другого, но все бы пристально следили за двором. Тогда поведение неизбежно определялось бы только этим мотивом, пока, наконец, низкопоклонство не стало бы универсальным, несмотря на жесткую букву законов или установлений.
На первый взгляд может показаться удивительным, как человеку может прийти в голову участвовать в таком проекте. Но факт состоит в том, что возможности для осуществления этого проекта крайне привлекательны, да и сама схема не лишена правдоподобных преимуществ. Данные возможности и преимущества, к которым уже прибегали ранее, ради осуществления новой схемы управления, как и последствия ее воплощения, по-моему, стоят серьезного рассмотрения.
Его Величество обрели трон этих королевств, имея больше преимуществ, нежели любой из его постреволюционных предшественников. Представитель четвертого поколения династии и третий по счету наследник трона – даже поборники наследственных прав увидели в нем нечто, что польстило их предрассудкам и оправдало смену их приоритетов без изменения собственных принципов. Личность и обоснованность притязаний претендента на трон должны были быть ничтожными. В Европе его титул должен был быть непризнанным. А в Англии его партия должна была распасться. И правда, Его Величество пришли унаследовать великую войну. Но побеждая в каждой части света, он всегда достигал мира – не договорного, но принудительного. Не было у него унаследованной за рубежом привычки или привязанности, которая бы повлияла на усиление его власти дома. Его фиксированное (как тогда считалось) содержание, составлявшее большую, но не чрезмерную сумму, было избыточным, но, тем не менее, не вызывало зависти. Его влияние – прираставшее завоеваниями, уменьшением задолженности, усилением армии и флота – укрепилось и расширилось. К тому же он взошел на трон в лучшие и самые энергичные годы юности, а потому из-за привязанности никто не испытывал к нему ненависти, а из-за опасений на него не нападали, воздерживаясь оскорблять монарха, от чьей мести оппозиции просто некуда было деваться.
Эти удивительные преимущества только распалили желание Его Величества сохранить нетронутым дух национальной свободы, которому он был обязан столь прекрасным своим положением. Но были и такие, кому этот дух внушал совершенно иные чувства. Они-то считали, что теперь появилась возможность (которой всегда пользуются определенного рода политики) с помощью усиления двора заполучить для себя такой уровень власти, которого им никогда не было бы суждено получить благодаря собственному влиянию или честной службе, и который им не удалось бы удержать просто так, пока система управления основывалась на прежних своих началах. Дабы облегчить выполнение своего плана, они должны были внести немало корректив в текущие политические процессы, и коренным образом изменить мнения, привычки и связи большей части публичных политиков.
Во-первых, они продолжили постепенно, но достаточно активно уничтожать всякое влияние, принципиально не зависевшее от прихотей двора. На тот момент самыми популярными и обладавшими большим количеством партийных связей были герцог Ньюкасла и господин Питт. Оба они ничем не были обязаны новым идеям двора, а потому не считались подходящими для их воплощения. И как нельзя кстати для создающейся системы правления в вынужденной коалиции наметился неизбежный раскол и разлад между партиями, контролировавшими администрацию. Первым был атакован господин Питт. Не удовлетворившись его отстранением от власти, они всяческими уловками попытались очернить его репутацию. Вторая партия сочла поддержкой избавление от столь масштабной фигуры, не понимая, что она должна пасть вслед за ним и что все происходящее – часть единого плана. Было немало других причин, из-за которых ее представители не смогли трезво взглянуть на ситуацию. Для великих семей вигов было неприемлемо и почти что неестественно противостоять администрации принца дома Брауншвейгов. День за днем они медлили, сомневаясь и колеблясь, ожидая проявлений иных планов, не давая убедить себя в том, что деяния заговорщиков – это не шутки, а системная проблема. Куда сильнее и очевиднее новая партия двора была заинтересована в изоляции вигов, нежели в уничтожении господина Питта. Власть его была велика и заслуженна. Она во многом она была его личной властью, а потому властью непреходящей. Власть вигов, напротив, уходила своими корнями в саму страну. Ибо, будучи менее зависимыми от популярности, они обладали куда более естественным и утвердившимся влиянием. Долгое пребывание у власти, обширные владения, выполненные и полученные обещания, должностные связи, кровные, союзнические и дружеские узы (то, что тогда считалось важным), имя вигов, близкое народу, их давнишнее и постоянное служение королевской семье – все это давало им власть в стране, оказавшуюся теперь преступной и обреченной на гибель. Великий принцип заговорщиков, вдохновляющий и согласовывающий все их действия, как бы сильно они ни разнились между собой, состоял в том, чтобы доказать всему миру: отныне двор будет опираться только на собственные силы и попытка привлечь любые иные силы ему на службу есть оскорбление двора, а не его поддержка. А потому, когда удалили вождей, дабы добраться до основания, всю партию подвергли проскрипции, столь масштабной и жестокой, что отняли у ее представителей даже самые мелкие должности, причем в такой манере, какой не бывает даже при революциях. Но ведь хотели полностью уничтожить все силы, кроме одной, и при этом явить пример непоколебимой суровости, на которой и должна была держаться новая система правления.