Страница 41 из 123
«Даешь золото!» — Производство. Литтлпейдж и Селиховкин
В 1990-е в России была популярна шутка про древнее китайское проклятие «Что б ты жил в эпоху перемен!». Эту фразу мы хорошо вызубрили на собственной шкуре, но надо признаться — наше поколение, пережившее девяностые — сущие дети по сравнению с поколением моих героев, ровесников XX века. Им такие «девяностые» в жизни выпадали неоднократно.
Первая половина двадцатого века — уникальнейшее время в российской истории. ТАК нашу страну не колбасило никогда. Вообще никогда — не при Грозном, ни в Смуту, ни при Петре. Одни судьбоносные социальные перемены следовали за другими, причем при минимальных паузах. Едва-едва все успокоится, народ наконец-то выключает режим «ходи опасно, верти головой» и только собирается пожить спокойно — как окружающая действительность опять рассыпается в труху и надо опять хватать детей в охапку, выносить образа и выживать в самом прямом смысле этого слова.
Я просто не догадываюсь, как эти люди из адамантия пережили свою судьбу без массового умоповреждения. Ведь всякий раз масштаб перемен — колоссальный, паузы между грандиозным шухером — все меньше и меньше.
1905 год — первая русская революция, стратегического масштаба реформы, переход от абсолютной монархии к конституционной.
1914 год — мировая война, мужиков под гребенку на мобилизацию.
1917 год — вторая и третья революции, переход сначала от монархии к республике, а потом от капитализма к социализму. Гражданская война.
1929 год — индустриализация, всеобщий погром и хаос до 1938-го, потом несколько лет на перевести дух — и здравствуй 1941-й!
Почему я приравнял двадцать девятый год к семнадцатому или сорок первому?
Мы часто недооцениваем масштаб перемен, которые принесла индустриализация. Переживший ее на собственной шкуре американский инженер Литтлпейдж, например, прямо именует происходящее «второй революцией»:
И действительно — в двадцатые, во времена НЭПа, жизнь не то чтобы была в шоколаде, но более-менее наладилась и устоялась. Казалось бы — ну слава богу, дожили и пережили Смуту, давайте теперь просто жить…
Но нет.
Знаете, на что это было похоже?
На человека, который очень неудачно сломал ногу, долго и хлопотно маялся в процессе заживления, ночами не спал, обезболивающие горстями ел… Наконец, все более-менее срослось, еще беспокоит, конечно, но с тем, что было — небо и земля! И он только выдохнул, вытер пот со лба — а доктор ему говорит: «Извини, брат, срослось неправильно. Будем опять ломать и заново сращивать. По-другому — никак».
Может быть, доктор и прав — даже скорее все, прав.
Но тебе от этого не легче.
И НЭП тут же заканчивается, и старая жизнь заканчивается, в стране объявляются грандиозные перемены, теперь мы все живем за-ради построения промышленности, чтобы не сдохнуть в обозримой перспективе. Опять мир вокруг рухнул, опять везде тотальный хаос, опять надо собирать себя в кучу и выживать — в том числе и в чисто бытовом смысле слова.
Рассказывает свидетель Джон Литтлпейдж:
И действительно — первые годы первой пятилетки отметились дикой инфляцией. Напомню, что индустриализацию мы делали «на свои», причем денег у нас не было. Плюс — основной расчет был на экспорт хлеба, а из-за Великой Депрессии стоимость продовольственных товаров на мировом рынке рухнула к бениной матери. А соскочить уже нельзя, процесс запущен, мы уже едем, панове. Поэтому деньги выскребали отовсюду, откуда только могли.