Решили приладить к нартам, груженным почтой, лямки и ташить их на себе. За ночь выпал снег. Вытащили нарты — не идут. Пытаемся связаться по телеграфу с Незаметным. Радист изготовил из перочинного ножа ключ, нашел проволоку, включился в телеграфный провод Якутск— Незаметный и много часов подряд без устали передавал телеграмму:
— Бро-ше-ны ям-щи-ком. Спа-си-те.
Не помогло. Вот уже утро, а помощь не пришла.
Радист не отходит от провода и продолжав терпеливо посылать призывы о помощи:
— Эт-ко(Петр Августович Этко, руководитель треста «Алданзолото» — ВН) бро-шен ям-щи-ком. Спа-си-те.
Наступил вечер. Почти все продукты съедены. Впереди голодная и холодная смерть.
Вместе с ямщиком-комсомольцем Этко отправляется на паре оленей до следующего станка за помощью. Олени с трудом шли по засыпанной снегом дороге. На двадцатом километре один олень пристал. Его оставили отдыхать в тайге. Поехали на одном. Впереди оленя шел ямщик, за нартами тяжело плелся пассажир. Рано утром, измученные, они добрались до зимовья. Подняли переполох. Быстро собрали шесть пар лучших оленей, и молодой тунгус помчался нам на выручку.
Холодно в зимовье. Лежим, доходим, завернувшись в дохи и не хочется просыпаться. Все громче слышен колокольчик. Сон это или не сон? Крик: «Тохто!», дверь открывается.
С клубом морозного воздуха в зимовье вбегает молодой тунгус в оленьей куртке мехом наружу и красивых унтах.
— Собирайтесь, товарищи! Едем!'
Ну а насчет детей и того, что так боялся Копеин…
У Селиховкина и его жены (еще одна семейная пара, учившаяся в Московской горной академии) это случилось на Бодайбо, незадолго до сдачи Лены в концессию:
После изнурительной жары начались затяжные дожди. Вспыхнула эпидемия злокачественной дизентерии, которая косила не только детей, но и взрослых. Не уберегли детишек и мы. Заболел старший. Через несколько дней — второй. За ними свалилась няня, потом я. Последней заболела жена.
Всех нас увезли в больницу. Больная жена не отходила от кроваток детей.
Приезжает в больницу председатель правления треста
— Что же это вы, Виктор Васильевич, в самый горячий момент?
— Ничего, — успокаиваю председателя, — постараюсь поскорее выбраться отсюда.
— Боюсь, задержите нас с составлением контрольных цифр и смет.
На другой день, почувствовав себя лучше, я выписался из больницы, а через сутки меня привезли обратно с тяжелым рецидивом. Через три дня ночью у нас на глазах умер младший, а несколько часов спустя и старший ребенок.
Опустошенных, неспособных плакать, увели нас с женой на квартиру врача. Особенно растрогало нас глубокое сочувствие рабочих лучшей забойной бригады Н. Я. Онучина и Н. О. Рогова.
Высоко на склоне Надеждинского гольца, выше общего кладбища, забойщики выкопали глубокую яму. Мой конь, который еще так недавно катал ребятишек, увез на кладбище два маленьких красных гробика.
Мы остались одни у холмика с двумя беленькими столбиками, соединенными медной доской с надписью: «от рабочих механического цеха»…
И эти столбики тоже — включены в цену индустриализации СССР.
В этом мире за все приходится платить, разве что родителей мы получаем бесплатно.
Но мы — жители удобного и изобильного мира — платим в разы меньше, чем заплатили те, кто сделал наш мир удобным и изобильным.
Это стоит помнить.