За кордоном, у буржуев
Итак, Советская власть все более настороженно относится с «царским» инженерам, всячески усиливает процесс пролетаризации студентов технических вузов, при этом в максимально возможной степени увеличивает набор и сокращает сроки обучения инженеров. Наконец, срывает с насиженных мест собственную управленческую элиту и отправляет ее на обучение инженерным специальностям.
Возникает закономерный вопрос — а что тогда с нашими героями, чья безраздельная преданность Советской власти не вызывает сомнений и которые при этом успели получить классическое, а не урезанное инженерное образование у лучших преподавателей страны?
Ответ подразумевается сам собой — они составляют сравнительно небольшой, но при этом очень важный и весомый актив молодой Советской Республики. Поэтому из них начинают целенаправленно растить техническую элиту страны, которая нужна СССР как воздух — особенно в свете стартующей индустриализации.
И для начала едва ли не всех выпускников Московской горной академии отправляют на стажировки за границу — в самые развитые капиталистические страны.
В 1928 году советским руководством было объявлено о решении отправить на стажировку за рубеж 250 молодых специалистов, в 1929 году — уже 600.
Необходимость этого шага весьма поэтично, я бы сказал, описывает в своих мемуарах Василий Емельянов.
'Мы хотели двигаться еще быстрее, еще стремительнее. Ведущееся в стране строительство постоянно испытывало в чем-нибудь нужду. Не хватало машин, приборов, материалов. Многое из того, в чем мы нуждались, в старой России никогда не производилось, и никто из нас не знал, как эти нужные нам машины, приборы и материалы изготовляются.
Промышленность старой России была многочисленными нитями связана с индустрией Запада. На всех наших железных дорогах, например, использовались тормоза американской фирмы Вестингауза, по нашим городам ходили бельгийские трамваи, мы пользовались голландскими телефонами, шили на швейных машинках Зингера, во всех наших лабораториях велись измерения немецкими приборами Сименса и Шуккерта, и все студенты, выполняя свои дипломные проекты, чертили рейсфедерами и циркулями из готовален Рихтера.
Революция разорвала эти связи, что привело к многочисленным затруднениям.
Останавливались машины, так как заменять изношенные или поломанные части было невозможно — их не было, а получить машины там, откуда они поступали раньше, стало или очень трудно, или даже невозможно. Найти нужный для работы прибор, материал или инструмент было проблемой.
Мы практически чувствовали нашу зависимость от Запада и острую необходимость избавиться от нее.
Поставленная задача — индустриализация страны — потребовала не только восстановления и приведения в порядок существовавших производств, но и создания многих новых, таких, о которых мы ранее не имели никакого представления. Мы знали о них только по сообщениям иностранной печати или из рассказов тех, кто бывал за границей и видел их там, да еще по отдельным, случайным образцам, поступавшим к нам из-за рубежа.
В те годы много необходимого покупалось за границей, а молодых специалистов направляли в страны Европы и Америки для изучения нужных для нас производств.…
В середине 1929 года было принято постановление о командировании на обучение за границу большой группы молодых специалистов.
Нашему институту было предложено подобрать одного кандидата. Руководство института предложило поехать мне. Вначале сообщили, что я поеду в США на год, а затем решили послать меня в Германию на семь месяцев. Еще до меня туда выехали несколько моих однокашников, в том числе и Тевосян'.
В Эссене на заводе Круппа Емельянов с Тевосяном проработают больше полугода. Тевосян по своему обыкновению блистал перфекционизмом, всячески душнил и не давал людям спать.
Я приехал в воскресенье и застал Тевосяна дома. Рассказав ему последние московские новости, я стал расспрашивать, как проходит у него практика и что интересного на крупповском заводе.
— Сам процесс производства стали не представляет большого интереса. У нас технология ведения плавки поставлена лучше, мы грамотно подходим к этому процессу. А вот разливка стали у них организована очень хорошо. Поэтому я решил изучать разливку.
Тевосян, проработавший два месяца до моего приезда на завод, собрал уже обильный фактический материал по разливке различных марок качественной стали.…
— Вот посмотри, — и Тевосян стал развертывать одну диаграмму за другой, составленные им с исключительной тщательностью. Большое количество нанесенных на диаграммах точек свидетельствовало об огромной кропотливой работе, проделанной им в сталелитейном цехе завода.
— А как у тебя с языком? — спросил я ею.
— С языком? — и он улыбнулся. — Ведь я работаю в бригаде на литейной канаве. Если не знать языка, то не поймешь, что кричит крановщик, и он может или ударить крюком крана или опустить изложницу на ногу. Первый месяц трудно было, теперь ничего, лучше стал понимать, и меня понимают. Но приходится каждый день заниматься, без этого нельзя. Я тебе советую первые два-три дня осмотреться, познакомиться с мастерами, а затем приступать к работе. Начинай работу в дневной смене, с восьми часов утра.
…
…Прошло три месяца. Каждый день мы ходили с Тевосяном на завод. Вставали в семь часов утра, быстро съедали свой скромный завтрак — пару бутербродов, выпивали по стакану чаю и направлялись в сталеплавильный цех.
В квартире, где мы жили с Тевосяном, у нас были смежные комнаты, соединенные дверью, по обеим сторонам которой стояли наши кровати. Как-то ночью я услышал голос Тевосяна:
— Ты не спишь?
— Нет.
— Я хочу зайти к тебе. — Он вошел взволнованный и бледный.