Фадеев и после этого продолжал его поддерживать. Он умел быть выше мелочных отношений. Но все же при случае ответил Ермилову и ответил блистательно. Шел какой- то пленум, ему задали вопрос:
— О Ермилове. Почему он нападает на своих друзей, в том числе на вас?
Фадеев улыбнулся, развел руки:
— Знаете басню… Скорпион попросил лягушку перевезти его через горный поток. На самой стремнине скорпион смертельно ужалил лягушку. «Что ты сделал? Ведь ты и сам потонешь», — сказала лягушка. «Не мог удержаться — натура такая», — ответил скорпион.
Все было очень похоже. И зал долго смеялся'.
Владимир Владимирович Ермилов
Во-вторых, своим демаршем особых очков Фадеев не набрал. Практически сразу его за эту речь пропесочил не кто иной, как сам товарищ Сталин. Выступая в финале, вождь сказал:
'Фадеев безусловно прав, когда он говорит о необходимости решительной перестройки бывшего руководства РАПП, о необходимости решительной ликвидации группировщины. Но он безусловно не прав, когда заявляет, что не будет работать с Авербахом.
Что это значит? Как может отказаться коммунист работать с другим коммунистом, когда они работают в одной организации? Заявление Фадеева в этой части неверно, это тоже надо изжить'.
Да и к моменту встречи «авербаховцы» вовсе не были «тонущей командой». Скорее наоборот — укрепив свои связи с Горьким, они явно «пошли в гору», вновь быстро набирая очки влияния. Как раз та встреча писателей-коммунистов со Сталиным ознаменовалась их серьезной победой:
«Выступлением Сталина была завершена дискуссия. Слова вождя о том, что 'рапповцев надо привлечь к работе», позволили Горькому еще раз заступиться за рапповских руководителей. Он предложил для достижения единства в среде коммунистов ввести в состав Оргкомитета: Авербаха, Макарьева, Ермилова.
Писатели и менее охотно члены Политбюро поддержали Горького'.
Именно это назначение спровоцировало настоящий скандал на втором, расширенном собрании, где с вождями встречались в основном беспартийные писатели-«попутчики».
Процитирую воспоминания К. Л. Зелинского «Вечер у Горького»:
'— Ну, теперь желательно, чтобы высказались товарищи беспартийные, — говори Горький.
— Дайте, я скажу, Алексей Максимыч, — говорит Сейфуллина, — я сижу как раз напротив Вас, дайте я скажу. Я, товарищи, в отчаянии от того, что вы хотите снова ввести в состав Оргкомитета трех рапповцев. Я в отчаянии, потому что едва только мы успели вздохнуть, едва успели приняться за работу… — в комнате движение и шум. — Ну, кажется, Вы же, Алексей Максимыч, ругали Оргкомитет, говорили, что он работает плохо…
(Надо сказать, что предложение о введении рапповцев в Оргкомитет, — это была инициатива Горького, и он уговорил Сталина на это дело).
— Но просто учтите, что мы, наконец, вздохнули и снова получили возможность писать. Ведь у нас некоторых писателей до того довели, что они слепнут. Вот. Тынянов, неплохой писатель, хороший писатель — его до того затравили, что он даже начал слепнуть. (Шум, голоса: «Неправда!». Катаев пытается встать: «Сейфуллина, зачем Вы говорите неправду?»). Сейфуллина продолжает говорить, Сталин поддерживает ее:
— Ничего, пусть говорит.
Сейфуллина:
— Мое время уже истекло?
Сталин:
— Мы попросим продлить. — Поднимает руку.
Сейфуллина: — Ну, если Вы, товарищ Сталин, скажете продлить, то они, конечно продлят. Так вот, введение рапповцев в Оргкомитет опять охладит всех писателей. (Голоса: «Ну, почему всех? Говорите от себя!») Ну, хорошо, не всех, я буду говорить только за себя. Я вот так думаю.
Сталин:
— Я уверен, что и другие тоже так думают, только не говорят, а сочувствуют. — Сам делает рукой такое волнистое движение по залу.
— Я, товарищи, не боюсь говорить от своего имени. — Сейфуллина отвечает на реплику Березовского. — Да, я вот такая контрреволюционерка. Не верю я тому, что обещает Авербах. Могу я не верить?
Горький встает и проходит на угол стола (стол был буквой «г»), где сидели Всеволод Иванов, Киршон, Афиногенов, Катаев. Что-то им шепчет на ухо. Слово тогда просят одновременно Катаев и Всеволод Иванов. Говорит последний:
— Меня вот очень огорчила товарищ Лидия Николаевна Сейфуллина. Огорчила тем, что все свела к введению в Оргкомитет рапповцев. Я не вижу в этом ничего плохого. РАПП и раньше, несмотря на свои ошибки, принес нам всем много пользы. Вот меня, например, РАПП бил два года. И ничего худого из этого не вышло. Я человек крепкий, меня этим не проймешь'.
Чтобы реакция писателей стала немного понятней, сообщу, что к тому времени все уже поняли, что Авербах и компания пользуются полной и безоговорочной поддержкой Горького. А Горький в те времена был недвусмысленно объявлен партией единственным и безальтернативным вождем советских писателей. Он был фактически всесилен, достаточно вспомнить, что ни один из предложенных им проектов не был отклонен Сталиным. Какие-то идеи «буревестника Революции» нравились вождю больше, какие-то меньше — но реализовывались все, без исключений.
Это что касается возможностей Авербаха и компании.
Что касается возможностей самого Фадеева, то… у него их практически не было. Фадеев, безусловно, считался одним из ведущих советских писателей, он не утратил этого статуса, разругавшись с РАППом, у него было довольно много должностей — но и только.
Его не прикрывала семья, как Авербаха, за ним не стояло крупных фигур, равновесных Горькому. Единственный козырь, имевшийся у него на руках — хорошие отношения с Землячкой, которая сама была на вторых-третьих ролях, — против рапповских козырей не играл совсем.
Наконец, единственную аппаратную группировку, чьими ресурсами он мог воспользоваться, он только что покинул сам, громко хлопнув дверью.
Все это вместе взятое заставляет сомневаться в корыстной подоплеке резкого разрыва Фадеева с РАППом. Уж больно не вовремя он испортил отношения — на тот момент Фадеев мало что мог сделать авербаховцам, а вот ему жизнь могли испортить конкретно.
Чем авербаховцы и занялись.
Вчерашние близкие друзья принялись бить друг друга насмерть.
Посмотрите на это фото 1930 года. Слева — Фадеев, внизу — Киршон. Лапочки же, да?