Страница 104 из 108
Ляля не смогла дальше читать, передала страничку мне, но строчки запрыгали перед глазами и только потом, с трудом во всем разобрался:
«…Жируют и смеются над нами, ходят сверхчеловеками, но чуть что при первом же громе поднимется паника, начнут психовать. Несомненно, они пойдут на все, лишь бы оборвать нити. Они бросятся на меня, я уверен. И этим самым разоблачат себя. Тогда их можно будет уличить и привлечь.
Лялька, дорогая, иду на таран! Не сердись на меня. Я издергался. Не осуждай, родная, такой, как есть. Не могу видеть, чтобы подлость торжествовала. Не могу, понимаешь!..»
Последние строчки почти невозможно было прочитать, — прыгали, сливались, буквы наваливались одна на другую:
«…Не осуждайте… Расценивайте, как того заслужил… Но я всегда старался быть…»
— Ну, что же ты замолчал, — с трудом проговорила Ляля, — читай все…
— Дальше ничего не пойму… У него всегда был плохой почерк. Тут еще какая-то записка. Вот: «Уважаемый товарищ Феоктистов!..»
— Кто это — Феоктистов?
— Не знаю… Ах да, последнее время он толковал о каком-то Феоктистове. Даже показывал мне его. Где-то, в каком-то доме, не помню. На балконе. Цветы поливал…
— Цветы? Погоди, Андрюшка, какие цветы? Причем тут цветы?
— Ладно, Ляля. Потом расскажу. Сейчас давай дочитаем, — и я прочел вслух записку, адресованную неизвестному человеку:
«Уважаемый товарищ Феоктистов!
Извините, что беспокою. Вы меня совершенно не знаете, но я очень много слышал о вас от ребят. В частности от наших самбистов. Пожалуйста, отнеситесь к моему письму со всей серьезностью и знайте, что от этого зависит исход очень важного дела. Сегодня после двенадцати часов ночи я буду проходить левадкой (зачеркнуто, исправлено: «пустырем») мимо новостройки в сторону вокзала. Поезд отправляется в 0.59. Сообщники известного вам Е. Г. Жилова знают о том, что я уезжаю в центр для того, чтобы передать следственным органам обличающие их материалы. Дальнейшее ясно. Прошу вас, товарищ Феоктистов, принять надлежащие меры…»
— Кто это — Феоктистов? — спросила Ляля, едва я дочитал письмо.
— Не знаю.
— Где он живет?
— Не помню. Где-то недалеко от дома железнодорожников. Леонид сказал, что Феоктистов будет в клубе строителей.
— Пошли скорее… Нет, погоди, где ты оставил Лешку? Лучше всего найти Лешку.
Я был уверен, что Лешку в подвальчике не застанем, — прошло уже около двух часов с тех пор, как мы расстались. Но спорить с Лялей — нелегкое дело. Мы наведались в фруктовый подвал, во все соседние рестораны и пивные — Лешки и след простыл. Тогда пришлось подумать о Феоктистове.
В клубе строителей его не было. Директора клуба мы не нашли, а дежуривший товарищ сказал, что за всеми справками нужно обращаться к директору. «И вообще, — прибавил он, — адресов ответственных товарищей мы не даем…»
Вернулись к клубу железнодорожников, обошли все примыкающие кварталы, но я никак не мог признать балкона и цветов, на которые указывал мне Лешка.
— Может, в адресный стол обратиться? — нерешительно спросила Ляля.
— Какой же теперь адресный стол!
— А знаешь что, давай по телефонной книжке.
— Не у каждого Феоктистова имеется телефон.
— Постой, Лялька, а почему непременно к Феоктистову? Мы ведь прекрасно можем обратиться в управление… Пойдем сейчас и все…
— Надо все же считаться с волей Леонида. Он просит передать письмо лично Феоктистову. Лешка пишет Феоктистову: «известного вам Жилова». Понимаешь: «известного вам». Значит, Леонид имел какие-то основания обратиться именно к Феоктистову.
В соседней аптеке мы выпросили телефонную книжку. Перелистали всю книжку с «додатками» и приписками на полях, но никакого Феоктистова не обнаружили.
Оставалось только одно — принять мой вариант.
Когда подходили уже к зданию управления, навстречу из боковых дверей вышли два гражданина в штатском, пройдя мимо, направились к серой машине, стоявшей в стороне, у края панели:
— Тебе в какую сторону, товарищ Гаркуша?
— Да мне к вокзалу. На Первую Железнодорожную улицу.
— Садись, подвезу, — дверца «победы» любезно распахнулась.
И тут вдруг мне сразу вспомнился адрес Феоктистова:
— Железнодорожная! Первая Железнодорожная! Слышишь, Лялька. Это уже совершенно определенно: Железнодорожная, балкон третьего этажа.
— Нечего сказать, точный адрес, — фыркнула Ляля, — ты бы лучше догнал этих людей да расспросил. Может, они знают Феоктистова.
— Да теперь я и так найду. Теперь мы найдем Феоктистова.
На звонок вышла девочка с пышным бантом в тонкой косичке:
— А кто вы такие?
Мы попытались растолковать, что нам необходимо срочно видеть товарища Феоктистова.
— А зачем вам видеть, — допытывалась девочка. Из-за ее плеча выглянул лохматый мудрого вида пес, окинул нас строгим взглядом: «Девочка правильно спрашивает: вам чего надобно?»
Эти переговоры продолжались бы, наверно, еще долго, но тут в коридоре послышались легкие шаги, и молодая женщина в праздничном весеннем костюме вышла на площадку:
— Дружок, марш в комнату, — прикрикнула она на собаку.
Лохматый пес покорно глянул на хозяйку: «Ладно, тебе видней», — вильнул широким, как метла, хвостом и застучал когтями по паркету. В глубине коридора он остановился, снова глянул на хозяйку, тряхнул головой, приоткрыл лапой дверь, нехотя вошел в комнату, не переставая посматривать на нас из-за приоткрытой двери.
Женщина привлекла к себе девочку:
— Ты что хитришь, Лялька? Ужасно хитрая девчонка, — обратилась она к нам, — понимаете, наш папа обещал сегодня пойти с нами в кино. Так она теперь никого к нам не пускает, боится, чтобы не помешали.
— Значит, ты тоже — Ляля? — наклонилась к девочке наша школьная Ляля.
— Да, — не без гордости откликнулась девочка, — а ты?
— И я — Ляля.
— Мы ненадолго, — поторопился заверить я, — нам только передать письмо.
— Пожалуйста, я могу передать.
— Нет, простите, нас просили только лично. Нас так просили…
— Ну, пожалуйста. Но вам придется немного подождать, — хозяйка ввела нас в светлую, пахнущую недавней побелкой комнату, уставленную светлой новенькой мебелью, — а на мою Ляльку вы не обижайтесь, — улыбнулась она, предлагая нам стулья с необмятой еще обивкой.
— Да вы не беспокойтесь, мы сейчас же…
— Ничего, ничего, это я к слову. Присаживайтесь вместе и подождем Алексея Алексеевича.
Дружок улегся было на полу у дивана, но при нашем появлении поднялся и встретил нас пытливым хозяйским взглядом.
— А это какая порода? — спросили мы с Лялей в один голос.
— Степной пудель, — улыбнулась хозяйка. — Алексей Алексеевич величает его «классической дворнягой». Еще щенком привязался к нам, гостили у родичей в Санжарах…
— Неужели дворняга?
— Чистопородная. Без малейшей примеси. Хоть медаль вешай.
— А вид благородный.
— Колхозный сторож. По чину и вид…
Степной пудель, прислушиваясь к голосу хозяйки, расположился у ее ног.
Где-то, наверно, на кухне, зазвенела крышка; девочка вприпрыжку выбежала из комнаты и тотчас вернулась.
— Мамочка, чайник кипит; я газ выключила!
— Извините, ребята, хозяйство зовет, — Феоктистова захлопотала у буфета, приготовляя ужин и чай; вышла на кухню… Девочка устроилась на диване, прямо против Ляли. Сперва подпрыгнула несколько раз, проверяя упругость пружин, потом умостилась поудобней и принялась разглядывать Лялю ревниво и строго, стараясь определить, какие еще на свете Ляли бывают.
Вернулась хозяйка, поглядывая на часы, проговорила ни к кому не обращаясь:
— Что-то наш Алексей Алексеевич задержался нынче. Обещал не запаздывать… — села за письменный стол у окна, включила настольную лампу, перелистала исписанные тетрадки и сейчас же выключила лампу, повернулась к Ляле Ступало, — так вам лично Алексея Алексеевича? Непременно лично?
— Да, нас просили. Очень просили, чтобы к нему…