Страница 7 из 12
Со вздохом ты пустилась в объяснения.
— Когда мне было пять лет — я точно помню, потому что это был мой день рождения, — бабушка повела меня к гадалке. — Ты сделала паузу, взглянув на меня сквозь ресницы, чтобы убедиться, что привлекла мое внимание, что, естественно, и сделала. — Мы тогда еще жили в Токио, я там родилась, в Штаты мы переехали, когда мне исполнилось десять лет, и мама почему-то была уверена, что я стану знаменитой пианисткой, несмотря на то, что я совершенно не интересовалась музыкой, а мой учитель по классу фортепиано объявил меня глухой.
Да, глухой. Мне тоже было трудно в это поверить. Я не могу себе представить, сколько решимости потребовалось тебе, чтобы подняться до своего положения в балетном мире с таким недостатком. Как ты можешь танцевать в такт музыке? Но ты все еще говорила, поэтому я стал весь внимание.
— Но моя бабушка, которая в молодости была настоящей гейшей, в кимоно, с белой краской на лице и всем прочим, думала, что Судьба уготовила для меня нечто иное, поэтому, когда наступил мой день рождения, она отвела меня к маленькой старушке по имени Сатохару, которая давным-давно предсказала, что моя бабушка будет самой знаменитой и красивой гейшей во всей Японии, каковой она и была.
— Сатохару жила в крошечной деревушке за городом, и нам потребовалось много часов, чтобы добраться туда. К тому времени, когда мы приехали, уже почти стемнело, и я была голодна и напугана. Она жила в лачуге с четырьмя соломенными стенами и просмоленной крышей, у нее не было зубов, и она беспрестанно хихикала. Я думала, что она ведьма, но бабушка относилась к ней с таким уважением, кланяясь так низко, что ее голова почти касалась земли, что я молчала и слушала, пока они разговаривали, мы втроем сидели на корточках, как крестьяне на земляном полу.
Ты посерьезнела. Твой взгляд стал расфокусированным, пока ты бродила по долине своих воспоминаний, повернув голову и уставившись в окно гостиной. Но в этот момент ты была далеко-далеко от Нью-Йорка. Ты была в крошечной деревенской хижине в Японии.
— Гадалка сказала моей бабушке, что я ее дочь сердешная, а матери на меня плевать, хоть я и дочь ей по крови, крови горькой, мелочной и ревнивой. Она сказала, что я стану знаменитой танцовщицей, как и моя бабушка, но я заплачу за свою славу. Для меня существовал счет, который в конце концов должен был быть оплачен, и поскольку я не была дочерью ей по крови, но я была ее любимицей, мой счет мог быть оплачен только кровью.
Ты оглянулась на меня, посмотрела прямо в меня и тихо закончила:
— Ценой за мою славу будет моя жизнь.
Я открыл было рот, но не смог произнести ни слова.
А ты продолжила:
— Моя бабушка, конечно, была в ужасе. Она плакала и умоляла гадалку сказать, что это неправда, но старуха сказала только, что я узнаю о конце, когда встречу человека, который сначала возьмет мою кровь, даже не увидев моего лица. Затем он возьмет ее в страстном поцелуе. И в третий и последний раз он выпьет каждую каплю, не пролив ни единой капли из моего тела. Тогда я потеряла бы свою жизнь, а выставленный счет был бы оплачен.
Мы молча смотрели друг на друга, а с улицы доносился шум оживающего города.
Ты прошептала:
— Вот видишь, я ждал тебя двадцать лет, с того самого дня в хижине с гадалкой. Каждую секунду своей жизни я прожила так, словно она была последней, потому что я никогда не знала наверняка, когда ты придешь, и все это закончится, но я знала, что у меня осталось не так уж много времени. Я прожила полную жизнь — большую жизнь — и, хотя я еще молода, я сделала все, что хотела, и я ни о чем не жалею. Так что действуй. Я готова.
Ты откинулась назад в моих объятиях, приподняла подбородок так, что обнажилась длинная красивая шея.
— Укуси меня.
01:40
Это последнее испытание силы воли вампира — отказаться от столь явного приглашения человека отведать его крови из вены. А я уже знал, как ты восхитительна на вкус, что делало ситуацию еще более ужасной.
Мои клыки пульсировали от восхитительной боли. Мои руки дернулись, сжимая твои бедра. Мой набрякший член пробудился к жизни меж моих ног, и я держал себя неподвижно с тем, что я могу описать только как танталовы муки.
— Нет, dragă, — хрипло прошептал я, и это было все, что мне удалось выдавить из себя. Меня била сильная дрожь, и мне пришлось закрыть глаза, чтобы не видеть вены, пульсирующей в ложбинке на твоем горле.
Даже с закрытыми глазами я чувствовал, как прерывается твое дыхание. Твое сердцебиение, беспорядочно колотящегося в груди серда, тоже остановилось, и какое-то время мы сидели в неловком молчании.
— Почему нет?
Потому что я не был готов. Потому что, эгоистично, я хотел провести с тобой больше времени, прежде чем Обращу тебя, потому что, как только это произойдет, нас больше не будет — и я отчаянно хотел, чтобы мы были, даже если это будет только на некоторое время.
И еще потому, что мне впервые пришло в голову, что, возможно, выбор стать вампиром должен быть за тобой.
У меня не было выбора, когда я был обращен, и хотя я никогда не оглядывался назад на свое время, которое я провел как человек с сожалением или тоской, мог ли я, по справедливости, предположить, что ты будешь чувствовать то же самое?
Неужели моя совесть позволит мне играть в Бога с твоей жизнью?
Во мне начали борьбу три противоположных желания. Во-первых, мне нужно было спасти тебя. Твоим почкам оставалось всего несколько недель до того, как они откажут, и даже в этот момент я чувствовал, как сильно они стараются работать. Операция по пересадке была довольно обычной, но в твоем случае имела высокий риск осложнений и отторжения органа. Не было никакой гарантии, что это сработает, но если я обращу тебя, то вообще не будет необходимости в операции.
Во-вторых, как насчет моей клятвы Гиппократа? Моей решимости «не навреди»? Превращение живого, дышащего существа в ходячего мертвеца — какой бы благородной ни была причина, по которой я это сделал, — определенно можно отнести к категории причинения вреда. Ты больше не будешь болеть и никогда не состаришься, но ты также переживешь каждого человека, которого ты когда-либо знала или о котором заботилась… снова и снова. Ты никогда не будешь наслаждаться спокойным отдыхом или мириадами вкусов и текстур пищи.
У тебя никогда не будет детей.
И, наконец, — самое мучительное — я просто хотел любить тебя еще немного.
Тебе будет интересно, что именно это означает, но я достаточно скоро поведаю тебе и эту часть нашей с тобой истории. Время никогда не было на нашей стороне, и с этого момента я начал проклинать его.
Когда я открыл глаза, ты смотрела на меня, нахмурив темные брови, и ждала, когда я заговорю.
С серьезным лицом, скрывая эмоции, которые секли меня по сердцу, как тысяча колючих хлыстов, я сказал:
— Не имею привычки убивать людей по воскресеньям. Даже Бог взял один день отдыха.
Это заставило тебя улыбнуться. На твоей щеке появилась ямочка, и я понял, что ты пропустишь этот момент, не требуя лишних объяснений.
Требования будут позже.
Но сейчас ты отпускаешь меня с пресловутого крючка, поддразнивая:
— Ты самый странный вампир, которого я когда-либо встречала.
— А ты, dragă, самая красивая женщина, которую я когда-либо встречал.
Ты поджала губы и поудобнее устроилась на моих коленях, ямочка на твоей щеке стала глубже, когда ты почувствовала, как мое естество напряглось в районе твоей попки.
— Что означает это слово? Dragă? Дракон? Ты называешь меня драконом?
Это слово буквально означало «любимая». Потому что это то, чем ты являешься для меня, и так будет всегда.
Но в ответ на твой вопрос я просто заглянул тебе в глаза и сказал:
— Да. Майко — Леди-Дракон из Японии. Я видел, как ты плюешься огнем, забыла? Ты просто ужасна.
Ты прикоснулась своими губами к моим, запустила пальцы в мои волосы и выгнулась навстречу. Ты пробормотала: