Страница 9 из 66
Он бормочет: — О, ради Бога.
Мой тон становится практичным. — Эй, ты первый начал.
— Ты, наверное, выросла с очень приставучими братьями и сестрами.
Я начинаю шутить о том, какими раздражающими на самом деле были мои старшие братья, но останавливаюсь.
Мои колебания не остаются незамеченными для Джеймса. — Ладно. Не будем переходить на личное.
Я кривлюсь. — Это странно? Не будет ли слишком неудобно и странно, если мы не сможем поговорить друг с другом?
— Я уверен, что мы найдем много тем для разговоров.
В его голосе снова появилось тепло. Это вызывает яркое воспоминание моей фантазии о том, как он трахает меня сзади, когда я стою на коленях, погрузившись лицом в подушку.
— Ты снова молчишь.
Я обмахиваю лицо рукой. — Просто пытаюсь справиться с этим приливом. Это невыносимо.
— Я дам тебе минуту.
В его паузе я слышу подавленный смех. Потом он возвращается на линию, весь такой деловой. — Ладно, давай договоримся об условиях.
— Это звучит удручающе практично.
— Это практично, но не обязательно удручающе. Таким образом, мы оба будем знать, чего ожидать. Это уменьшит количество странностей.
— Ладно. Я слушаю.
— Ты сказала, что ты ненадолго в Париже. Когда ты уезжаешь?
— Двадцать третьего сентября.
— Я отмечаю этот день в своем календаре. Что ты планируешь, пока ты здесь? Встречи с друзьями? Осмотреть достопримечательности?
— Ты говоришь, как таможенник. Хочешь поставить штамп в мою визу?
— Я хочу знать, как выглядит твое расписание, умник.
По резкой паузе, наступившей после этого, я понимаю, что он не хотел меня так называть. Мне кажется странным, что он это сделал.
Я говорю: — Обычно я бы возражала против того, чтобы мужчина обзывал меня еще до нашего первого свидания, но, учитывая наш плотный график, я пропущу это мимо ушей. Кроме того, это уместно: Я умная. И мне нравится, что тебе со мной достаточно комфортно, чтобы сказать мне об этом.
— И все же. Это было грубо. Я прошу прощения.
Он звучит удовлетворенно раскаявшимся. — Извинения приняты. Когда ты не требуешь комплиментов и не игнорируешь желание людей не садиться за их столик в кафе, у тебя очень обаятельные манеры, знаешь? Кстати, спасибо за цветы. Белые тюльпаны были стильным штрихом. Изысканно, но без излишеств. Если бы ты прислал красные розы, я была бы вынуждена снизить свое мнение о тебе.
— А что не так с красными розами? Разве они не романтичны?
— Только для людей, которым не хватает воображения. Настоящие романтики никогда не идут на поводу у клише, потому что страсть очень индивидуальна.
Через мгновение он тихо стонет. — Ты очаровательна. Трех месяцев не хватит.
— Прости, здоровяк. Ты уже отметил это в своем календаре.
Я говорю это легко, стараясь, чтобы дрожь рук не просочилась в мой голос. Даже по телефону его желание ощутимо.
Я уже достаточно долго живу, чтобы знать, что такие вещи не длятся долго. Этот вид мгновенного, термоядерного влечения неизбежно угасает так же быстро, как и появляется, оставляя после себя разбитые сердца и растерянность. Оно никогда не выдерживает ежедневной рутины брака, воспитания детей и реальной жизни.
Но в нашем случае - с нашей реальной жизнью за тысячи километров друг от друга - это идеально, мы будем идеальными.
Идеальными незнакомцами, не отягощенными всем тем дерьмом, которое отравляет желания.
— Кстати, о календаре, — говорит Джеймс, — что у тебя на сегодня?
— Ты ведешь меня на ужин. Только не в кафе Blanc, пожалуйста.
— Не хочешь еще одного словесного спарринга с Жан-Люком? Кажется, ты хорошо держала себя в руках.
— Снисходительные официанты заставляют меня чувствовать себя колючей. Кстати, ты знал, что Эдмонд как-то ударил авторучкой в шею одну из его любовниц?
— О, да. Он любит рассказывать эту историю. А он тебе не рассказывал о красивой азиатке, в которую он влюбился, а она оказалась мужчиной?
Я ахнула, взволнованная драматизмом этой истории. — Нет! Расскажи мне прямо сейчас, чем она закончилась!
Джеймс хихикает. — Вижу, ты еще не знакома с его нынешней женой.
— Ого. Правда?
— Да. Они женаты уже почти двадцать лет и ни одной ночи не провели порознь.
Мне нужна минута, чтобы переориентировать эту новую информацию в моем мозгу. — Это, наверное, самая романтичная вещь, которую я когда-либо слышала. Как ты думаешь, они позволят мне расспросить их об этом?
— Ты имеешь в виду, как основу для книги?
— Не биографию как таковую, но, возможно, просто как вдохновение для истории.
— Думаю, Эдмонд заплатил бы тебе гигантскую сумму денег, если бы ты захотела создать вымышленного персонажа, основанного на его жизни.
Я думаю об очевидном восторге, с которым Эдмонд поделился историей страстной итальянки и ее сестры. — Знаешь, я думаю, что ты прав.
Он мягко поддразнивает: — Не каждый предпочел бы заразиться вирусом Эбола, чем быть увековеченным.
Ого, он действительно обращает внимание на все.
— Итак, этот ужин, на который ты меня приглашаешь, — говорю я, улыбаясь. — Пожалуйста, пусть это будет где-то в непринужденной обстановке, потому что все, что я взяла с собой, - это джинсы и футболки.
Его тон становится грубым. — Которые, кстати, смотрятся на тебе очень эффектно. Когда ты вышла из-за стола в кафе, я думал, что упаду со стула. Твою задницу стоило бы выставить в Лувре.
Это заставило меня громко рассмеяться. — Ну и кто теперь преувеличивает?
— Я не преувеличиваю.
— Я знаю, как выглядит моя задница, Ромео.
— Ты не знаешь, как она выглядит для мужчины.
Я не знаю, что на это ответить. От голода в его голосе я на мгновение теряю дар речи, хотя точно знаю, что в кофейне были десятки задниц, куда более упругих, чем моя.
— Ладно. Я сыграю в твою игру. Как это выглядит для мужчины?
— Прежде чем я тебе скажу - а я тебе скажу, это просто ремарка, - хочу отметить, что еще три минуты назад ты ругала меня за то, что я вылавливаю комплименты. А теперь ты хочешь, чтобы я описал твою задницу.
— Это совсем другое.
— Почему это?
— Начнем с того, что ты роскошный. Все на тебя пялятся, даже мужчины.
— Спасибо, но я не вижу разницы.
— Ладно, я не пытаюсь быть скромной, это не так, как если бы кто-то сказал супермодели, что она красивая, а она стесняется и говорит что-то возмутительно неправдивое вроде: “О, я просто обычная девушка. Я абсолютно обычная без всего этого макияжа”. Я не питаю иллюзий относительно своей внешности. У меня отличная прическа, хорошие зубы, фигура в целом пропорциональная, но...
— Я думаю, что ты потрясающая, — перебивает Джеймс, — Я не могу перестать думать о тебе с тех пор, как впервые тебя увидел. На самом деле, меня еще никогда так не привлекала женщина.
Я позволяю этому на мгновение омыть меня. Я позволяю наслаждению от этих слов поселиться на моих плечах и разбудить спящий рой бабочек в моем животе, которые в экстазе порхают вокруг.
Вот в чем дело: если бы он сказал: Ты потрясающая, как констатацию факта, я могла бы опровергнуть это фактами, например, перечнем всех своих физических недостатков, который я собиралась ему дать.
Но нельзя спорить со словами „Я думаю, что ты потрясающая”, потому что это уже дело личного вкуса.
После грубого прочищения горла я выражаю слабый протест. Потому что, возможно, я ловлю комплименты, хоть немного.
— Я уже почти старая.
Он раздраженно стреляет в ответ: — Лучшая бутылка вина - почти старая. И, кстати, эта глупость про возраст - американская фишка. В Европе женщины считаются сексуальными в любом возрасте. Если уж на то пошло, то и в любых формах и размерах. Красота и желанность не имеют ничего общего с цифрой в твоем свидетельстве о рождении или весах. Соединенные Штаты Рекламы сделали всех неуверенными в своей внешности.
Вполне возможно, что я сейчас упаду в обморок, как героиня в историческом любовном романе. Вместо этого я отвечаю: — Соединенные Штаты Рекламы. Мне нравится.