Страница 10 из 19
14
Как только начали убирать силос, Саньку перевели на новую работу – весовщицей на автомобильные весы. Теперь она часто виделась с Гошкой, потому что, перед тем как везти силос к яме, Гошка должен был заезжать взвешивать машину. Время было горячее, перекинуться словом некогда, и все-таки, издалека завидев Гошкин «ЗИЛ» с покореженным левым крылом, Санька радовалась, что вот опять она сможет увидеть его.
В этот день Гошке не повезло. С утра он проколол заднюю камеру, и, пока менял колесо, другие сделали уже по две ходки, а Павло-баптист успел сделать три. Смонтировав колесо, Гошка гонял машину на полной скорости, чтобы догнать других, но тут новая неприятность – сломался комбайн.
Когда в конце дня Гошка подъехал к весам, на них стояла машина из Кадырской автобазы. Шофер, здоровенный парень с выпирающей под майкой грудью, размахивая руками, спорил о чем-то с Санькой.
– Вот, – сказал он подошедшему Гошке, – на прынцип идет. Одну ходку, говорю. За свое, что ли, боишься?
Сев в кабину, он сердито хлопнул дверцей, так что весы ходуном заходили, и укатил.
«Здорово Санька его, – въезжая на весы, подумал Гошка, – какой умный, ходку ему».
Санька поставила рычаг весов на защелку и, посмотрев в свой блокнотик, сказала неуверенно:
– Гоша, я тут что-то напутала. У тебя шесть ходок только?
– Правильно, – сказал Гошка. – Шесть.
– Как же это? У других по восемь, по девять…
– Так получилось. Я много стоял.
– Ну ладно, – сказала Санька и стала заполнять путевку. – Восемь ходок хватит?
– Ты что? – Гошка вырвал путевку из ее рук. – Не надо.
– Ну а чего? Пускай, – просительно сказала Санька.
– Не надо, Саня, обойдемся.
– Как хочешь! – Санька обиженно поджала губы. – Я хотела как лучше.
– Разве так можно, Саня? – сказал Гошка и взял Саньку за локоть. – Ведь ты ему вон не приписала.
– Так то ж ему… – сказала Санька и расплакалась. – Так то ж ему… Проезжай давай. Не мешай работать.
15
Накануне концерта художественной самодеятельности Санька и Вадим поздно задержались в клубе. Ушли участники хора, ушли трое исполнителей одноактной пьесы про лодыря «Баранчук проснулся», а Вадим еще долго сидел за роялем и заставлял Саньку повторять то ту, то другую строчку «Подмосковных вечеров».
– Ты пойми, это твой коронный номер. Ты должна исполнить это с блеском. Ты должна исполнить это не хуже, чем… – он назвал фамилию известной певицы.
– Сравнил! – сказала Санька. – Она певица, а я кто?
– Горшки обжигают не боги, – сказал Вадим, – надо работать! Способности у тебя есть.
Он закрыл крышку рояля, и они вышли в коридор. Санька смотрела, как Вадим возится с дверным замком, все никак не может закрыть его. Странный человек этот Вадим. Он ни к чему не приспособлен, ничего не может. Его сейчас поставили работать грузчиком на силосе, эта работа выматывает его, но вечером он аккуратно приходит на репетиции и занимается в клубе допоздна. Он не похож ни на Гошку, ни на Анатолия, ни даже на тех летчиков, которых она знала в своем городе.
Вадим говорит туманно и, наверно, поэтому красиво. И его хочется слушать. Он много знает. И совсем непонятно, зачем он сюда приехал и что ему здесь надо.
– Пойдем!
Вадим наконец справился с замком. Они вышли на улицу.
– Смотри, – сказал Вадим и остановился.
Санька оглянулась вокруг, но ничего не увидела.
– «Ночь тиха. Пустыня внемлет богу, и звезда с звездою говорит», – с чувством прочел Вадим. – Красиво. Люблю ночную степь. Ты знаешь, когда я учился в школе, мы ходили в турпоходы. Больше всего, Саня, я любил ночные привалы. Пылает огонь, трещит хворост, и искры уносятся в синюю тьму. Сейчас бы пойти в поход. Далеко. Километров за сто. И чтобы вокруг ни деревни, ни человека – никого и ничего.
По улице мимо клуба шли парни с гармошкой. «Увидят с Вадимом, сплетен будет…» – подумала Санька и заторопилась.
– До свидания, Вадим, я пойду.
– Уже уходишь? – грустно спросил Вадим. – Хочешь, я тебя провожу?
– Нет, нет, я сама.
Она пошла домой и думала о Вадиме. Зачем здесь живет этот парень? Хочет в поход ходить. На сто километров. Санька не слышала, чтобы у кого-нибудь из ее знакомых возникало такое желание. Вот хоть бы у Гошки. Гошка… Конечно, он прав в этой ссоре. Но Саньке тоже не хотелось сдавать позиции. И вот уже четыре дня они не разговаривают. И опять виновата она. Гошка раза три пытался заговорить, но Санька каждый раз становилась глухой. Гошка ездил злой и измученный. «Надо будет завтра мне помириться с ним», – подумала Санька и ускорила шаги. Пора было спать.
16
Над Поповкой плыли облака, настолько тонкие и прозрачные, что сквозь них просвечивали звезды. Дядя Леша расправил в бричке слежавшееся сено и, улегшись на него, положил рядом с собой ружье-централку. Спать не хотелось. Сегодня было заседание правления, и на нем решили платить колхозникам от шестидесяти лет и старше пенсию, как на производстве.
Яковлевна, которая рассказала об этом дяде Леше, насчет размера пенсии ничего толком не знала. Вроде бы должны платить по тридцать трудодней в месяц да еще надбавка за выслугу лет. За двадцать пять лет – десять процентов, за тридцать лет – не то пятнадцать, не то двадцать процентов. Дядя Леша сначала подсчитал, сколько получится, если надбавка будет двадцать. Выходило неплохо – тридцать шесть трудодней без всякой работы. А если пятнадцать? Дядя Леша снова стал подсчитывать, но тут же сбился со счета. Он плюнул с досады и стал пересчитывать еще раз, но на этот раз его сбили Гошка и Санька, которые шли мимо склада и разговаривали о чем-то. «Может, насчет пенсии», – подумал дядя Леша и прислушался. Говорила Санька:
– Ты, Гошка, хороший, только… ну я не знаю, как сказать. Вот смотри: ночь, cтепь… Ты хотел бы пойти в поход далеко-далеко, километров… на сто?
– Нет, не хотел бы, – сказал Гошка. – Мы как-то в армии ходили на двадцать пять километров, я портянку плохо намотал и ногу стер до крови.
– При чем здесь портянка? – вздохнула Санька.
– Как – при чем? Чтобы ходить в походы, надо уметь портянки наматывать.
– Вот видишь… портянки. А вот скажи, ты хотел бы совершить какой-нибудь подвиг?
– Зачем?
– Ну ни за чем. Просто так.
– Просто так не хотел бы, – сказал Гошка. – Вот если б для дела…
– А для меня?
– Для тебя?
– Да, для меня. Соверши для меня какой-нибудь подвиг.
– А какой? Ну хочешь, я тебя… на руках понесу?
– Понеси меня на руках, – упавшим голосом сказала Санька.
Дядя Леша не поверил своим ушам, приподнялся на локте и неодобрительно посмотрел вслед уносящему Саньку Гошке. Виданное ли дело – девок на руках носить! И вслух передразнил: «Хочешь, я тебя на руках понесу!»
Чудная молодежь пошла! Он вот свою жену никогда на руках не носил. Да и то сказать, в ней и смолоду пудов шесть было…
– Стой! Кто идет? – крикнул дядя Леша и на всякий случай потянул к себе заряженное солью ружье.
– Я, – ответила, приближаясь, расплывчатая в темноте фигура, и дядя Леша узнал в ней собственную супругу.
– А я уж тебя хотел солью, – сказал дядя Леша. – Чего пришла-то?
– Та вот сметанки тоби прынэсла. Исты будэшь?
Дядя Леша только сейчас вспомнил, что он сегодня не ужинал. Он встал с брички и, разминая затекшие ноги, сказал:
– Пойдем, вон там на приступочках посидим.
– А ружье где?
– Там, в бричке. Нехай лежит.
Яковлевна размотала тряпку и вынула из нее маленький глечик со сметаной. Дядя Леша ел сметану долго, потом вымазал остатки хлебом и положил корку в глечик, потому что выбрасывать – грех. Вытер губы, посмотрел изучающе на жену и поманил ее пальцем:
– Поди-ка сюда.
– Чого тоби?
– Иди, иди, не укушу.
И когда Яковлевна подошла, дядя Леша неожиданно обхватил ее руками и попытался приподнять. Яковлевна, вырываясь, размахивала руками и кричала полусердито: