Страница 2 из 10
В первое мгновение, немного дезориентированный и слишком сконцентрированный на волке, я даже удивился, не осознав, откуда он появился. Но затем до меня дошло. Хотя приветственная атака Майигу и была мощной, её явно было недостаточно, чтобы прикончить мой отряд. И, оклемавшись, они вмешались в сражение.
Почти сразу затем в морду Лидгарба ударили огненные копья. Не особо сильные, но вспыхнувшие в последний момент яркими фейерверками, они были призваны ослепить монстра и дезориентировать его.
Земля, когда я приземлился, оказалась мягкой и упругой, она спружинила мой немалый вес, не нанеся никаких увечий. А когда я вскочил на ноги, под стопами сами по себе появились жёсткие платформы, в разы облегчившие мне жизнь.
Причём, судя по всему, Сколь на этот раз выступал в роли моей опоры не в одиночку. По крайней мере настолько хорошо удерживавших меня даже на самых крутых виражах и создававших настолько эффективные трамплины, дававшие дополнительное ускорение, у него ещё никогда не получалось.
Ещё через мгновение я ощутил странный резкий прилив сил, взявшийся будто из ниоткуда. Гадать долго не нужно было: это постарался Зайв, который своей магией мог не только «лечить» от силы, но и «заражать» ей.
Из земли передо мной вынырнул ещё один древесный корень, рванувшийся ко мне будто хотел поймать. Уклоняться я не стал и в следующую секунду корень действительно оплёл мою ногу.
А затем начал стремительно разрастаться, оплетая мои доспехи не слишком толстым, но всё равно вполне ощутимым слоем. И тут же моя броня стала словно живой, помогая в каждом движении.
В бою с Кантарикой маги атаковали и старались отвлечь её. Однако тут они вполне резонно рассудили, что Лидгарбу от их атак будет ни тепло ни холодно. И вместо того, чтобы ослаблять моего врага, они решили помочь и усилить меня самого.
Это помогло, и довольно неплохо. Из-за плотного слоя древесной и, кажется, стальной магии, покрывшей моё тело, я стал тяжелее минимум на пару сотен килограммов, но при этом двигаться стал раза в полтора-два быстрее.
К тому же постоянно вспыхивавшие посреди тёмной ночи огненные заклинания, меня ни капли не слепившие, заставляли волка щуриться, мотать головой и яростно рычать, неплохо его от меня отвлекая.
И маги были не единственными, кто вступил в бой. Бойцы ближнего боя тоже не остались в стороне. Сбросив броню и оставшись лишь с одним оружием наперевес, самые быстрые, выносливые и отчаянные из них то и дело выскакивали из-под прикрытия уцелевших лесных исполинов, атакуя Лидгарба как мышки — кошку и тут же снова исчезая во тьме.
Я и сам сумел несколько раз подскочить к нему и атаковать его ноги всей силой, что была мне доступна. Вот только эти атаки раскрыли жестокую правду: хотя с поддержкой моего отряда я смог победить огромного Лидгарба в скорости, моей силы всё равно даже близко не хватило бы, чтобы убить тварь.
Максимум, чего я смог добиться сильнейшим из нанесённых ударов — миддл-киком в сустав над подушечкой лапы — это содранная до мяса шкура. Никакого реального урона мышцам, связкам или тем более костям нанести мне не удалось.
Так что единственным, чего добился мой отряд, стала отсрочка для меня на несколько минут. Несколько минут, которые я ни в коем случае не должен был потратить впустую.
Вот только я так и не мог понять, что именно я должен сделать. Решить, что моя судьба в моих руках? Как это поможет? Отобрать у мира семя Дара? Каким образом?
В результате, хотя мысли и неслись галопом, почти минуту я потратил, фактически, впустую. А потом очередной боец, выскочивший на волка, был схвачен огромными челюстями и за мгновение перекушен пополам.
И у меня в голове что-то щёлкнуло. Я не просто должен был победить. Я обязан был это сделать. Не мог не сделать.
Не просто потому, что кто-то умер и, скорее всего, он сегодня будет ещё далеко не последним. И не потому, что теперь я должен буду отомстить Эргло ещё и за эти смерти.
А потому, что я взял их в этот отряд, в эту экспедицию, на эту операцию по устранению Кантарики. Да, никого не тянули насильно, все сами согласились, прекрасно понимая риски и то, что действительно могут не вернуться.
Но окончательное решение было за мной и только за мной. Значит и их жизни были под моей ответственностью.
Когда мы дрались с медведицей именно я отдал приказ, стоивший одному из них жизни, а другому, вероятно, отмороженных ног. А теперь, хотя можно было сколь угодно говорить о том, насколько могущественным были Майигу, и проклинать Эргло с Фирсторном, именно МОЕЙ силы, МОЕГО упорства, МОИХ усилий оказалось недостаточно, чтобы сохранить жизни им всем.
Мне не было особо жалко убитого. Я не испытывал каких-то угрызений совести. Честно сказать, я даже не был до конца уверен, что правильно помнил его имя. Но дело было не в совести или стыде.
Дело было в том, что я должен был не просто решиться на что-то, я должен был по-настоящему разозлиться на самого себя.
С того дня, как я покинул Тхалсу, убегая от преследования королевского клана, я стал куда сдержаннее. Сотня с лишним убитых одарённых из Вирго, резня, которую я устроил во время нападения на поместье Тизен, вторжение в клан Самдаль — всё это осталось позади.
Когда нас едва не поймали пара патрульных, которых я мог растереть двумя пальцами. Когда Хорид, глава каравана, на котором мы добрались до форпоста, позвал себе не помощь Зеридада. Когда мне в окно забрался воришка, пытавшийся забрать у меня Руби. Когда сам Зеридад заявился на моё тестирование и нам пришлось сразиться. И потом, когда всё тот же Зеридад едва не угробил нашу команду, натравив на нас донного дьявола.
Произойди эти или другие похожие события в Тхалсе — моим единственным ответом стало бы убийство, и вопрос стоял бы только о том, насколько оно будет жестоким. Как минимум Зеридад, который сейчас сидел под замком в распределительном центре, точно уже давно лишился бы головы.
Но не сказать, что я стал мягче или более человеколюбивым. Просто сначала мне приходилось думать о конспирации, чтобы нас не засекли ищейки клана Тхасла, а потом о репутации, ведь первые мысли о создании своей фракции появились у меня ещё до того, как мы добрались до форпоста.
Тем не менее, всё это время внутри меня сидело успешно подавляемое, но совершенно неискоренимое недовольство. Я не был психопатом и не считал, что любую проблему следовало решать насилием. Если меня обзовут придурком, я просто отвечу в том же духе и не стану, как придурок, бычить на придурка.