Страница 20 из 67
— Между прочим, Синьфольд и Тори должны были знать об этом, — проворчал Балин. — Эти фонари дадут свет и тепло. Но теперь вопрос с воздуховодами встает еще острее. Собирайся, Годхи. У нас теперь есть работа не менее важная, чем добыча "сверкающего угля".
Многие из людей считают, что знают, что такое — работа. Некоторое считают, что умеют работать. На самом же деле, те, кто умеют работать никогда не задумываются о смысле этих слов. У гномов вообще не существовало отдельного слова для обозначения работы. Слово труд совпадало в их языке со словом жизнь. Ни один из гномов и думать не смел жить в праздности. Гномы не называли работой занятие, плоды труда которого нельзя взять в руки, оценить искусство мастера. В работе они вырастали, в заботах жили и в труде умирали. Самой почетной среди гномов считалась смерть в кузнице, либо забое, или в мастерской, с инструментом в руках. Они не признавали войну, называя ее разрушением или баловством. Только про одного гнома говорили, что он мастер боевых искусств, уравняв военный промысел с ремеслом. Этим гномом был Оин, подгорный воин, которому не было равных со времен Хурина.
Эльфы гордятся своей мудростью, но именно гномы придумали бумагу, на которой можно записать любую мудрость. Время доказало их правоту. Память вечноживущих перворожденных оказалась не таким надежным хранилищем, как бумага. Подгорные жители с трепетом хранили свою историю в пыльных многопудовых томах. Старинные чертежи и планы переписывались, дополняясь каждое столетие. Библиотека в Казад Думе в свое время насчитывала десятки тысяч книг и сотни тысяч свитков.
Между тем гномы с пренебрежением относились к бумагам, которые содержали сведения, непригодные для использования. Гномы с презрением отзывались о людях, эльфах, хоббитах и других народах, чьи слова были столь легковесны, что их приходилось закреплять на бумаге, для чего составлялись многочисленные договора и контракты. Между собой они никогда договоров не заключали, а верили на слово. Слово, данное гномом, прочно как скала, но скалу можно разрушить — говорила одна из пословиц наугримов.
Подземные жители со смехом отзывались о тех людях, которые занимались пустой работой. Гномы не признавали приказчиков, учетчиков, сборщиков налогов, надсмотрщиков, называя их бездельниками и тунеядцами. С такой же неприязнью отзывался подгорный народ и об эльфах, среди которых можно было найти звездочетов, которые каждый вечер заново пересчитывали звезды на небе и смотрителей вод, проверявших прозрачность воды в ручьях. Еще Балин вспоминал, с каким недоумением он воспринял у людей такие профессии, как "заместитель" и "наместник".
— Тот, кто не может рассчитать свой груз, — думал гном, — не должен занимать никаких высоких постов или быть руководителем. Как может руководить "заместитель", если сам правитель не может справиться с простой организацией, прибегая к услугам платных помощников. Получается, что тот, кто заплатит больше и будет хозяином "наместнику", как простому наемному работнику. Как же тогда быть государству, народу, если любой может управлять "заместителем" при помощи денег? — недоумевал Балин. — Деньги и золото, которое раздает государь своим ближним, надо заслужить. Причем реальными делами, а не лестью, как принято считать при дворах.
Если ты хозяин, то умей хозяйствовать, а если правитель — умей править. Если у тебя нет сил и знаний заниматься этим — отойди в сторону и не мешай другим, более опытным. Память Балина хранила имена многих гномов, которые признавали свою неопытность и неспособность к тому, либо иному делу. Если молодой мастер раз за разом портит заготовки, его ставят на меха, либо молотобойцем, чтобы подучить. Если правитель не смог справиться с последствиями голодного года, собрание старейшин может сместить его с должности. Старейшины собираются без всяких вызовов и приглашений. Совет старейшин состоит из десяти самых пожилых подгорных жителей, способных поднять над головой тяжелый боевой молот и ударить по наковальне, не выронив при этом инструмент из рук.
Пока горит огонь в горне, старейшины советуются. Решение должно быть готово до того, как погаснет последняя искра. Если старейшины за это время не успеют прийти к согласию, вопрос может быть вынесен на всенародное обсуждение. Но в таком случае правитель сильно рискует. Если дело решится не в его пользу, расправа может быть короткой и жестокой. Оторванные от работы наугримы — народ горячий. На памяти Балина до всенародного обсуждения дело еще не доходило. Государь Даин без всяких подсказчиков знал свое дело.
Это не значит, что царь гномов не должен работать. Тем более это не означает, что царь может не работать. Конечно, его работа совсем другого качества, но и она измеряется. Количеством золота в сокровищнице, обилием еды в подземных хранилищах. Если правитель не сумел накормить свой народ, да еще и золота в сундуках уменьшилось, стоит задуматься над вопросом: а нужен ли нам такой правитель?
Недаром при восшествии на престол будущий царь гномов обязан накормить любого, кто в этот день пришел к нему с поздравлениями, либо с напутствиями. Государю Даину в свое время пришлось накормить более десяти тысяч людей и гномов. Только богач может пойти на такое. Так проверяется щедрость государя. Так оценивают будущего правителя. Потому что если царь не сумел показать себя рачительным хозяином, не смог добыть деньги для такого важного дня, то кому нужен такой правитель?
Примерно такие мысли крутились в голове Балина, в одиночестве шагающего на север по бесконечным туннелям Мории. Он знал все здешние залы и переходы наизусть. Откуда взялось это знание — гном не понимал. Ведь он не корпел днями и неделями над картами Казад Дума, как, например, Ори. И не спускался в подземелья Темной Бездны в поисках орков, как Оин. Тем не менее Балин выбирал направление не колеблясь. И никогда не ошибался. Даже если упирался в казавшуюся неприступной стену — то всегда находил потайную дверь. Или потайной ход. Балин вспомнил лицо Годхи, когда проходчик признался, что даже за год, даже с десятком подручных не смог бы сделать столько, сколько они вдвоем сделали за неделю. Им удалось открыть почти все световые колодцы и воздуховоды. Солнечный свет залил три верхних горизонта Мории. Свежий воздух пронесся по древним залам, выгоняя навсегда смрадные запахи. Мория перестала быть Темной Бездной. Теперь все именовали ее — Казад Дум. Или еще проще — наш дом.
Балин ловко перескакивал через трещины и расщелины. Большие залы преодолевал почти бегом, освещая дорогу самоцветным камнем на шлеме. Перепрыгнув через очередную черную щель он вдруг подумал, что неплохо бы ее приспособить под ловушку.
«И вообще, — вдруг подумалось ему. — В любом доме хозяин хранит мышеловки и капканы на крыс. Надо их просто найти. Или самим сделать. Это очень просто. Выбрать расщелину, которая находится на дороге, поднимающейся вверх. Нижний край сделать уступом, а верхний, наоборот, нарастить и обработать до полированной покатости.
Тому, кто будет стоять на нижнем краю, покажется, что противоположная сторона близко. Но, прыгнув, он не удержится, потому что там не за что будет держаться. Прыжок, — и, соскользнув с края, дико вопя и ругаясь, орк падает в бесконечную пустоту, которой так много в Мории. Чтобы не попасть в такую западню самому, достаточно знать, что расщелины на дорогах идущих вверх — непроходимы. Хотя можно оставить сопровождающие знаки».
Балин почти бежал. Ему еще необходимо завернуть на Золотую щель, Артулаг, посмотреть, как идут работы. Конечно, восстановление огромного механизма — дело непосильное для троих. Но может быть, хоть что-то удастся. Жила, говорят, в свое время была очень богата. Золотой Ручей, подземный источник, еще при Дарине Первом заключили в шлюзовые пещеры. Послушная вода вращала огромные колеса, приводя в движение промывочные барабаны. Достаточно было доставлять породу и спускать ее в приемник. Механизм сам делал остальное, и в конце работы оставалось лишь ссыпать золотой песок из накопителя. Сейчас, наверно, все прогнило, рассыпалось. Вода и время разрушили шлюзы, изъели железо, стерли в прах дерево.