Дамнат

И спасительный укротитель. В самом низу, среди мусора и высохших насекомых. Стиснув в руке простой гранитный камень, монах обессиленно повалился на пол, и, глядя в затянутый паутиной потолок, торопливо и сбивчиво начал напевать.

Вместе с облегчением почему-то потекли слезы. Шум был всего лишь тишиной. Настоящей.

Спустя какое-то время монах почувствовал, что достаточно окреп. Пора выходить из кельи.

От оглушившего на мгновение скрипа двери он вздрогнул. Прижав укротитель к груди, выглянул. Коридор пуст.

Каждый шаг отдавался пугающим эхом. Монаху стало непривычно. Пропали шепотки, ушел смиряющий обруч. Появилась почти позабытая легкость, напомнившая детство. Взглянув на камень, он вспомнил того таинника-стража. То, что он принял за уксус… ведь это же было вино?

Кто всегда скрывался в тени? Кто превратился обособленную касту в их безумном мирке? О ком ходили легенды?

И кто мог пить вино без опаски начать поедать или сжигать себя?

Из задумчивости монаха вывел пронесшийся по коридорам смех. Смех дикий, звериный. А затем раздался крик. Крик внезапно оборвался, оставив после пугающие отголоски, отражавшиеся от стен.

Замирая, прислушиваясь и вздрагивая, монах двинулся вперед. Он не знал, куда идет и зачем. И что увидит?

Жарко.

Монастырь являлся настоящим лабиринтом. Запутанной сетью однообразных коридоров, сходившихся в главном молитвенном зале — огромном помещении с колоннадами. В преддверии бездны, как они меж собой прозвали спуск в шахту. В коридорах всегда было мучительно темно, дымно, затхло и пыльно. В преддверии бездны — холодно, гулко, сонно.

В нишах крошились под тяжестью веков кости святых. В тысячах крохотных нор, криво и небрежно выдолбленных прямо в массивных колоннадах. И множество чадящих и оставляющих едкий запах свечей — в нишах, на полу, на причудливых ветвистых канделябрах, на каменных постаментах с темными истертыми иконами этих самых подвижников церкви. Чьи имена забывались быстрее, чем ты успевал запомнить. Да и зачем? Кому они были нужны?

Пыль, тлен и бессмысленность бытия. И дыхание бездны, укрощаемой ледяными напевами таинников-книжников. И печать с душой нечистого, или дамната, вместе с кубами льда, вносимыми в шахту таинниками-стражами. Только так и сдерживался натиск рвущейся на свободу мистической и непознаваемой силы, живущей в Источнике.

Монах решил идти туда. С укротителем и знаниями книжника (в том числе и запретными) он не боялся.

Монах смахнул пот со лба. Внезапно дорогу преградил человек — пятно, едва освещаемое факелом где-то далеко за ним.

— Постой, брате, — услышал монах хриплый, влажный голос. — Постой! Не слышишь ли?

— Чего не слышу? — поинтересовался монах, отступив на шаг.

— Пение ангелов, — ответил незнакомец. Монах никак не мог вспомнить, чей это был голос. Впрочем, в Аруте жили сотни, если не тысячи послушников. — Пение демонов.

— Нет, не слышу.

— Не слышишь? — незнакомец то ли закашлялся, то ли засмеялся. — Ты глупец, или же сам зверь. Почем мне знать?

— Кто ты?

— Богохульник.

— Врешь. Ты не Богохульник.

— Отныне мы все — богохульники. Кровь, осквернившая святыню нашу, вопиет! Демоны вырвались! Понимаешь ли? Понимаешь ли ты, смрад ходячий?! — последние слова незнакомец проревел.

И кинулся на монаха. Неуловимая тень в полумраке. Монах прижался к стене и незнакомец пронесся мимо. Упал. Всхлипнул.

— Где ты? Где ты, смрад ходячий? — спросил он со стоном. — Почему я не вижу тебя? Дай мне вкусить твою плоть! Дай мне!.. Темно… Задыхаюсь, брате… Спаси! Дай вкусить, животное! Дай! Дай! Дай!

Монах, истекая потом, побежал прочь от безумца.

— Дай вкусить!..

Наконец, книжник остановился. Вынул ближайший факел с обруча на стене. «Что произошло?» — не давала покоя мысль. Впереди, в нескольких шагах от него, вповалку лежали мертвецы. Окровавленные рясы; оскаленные рты, вгрызающиеся в друг друга; тесное переплетение рук, ног. Безумие смерти во всей красе.

Монах поспешил прочь. Теперь понятно, что произошло нечто ужасное. Первородная магия — скверна, сырец, хмарь, — вырвалась наружу. Печать разрушена и…

А что с дамнатом?

Монах оттянул ворот. Очень жарко.

Преддверие бездны было завалено трупами. В самых невероятных позах. Кровь и куски плоти всюду. Здесь царил жуткий непередаваемый запах. Монах даже затруднялся подобрать аналогию, но ясно, что теперь здесь жила сырая магия, смешавшаяся со смертью. Плевать, могла ли пахнуть магия как таковая или нет. Этот запах будет преследовать всегда.

В самом центре, у величественного алтаря, где не так давно Мария-кровопийца предавалась очередной оргии с жертвоприношениями, виднелся одинокий силуэт. Рядом — сбитая из толстых прутьев крестовина с намотанными на нее кишками и увенчанная черепом с обрывками плоти и кусками пропитавшихся кровью волос. Грязный и архаичный культ, который принес сюда из диких мест Рогволод, любовник Марии.

Маленький сгорбленный человек не шевелился. «Очередной безумец?» — подумал монах.

— Эй! — крикнул он. Человек не отозвался. — С тобой всё в порядке?

«Глупый вопрос. Хотя, может это таинник с укротителем?»

— Ты слышишь меня? — еще раз окликнул его монах, осторожно подходя и стараясь не смотреть на буйство мертвой плоти. Вздрагивая каждый раз, когда ботинок наступал в лужу крови.

Это был юноша, лет двадцати, может, даже моложе, в простой рясе аколита. Юноша стоял, закрыв глаза и сложив руки на груди. Молился? У ног его — обнаженная женщина. Спина женщины расцарапана. На ногах синяки и кровоподтеки. Как будто ее кто-то насиловал. Шея свёрнута под неестественным углом.

Мария. Блудница и кровопийца подохла, прежде обрушив на мир невиданное доселе бедствие. Монах в очередной раз вытер пот с лица. Дышалось все тяжелее. Надо скорее уйти отсюда. Покинуть этот ад.

За алтарем — открытая шахта. Дыра в полу. Массивные стальные створки, изрезанные рунами и письменами, откинуты. Круглый колодец, по краям которого вилась узкая, стертая за века лестница, пугал бездонностью. Закружилась голова и монах торопливо отпрянул.

«Столетиями мы жили на вулкане, который мог начать извергаться в любую минуту».

— Скажи что-нибудь, или я уйду. — Слова монаха разнеслись по гигантскому залу зловещим эхом.

Парень встрепенулся, открыл глаза и посмотрел на него.

— Идем. — Монах протянул руку. — Как тебя зовут? Кто ты? Ты понимаешь меня?

Парень, видимо, был не в себе. Еще одно проявление скверны? В его глазах не читалось ни проблеска мысли.

— Поторопимся. Иначе и мы сойдем с ума.

Юноша некоторое время тупо глядел на Марию. Затем свесил голову и покорно побрел за монахом.

Монах набрал в торбу, найденную тут же, на кухне, первую попавшуюся снедь: хлеб, сыр, сухую колбасу. Подумав, положил также бутыль с вином. «Авось в чужих краях доведется опробовать, без опаски выкинуть что-нибудь противоестественное…» Нашел на кухне мешочек для специй, положил туда укротитель и повесил на шею. Подпоясался потуже.

Поражало безлюдье. Мусор, обрывки бумаг, различная утварь, сено, распоротые мешки с зерном — весь двор захламлен. Несколько зарубленных монахов, следы крови. Очевидно, что все, кто сохранил остатки ума, бежали. Как долго он лежал без сознания? Видимо, полдень давно миновал. Монах то и дело отворачивался, привычно замыкаясь. Он часто так делал, не желая замечать очевидное: всё, абсолютно всё шло к этому концу. Арут — величественный храм, ставший точкой отсчета цивилизации людей, неуклонно деградировал.

Но сейчас предаться спасительной мистической тоске, нырнув в собственный мирок, сплетенный из сотен и сотен прочитанных книг, не получалось. Сейчас монах сам себя сравнивал с рыбой, выброшенной на берег, и переполненный скверной воздух лишний раз подтверждал это.

Небо затянулось свинцовыми тучами. Сухой ветер, чуждый краю лесов, полян и рек, вскоре начал обжигать. Дышалось откровенно трудно.